Страница 34 из 57
– Плачьте, плачьте! Это хорошие слезы, с ними уходит прошлое, – проговорил Юрий Петрович с видом Соломона и попытался Вику обнять. Она в ужасе так оттолкнула его, что он едва удержался на ногах и далеко сдвинул стол, за край которого ухватился при падении.
– Что с вами? – удивился он.
– Со мной? Это с вами что? – закричала Вика рвущимся больным голосом. – Уберите руки! Вы что, вообразили, что я в восторге от вас? Что меня так и тянет с вами обниматься? Что я настолько плоха, что заинтересуюсь вашей нудной персоной? И даже выйду за вас замуж? И буду носить вашу фамилию от слова гузно? Подите к черту!
Она вдруг быстро выхватила у Юрия Петровича три несчастных гвоздики в целлофане и принялась запихивать букет ему за пазуху. В эту минуту она терзала и проклинала не эти жалкие цветы, а те великолепные Пашкины букеты, что были в ее недосягаемом прошлом. Гузынин слабо сопротивлялся. Одной рукой он заслонял лицо и очки, другой оборонял грудь от гвоздик. Вика била его по этой руке и даже, как ей позже вспомнилось, один раз ее укусила.
– Вы взбесились? – прошипел изумленный Гузынин. – Тише! Ради Бога, тише! В квартире ребенок!
Вика вспомнила про Антона, оставила Гузынина и бросилась в гостиную, где визжали и пели мультики.
– Антон! – глотая слезы, закричала она. – Иди одевайся, мальчик. Папа уже уходит.
Нет! Этого всего быть не может! Дурной сон. Наваждение, как говорит Гузынин. Как все это перенести? Да, живут и без рук, и без ног. Только это потом бывает, а вначале очень больно. Болит, болит, болит! В первую минуту еще не так, еще все кажется поправимо, оторопь помогает – зато сейчас болит невыносимо. Жизнь рвется по-живому. И как же Пашка… У него ведь тоже прошлое оторвано, и не может совсем не болеть. Вот о чем думать надо! Она, Вика, не сидеть в четырех стенах должна, не выслушивать признания всяких уродов и уж, конечно, не бандитов ловить. Она должна поминутно трогать и растравлять Пашкину рану, какой бы маленькой та ни была. Как же она раньше об этом не догадалась! И если поехать сейчас в “Картонажник”… С Анюткой? Нет, Анютка не знает еще ничего. пока без Анютки. Анюткой она измучит Пашку потом. И это будет пекло! Пока пусть Анютка у Шемшуриных посидит. Пока и без Анютки найдутся и крючья, и кипящая смола.
Глава 12
Больше нет такой любви
От станции Дряхлицыно до санатория “Картонажник” было три километра достаточно скверной проселочной дороги. Когда-то давно по ней, по шершавому и кремнистому деревенскому асфальту, то и дело колесили пестрые автобусы, а в автобусах сидели отдыхающие и хором пели песни про крокодила Гену. С той поры санаторий захирел, а дорога до того осела и расползлась, что осилить ее могли теперь только самые удалые джипы. Вика шла по обочине. Прошлогодняя трава здесь еще не просохла и напоминала грязную слякотную мочалку, в которой глубоко увязали каблуки. Сама же дорога превратилась в непроглядно глубокую канаву. Мрачный сосняк стоял по обе ее стороны. Еще в электричке, глядя в окно, Вика удивлялась, до чего сельская местность отстала от города во всех смыслах. Даже во времени! В Нетске давно уже сухо и чисто, а здесь полно до сих пор грязи и необъятных луж, а кое-где, в рощицах, даже лежат сырые тюфяки нерастаявшего снега. Одно лишь небо светло, сине и чисто. Оно напомнило Вике о большой уборке, когда окна уже вымыты и сияют, а на полу еще все разворочено, сдвинуто и валяется всякая дрянь. Выйдя на платформу в Дряхлицыне, Вика почувствовала, как из этих именно небесных окон – возможно из самого рая – льется вкусный весенний воздух, а навстречу ему с грешной земли воспаряет растревоженная таянием снега вонь мусорных куч, едкий дым местной котельной и мучительные бензиновые отрыжки нестыдливого сельского транспорта.
Чем дальше продвигалась Вика вдоль дороги по бурым кочкам и чем чаще о них спотыкалась, тем быстрее испарялся ее воинственный дух. Образ страдающего и необходимого ей, как жизнь, Пашки поблек. Ситуация, так недавно казавшаяся ей трагически сложной, обрела черты банальнейшей житейской передряги. Пошлее ее только анекдоты о тещах и о любовниках в шкафу. Когда унылые сосны кончились, а впереди забелела среди черных елей высокая подмокшая ограда санатория, Вика уже отказалась от намерения бередить Пашкины душевные раны. Что, если их нет совсем? Она придумала кое-что получше: надо просто посмотреть Пашке в глаза с презрением и бросить его. Она сама его бросит! Он ей не пара и совсем не нужен. Не он, а она, Вика, уходит от него бесповоротно. Возможно, уходит к кому-то. А он пусть кусает локти. Вика знала, что если она проделает задуманное, то будет спать спокойно.
Бывший санаторий “Картонажник”, как и все руины, имел печальный вид. С ограды кто-то бессмысленно-злобный посбивал все гипсовые шары, очень украшавшие пейзаж; беседки были разобраны по кирпичу, многие деревья спилены – ни дать ни взять барская усадьба в 1918 году. Правда, некоторое время назад в судьбе санатория – страдальца наметился перелом – его приобрел Сергей Ильич Колотов, владелец Нетской фармацевтической фабрики. Нет, он не предполагал оздоравливать здесь своих трудящихся. К чему? Они и без того могли наесться какого-нибудь анальгину сколько угодно – на рабочем месте, прямо из котла. Сам Сергей Ильич жить в “Картонажнике” тоже не собирался. У него уже было имение, вернее несколько имений: в Афонине под Нетском, где-то под Москвой и целых два на острове Мадейра. Из “Картонажника” он собрался делать роскошное место отдыха для небедных людей. Эти небедные люди, пожелав расслабиться в конце дня или в его середине, нашли бы здесь дивный воздух, ядреные шишкинские пейзажи, стильные домики в сосновом бору (каждый со своим бассейном), теннисные корты, кегельбан, сауны, вкусную еду. Главной приманкой должен был стать гольф-клуб: как раз неподалеку располагались живописные поля совхоза “Маяк”, где раньше росли турнепс и брюква. Поля оказались идеальны для гольфа, и их еще в прошлом году засеяли какой-то живучей и вызывающе зеленой травой, мало похожей на настоящую. Для окрестных жителей настали строгие времена. Ворота “Картонажника” стали прочно запираться, недокраденные кирпичи и метлахская плитка оказались недоступны. Однажды несколько местных забулдыг по старой памяти привычно одолели ограду и стали рыскать меж руин и елей в поисках меди, свинца, никеля и марганца. Мародеры были тут же изловлены неизвестными в масках и крепко выпороты в бывшем шахматном павильоне по всем правилам и заветам Тайной канцелярии времен Анны Иоанновны. Это событие навело ужас на округу. Будущий гольф-клуб стали обходить стороной как место опасное, почти проклятое. Мало кто осмеливался теперь приближаться к белой ограде под черными елями. Нашлись, правда, популисты, которые пытались во время очередной предвыборной кампании поставить в строку Колотову, депутату Госдумы, то лыко, что по его приказу в Дряхлицыне не порют поселян. Однако честные журналисты сумели доказать населению: порку устроили скинхеды, фанаты футбольной команды. Все эти маргиналы специально спелись, чтоб бросить тень на кандидата Колотова. Слухи о скинхедах и такелажниках окончательно отпугнули все живое от санатория. Его обходили стороной, как жилище Бабы-Яги. Вика дивилась полному безлюдью дороги и даже стала сомневаться, не заблудилась ли она, хотя на соснах и покосившихся бетонных столбах сохранялись еще ржавые указатели “В сан– “Картонажник”. Еще больше ее поразило, что дорога кончилась не у ворот бывшего санатория, она уткнулась в глухой бетонный забор. К счастью, в нем поодаль имелась небольшая железная дверь. Вика в нее постучала. Ей ответил отчаянный лай, энергичные броски собачьего тела и скрежет когтей о внутреннюю сторону двери.
“Ну вот, очередная псина на мою голову, – подумала Вика. – Интересно, прилагается ли к псине старушка?”
– Что такое, Джинджер? Что ты лаешь? – донесся из-за ограды голос, действительно старушечьи дребезжащий. Вика снова забарабанила в дверь и прикинулась Красной Шапочкой: