Страница 48 из 57
– Римма Васильевна, только не волнуйтесь! Это приехали такие… люди. Они меня ищут, одну меня, и вас они не тронут. Но будет лучше, если вы сейчас оденетесь и выйдете на улицу… Да не дрожите так! Валерьянка у вас есть? Даже в таблетках? И валидол? Где?.. Понятно, в шкафчике. Сейчас откроем шкафчик. До чего дверца тугая, сейчас таких не делают… Так вот, вы оденетесь и с детьми пойдете… А вот куда?.. В калитку! Юрий Петрович, тут ведь рядом в стене калитка есть, нам через нее всем можно уйти в лес!
– В партизаны, – откликнулся Юрий Петрович из соседней комнаты. Оттуда же доносилось Анюткино хныканье и медлительные вопросы Антона. – Может быть, нам лучше в доме запереться? У вас есть электрошокер…
– Вы с ума сошли? Нет и никогда не было. У Сумасшедшего дома я пугала вас шоколадкой. Бежать надо срочно: если двери здесь приличные, то окошки вон какие хлипкие, сами посмотрите!
Вика бросила окаменевшую Римму Васильевну и побежала к детям.
– Анютка, девочка, сейчас мы пойдем в лес, – бормотала она глупым фальшивым голосом, шаря по полу в поисках Анюткиных сапожек.
– Но там волки! – ахнула Анютка.
– Волки теперь исчезающий вид, – встрял Антон. – И медведи тоже. За медведями надо далеко ехать – в Нетск, в зоопарк.
– Вы с Риммой Васильевной пойдете, и она покажет вам ночной лес, – несла чепуху Вика. Анютка продолжала хныкать:
– Там темно, ничего не видно!
– Ничуть не темно. Знаешь, как звезды сейчас светят! Много-много звезд. Ты никогда столько не видела. Я ведь когда-то рассказывала тебе про Большую Медведицу, Малую Медведицу… Которые в виде ковшиков… Господи, куда же ты шарф засунула?.. Так вот, Малая Медведица… Короче, днем их не видно, а в Нетске и ночью ничего не видно… А тут видно…
– Зачем они мне?
– Ты же хочешь стать образованным человеком? Всесторонне развитым?.. Боже, Боже! Они!
– Вы уверены, что мы правильно сделали, затеяв всю эту суматоху? Может, они нас не найдут? – спросил Юрий Петрович. Он стоял у окна и пытался разглядеть то страшное, что придвинулось из темноты неожиданно и близко.
– Они не гении, но и не круглые дураки. Обязательно сюда доберутся, – сказала Вика.
– И как только Валерка-сторож посторонних пропустил? Удивляюсь! – заметила Римма Васильевна. Она, уже наглотавшаяся валерьянки и одетая в какой-то балахон, допотопный и явно мужской, тоже подошла к окну.
– Вот именно! Валерка! – догадалась Вика. – Он как раз и может подсказать, что в санатории есть этот кишечный домик! Ведь богатыри ищут Цареву. Валерка может послать их в главный корпус, где мой муж жил, Царев – а потом сюда! Другого жилья ведь здесь нет. Нужно уходить скорее. Пошли к калитке! Нет, надо в помывочной свет включить. Пусть думают, что мы здесь, а мы в это время в лес уйдем. Даже несколько лишних минут для нас не пустяк. И вы, Юрий Петрович, хорошо сделали, что машину поставили в другом месте. Теперь только бы успеть за калитку уйти!
Она вытолкала детей за дверь и стала тащить к выходу Римму Васильевну. Та упиралась:
– А как же Джинджер?
– Что Джинджер? Вы ведь утром сюда вернетесь. Куда он денется? Дворняжки превосходно ориентируются в обстановке. Он здесь дома. Да пойдемте же, а то костей не соберем!
Последний аргумент на Римму Васильевну подействовал неотразимо. Она засеменила к калитке.
– Дети, сюда, – позвала она и тихим, дрожащим голосом спросила у Вики:
– Мы куда идти должны? К лесничеству или в Дряхлицыно, к людям?
– Конечно, в Дряхлицыно.
– Слава Богу! Я думала, нам надо будет прятаться в хворосте. А в Дряхлицыно есть дорога короче той, по которой вы шли. Только она непроезжая. Я, кажется, помню, где на нее развилка, но сейчас так темно… А я давно там не ходила, может, и заросла дорога, ведь теперь никто тут не бывает… Но я попробую сориентироваться. Прежде я сто раз эту дорогу проходила…
И она, сгорбившись, двинулась дальше, а дети за ней. Вика повернулась к Гузынину. Тот неподвижно, темным столбом стоял на дорожке, только очки поблескивали.
– Идемте, Юрий Петрович!
– Я останусь. У меня здесь машина, и вообще… Вы за меня не беспокойтесь, идите быстрей, а то поздно будет…
А уже и было поздно: с горы, от главного корпуса, прямо на них вдруг покатился, попрыгивая на ухабах, громадный джип, очень высокий на колесах и весь в огнях. Лучи фар дергались от прыжков и широко освещали перед собой яркую полосу. В полосе этой из темноты, как из-под земли, возникали, топорщились и с треском гинули под колесами прошлогодние сухие заросли трав и мелкие кустишки. Рядом с джипом, задыхаясь от лая и ярости, несся, летел, иногда даже через голову кувыркался Джинджер.
– Бежим! – крикнула Вика, ныряя в калитку. Дети с визгом припустили к лесу. Юрий же Петрович шарахнулся в сторону и угодил прямо в жалящие объятия молодой елки. Сначала он даже зажмурился, но тут же оттолкнул от лица наглую колючую ветку, шагнул вперед, открыл глаза. И он увидел в эту минуту, что огромный джип с размаху, мощным боком поддел его несчастный желтый “Москвич” и примял к бетонной стенке. Стенка эта когда-то отделяла от парка агитплощадку, скамейки которой давно сгорели в жарких печах дряхлицынских мародеров, а может, и самой Риммы Васильевны. Зато стена стояла, и Юрий Петрович так любовно за нею пристроил свою машину, от которой осталась теперь мерцающее в темноте что-то вздыбленное, неузнаваемое калечное, чужое и ужасное. “Москвич” гиб с жестоким, почти живым, жалобным треском, и этот треск бесконечно длился, множился и отдавался в ушах Юрия Петровича, который ни ушам, ни своим глазам верить не смел и понять, что случилось, тоже не смел.
Он пришел в себя только тогда, когда джип подъехал к кишечному изолятору. Блеснули в свете фар окошки и мелкие, лакированные квадратики мозаики. Юрий Петрович снова отступил к елке и удивился, что Джинджер куда-то исчез. Может, он раздавлен джипом, как и “Москвич”? Из высокой дверцы джипа ловко спрыгнул Балаганов-Стасик. В левой руке у него был фонарь, а в правой – какое-то довольно крупное оружие, разглядеть которое в темноте Гузынин не смог. Шкаф остался сидеть за рулем, только голову наружу высунул. Юрий Петрович увидел его плоский бульдожий профиль и услышал знакомый голос:
– Ну, там?
Стасик боком, ловко ластясь к стене, пробрался к двери, осторожно тронул ладонью ручку. Дверь медленно подалась, выпуская ровную струйку скудного света. Стасик скользнул внутрь, и скоро из домика донеслись звуки могучих пинков по ведрам помывочной, грохот опрокинутой мебели и брань. Затем треснула изнутри и разметалась фонтаном осколков одна из гнилых оконных рам. В образовавшейся дыре показалась синеватая в ночном сумраке, будто мертвая Стасикова голова и сказал:
– Эй, Хряк! Тут пусто.
“Так это длиннорукое чудовище – Хряк? Мы прозвали его Шкафом. И то, и другое имя подходит, нету в нем ничего человеческого”, – размышлял Юрий Петрович, уходя все глубже в тугие колючие ветви и чувствуя спиной холод твердого елового ствола.
– Где же эта чертова баба? – недовольно проворчал Хряк. – Сторож сказал, что она тут должна быть, остальные хибары пустые. Ты его хоть хорошо в каптерке запер?
В дверях кишечного домика появился разочарованный Стасик-Балаганов. Он посетовал:
– Ты, дубина, пер на тачке, как трактор, сигналил так, что елки падали – и спугнул. Ушла она.
– Да куда тут уйти среди ночи? Лес ведь кругом. Пошли в другие хаты!
– Дебил, другие хаты досками заколочены. Значит, есть куда идти. Делась же куда-то эта поганая собака! Постой, постой! Ну-ка посвети… да не туда! Вот! Ага!
Стасик заметил наконец железную дверь в стене.
– Все ясно! – обрадовался он. – Сюда и пташка упорхнула! Вылазь, Хряк, дуй сюда. Далеко уйти она не могла.
Хряк шумно вздохнул:
– Может, Стас, туда на тачке как-нибудь можно подъехать? Я мухой через большие ворота и…
– Все бы ты ездил! Такую задницу наездил, что ноги подгибаются. Нет уж, лезь сюда и живей, живей!
“А ведь они действительно далеко уйти не могли, – холодея, подумал Юрий Петрович. – Ни дети не могли, ни старуха. Идут они прямо по дороге, нагнать их ничего не стоит. Делать надо что-то! Но что? Да бежать в сторожку, бить окна, звонить в милицию! Какая-то связь с миром должна там быть, все же это собственность самого Колотова”.