Страница 17 из 61
Хромой жрец сочувственно коснулся ее руки:
— Тяжело тебе, хоть ты и богиня. Женщина не должна быть одинока. Лишь в единстве начал рождается продолжение. Космогоническая роль эротического элемента и извечный дуализм полов являются инструментом познания макрокосма...
— Сам-то понял, что сказал? — всхлипнула Сонька.
— Я-то понял. А ты?
Рука жреца скользнула к Сонькиному плечу, освободила налившуюся за время беременности грудь, пробежала по животу...
— Не плачь, богиня, — шепнул Брихадаранья. — Я постараюсь тебя утешить.
...Сонька возлежала на мягких подушках и разглядывала рисунки, отобранные Брихадараньей у местного живописца. Надо сказать, на территории храма — между внутренними и внешними стенами — обреталось большое количество самого разнообразного люда. Купцы и ремесленники, поэты и музыканты, танцоры, певцы и художники жили под защитой храма, пользуясь даруемыми им привилегиями. Сонька взяла в руки очередной шедевр.
— Ишь, папарацци! И как только ему удается подобраться к нам незамеченным?
Верховный жрец мрачно сверкнул карими очами:
— Хуже всего то, что он объявил свою мазню актом богослужения. Создает культовые изображения богини любви Каа-мы в моменты высшего проявления ее божественной сути и распространяет их среди населения.
Сонька расхохоталась:
— Смотри, Борька, скоро наши забавы канонизируют!
Лицо жреца приняло задумчивое выражение:
— Может, это и хорошо...
Брихадаранья оказался умелым утешителем. К служению богине Каа-ме он подошел с полной ответственностью, и вскоре Сонька вошла во вкус ритуалов «познания макрокосма». Творческая энергия полилась через край, она припомнила весь опыт «прошлых жизней» и поражала своего Борьку изощренностью фантазии. «Богиня, смилуйся!» — стонал верховный жрец, пытаясь извернуться в очередную акробатическую фигуру. Но Сонька лишь посмеивалась, вызывая в памяти все новые подробности проглоченной во времена работы в модельном агентстве «Камасутры».
Впрочем, жизнь состояла не только из удовольствий. Положение богини обязывало время от времени общаться со страждущими. Тем более что от их пожертвований во многом зависело благосостояние служителей ее культа.
— Борь, может, сегодня пропустим выход к народу? Я так устала. И малыш как-то странно ворочается... — Сонька томно потянулась и устроилась поудобнее.
— Нечего капризничать. Иди работай! — отрезал жрец.
— Эксплуатирует бедную богиню, — Сонька обиженно закусила губу. — Я тебя к божественной мудрости приобщила, а ты...
Вставай, опоздаешь. С тех пор как ты ввела свои «приемные часы», поток паломников сократился втрое!
Между прочим, заработки не входят в обязанности божества. Ты должен поклоняться мне совершенно бескорыстно.
Брихадаранья в упор взглянул на нее своими карими, чуть выпуклыми глазами.
— Ладно, убедил...
Богиня Каа-ма вела прием населения, покачиваясь в резном шезлонге в тени священного Дерева — нетленной смоковницы. Аромат благовоний слегка рассеивался легкими дуновениями ветерка в целом же все шло согласно традициям: босые паломники бормотали мантры, ведя их статистический учет при помощи четок (каждую мантру следовало повторить определенное количество раз, чаще всего — 108), жрецы сортировали подношения (скоропортящиеся направо, нетленные — налево), очередь ползла спиралью, в полном соответствии с направлением движения солнца.
В веренице паломников встречалось большое количество калечных и увечных. Все они уповали на чудо, и Сонька успела привыкнуть к их жалкому виду. В ленивой полудреме она исполняла свои рутинные обязанности, но вдруг ее внимание привлекло странное существо. Это был не человек — страшная карикатура на человека. Скрюченные узловатые пальцы, обезображенное лицо, и — о боже! — черная дыра вместо носа. Медленно переставляя изуродованные ноги, человек продвигался к ней. Пространство вокруг него пустовало: все предпочитали соблюдать дистанцию. Тонкий звук колокольчика сопровождал каждое движение жуткого призрака.
— Кто это?! — прошептала потрясенная Сонька. Пожилой индус, стоявший в этот момент перед ней на коленях, прервал бормотание и так же тихо ответил:
— Прокаженный.
— Мама!!! — завизжала богиня, вскочила с шезлонга и, опрокидывая подносы с жертвоприношениями, помчалась к дверям храма.
— Ноги моей больше не будет на этих публичных мероприятиях! — вопила Сонька, потрясая кулаками над склоненной головой верховного жреца. — Заучитесь сначала карантин соблюдать. Это ж надо: прокаженный будет лобызать мои пятки, а я должна улыбаться и благословлять?!
— На то ты и богиня, — мудро заметил Брихадаранья.
— Сменю профориентацию! Не хочу быть богиней, пустите меня в дворники! — Сонька схватилась за живот. — Ой, сейчас рожу... Уморили совсем беременную женщину!
— Ты правда собралась рожать? — оживился жрец. — Пойду отдам распоряжения...
— Стой. Я передумала, сейчас рожать не буду. Ишь, сбежать собрался! — Сонька немного поутихла. — Вот что, дорогой мой, я больше инфекцию собирать не намерена. Патологические отклонения моему ребенку ни к чему. Так что можешь сообщить народу, что богиня Каа-ма впала в аскезу и отныне ведет жизнь затворницы.
Глаза жреца недобро сузились:
— Хочешь нас без денег оставить? Не выйдет, голубушка!
— Ты как с богиней разговариваешь? — возмутилась Сонька. — Вот обращу тебя в горстку пепла!
— Давай. — Бритоголовый жрец продолжал смотреть ей в глаза. Сонька поняла, что психическая атака захлебнулась. Она неожиданно улыбнулась:
— Нет, не стану я тебя испепелять. Ты мне нравишься. Давай лучше послужим делу всеобщего плодородия... — И богиня любви притянула непокорного Борьку к себе.
Когда страсти поутихли, разговор о будущем культа Каа-мы возобновился. Сонька наотрез отказывалась общаться с паломниками. Брихадаранья давил на психику. И тут богиню озарило:
— Слушай, а нельзя ли заменить меня каким-нибудь символом?
Жрец задумался:
— В принципе, культовое изображение божества является воплощением высшей сакральной силы...
— Вот-вот! Развесим картиночки нашего папарацци по периметру забора, и пусть себе прикладываются все, кому не лень!
Брихадаранья поморщился:
— Это несолидно. Я предлагаю изваять их в камне.
Вот так и получилось, что с этих самых пор стены храма Каа-мы в Сионийских горах обильно украсили скульптурные рельефы, выполненные по наброскам местного художника и изображающие богиню любви с ее верховным жрецом. Вот только полнеющий день ото дня животик богиня велела не увековечивать, заявив, что обычно ее талия стройна и тонка. С той поры Сонька являла народу свой лик лишь по праздникам. Ее водружали на храмовую колесницу, которую дозволялось тянуть преданным почитателям, и везли по улицам города. Колесницу сопровождала роскошная свита, певцы, танцоры, музыканты, а также прислужники с зонтами и опахалами. Божественная процессия превращалась в многолюдное шествие.
Учение Каа-мы стремительно распространялось. С барельефов храма делали копии и зарисовки, появились толстые трактаты, теоретически толкующие заданный Сонькой зрительный ряд. Когда богиня любви благополучно разрешилась от бремени и произвела на свет маленького сына Кришны, всеобщему ликованию не было предела.
Сонька впервые в жизни чувствовала себя счастливой. Белокурый Василий Салтанович заслонил от нее весь мир. Впрочем, Васенькой она звала его только наедине, для окружающих у юного бога имелось более внушительное имя. И лишь хромой жрец Брихадаранья мрачнел день ото дня. Поток пожертвований, хлынувший на него с появлением богини, изрядно оскудел. Учение Каа-мы, запущенное в народ, превратилось в саморазвивающуюся систему, не требовавшую дальнейшего участия и руководства самой богини. Нужно было спасать ситуацию. Когда белокурому отпрыску Кришны исполнилось три года, верховный жрец явился к Соньке с новым проектом...