Сансиро

Действительно, это было чрезвычайно сложное время. Японская интеллигенция освобождалась от идиллической веры в то, что стремительное развитие капитализма принесёт с собой и благотворные социальные изменения. Угар от побед в двух войнах, угар надежд постепенно рассеялся, и интеллигенция увидела, что либеральный путь, по которому, как ей казалось, она так успешно и беспрепятственно движется, оборвался тупиком. К крупной социальной ломке она не была готова и остановилась перед этим тупиком в растерянности. Интеллигенция заблудилась в бесчисленных теориях и течениях, которые бурно разлились в Японии того времени и, как мощный поток, подхватили и понесли эту не приспособленную к бурям интеллигенцию в неведомое ей будущее.

Отражением такой растерянности интеллигенции, да и самого Нацумэ, были три романа: «Сансиро» (1908), «Затем» (1909) и «Врата» (1910), занявшие центральное место в его творчестве, — в них содержится вся философия жизни писателя, попытка, сразу же скажем, безуспешная, найти выход из тупика, утвердиться в жизни в качестве позитивного начала. Ниже, подробно разбирая три эти романа, мы постараемся показать, что удалось и что не удалось Нацумэ. В одном он был, несомненно, прав — высшим благом для человека является духовная свобода, и человек должен делать всё, чтобы сберечь её.

Так поступает и сам Нацумэ. В 1911 году правительство, учитывая огромное влияние Нацумэ, особенно на молодёжь, попыталось «приручить» его, присвоив ему учёную степень доктора филологии. Нацумэ в резкой форме отказался от степени доктора. Не поколебало его решения и личное письмо министра просвещения. Те же мотивы заставили его отклонить приглашение князя Сайондзи — одного из могущественных людей того времени — пожаловать в числе других крупных литераторов в его резиденцию для беседы. Нацумэ ответил, что для беседы о литературе не он должен идти к князю Сайондзи, а князь Сайондзи — к нему.

После трилогии «Сансиро», «Затем», «Врата» Нацумэ создал ещё пять романов, и раньше, чем перейти к подробному анализу трилогии, хотелось бы хотя бы в двух словах охарактеризовать их, чтобы читатель более полно представил себе творческий путь Нацумэ.

Роман «Пока не кончился Хиган» (1912) необычен по форме. Это объединённые одним главным героем шесть новелл, причём сам герой не играет активной роли. Он наблюдатель. И перед ним разворачиваются шесть картин жизненных катастроф его друзей. Вначале полный оптимизма, радужных надежд, герой предстаёт перед нами в последней новелле глубоко разочарованным, морально убитым человеком.

Такой же по форме и роман «Путешественник» (1912), в котором Нацумэ ставит проблему семьи, где всё ещё живы пережитки феодализма, от которых страдает в первую очередь женщина. Бесправное положение женщины — традиционная проблема японской литературы, прежде всего потому, что остался неизменным взгляд на женщину как на существо низшее. Это было в XVII веке, во времена Ихара Сайкаку, сохранилось и в начале XX века, когда о женщине рассказали Такэо Арисима и Нацумэ Сосэки.

Собственник начинает господствовать в жизни буржуазного общества Японии. Эта тема была развита и углублена Нацумэ в «Сердце»[80] (1914). Инстинкт собственника, эгоизм — вот стимулы поступков человека, отравленного богатством. «При виде денег любой благороднейший человек превращается в злодея», — говорит герой. Одного из них, предавшего своего друга и приведшего его к самоубийству, мы встречаем в романе. И здесь снова Нацумэ ставит вопрос: что страшнее — смерть духовная или физическая? И отвечает однозначно — конечно, духовная. Потому-то выход для героя, уже погибшего морально, умершего как личность, он видит в одном — в гибели физической.

Такой же безысходностью проникнут и другой, во многом автобиографический роман «Придорожная трава» (1915). Лейтмотивом его могут служить слова героя: «Почти ничего в этом мире не может быть разрешено».

В последнем, оставшемся незавершённом романе «Свет и тьма» (1916) Нацумэ всё же пытается наметить выход для своих героев в поисках какого-то высшего нравственного закона, хотя несостоятельность таких поисков очевидна.

Известный японский литературовед Дзюндзо Караки писал, что, «критикуя буржуазное общество, Нацумэ не увидел класса, способного уничтожить это общество».

Но важно то, что он никогда не был безучастным хроникёром событий, что, вскрывая пороки капиталистического общества, тем самым вольно или невольно выступал активным его критиком и обличителем.

Итак, в 1908–1910 годах вышли «Сансиро», «Затем» и «Врата», которые называют обычно трилогией, хотя они не объединены общим героем, Н. И. Конрад писал, что эти романы «считаются как бы трилогией, поскольку они раскрывают единый замысел автора, дать картину последовательного увядания сил в человеке. Это делается им на примере чувства любви, В «Сансиро» изображается чистое, светлое юношеское чувство; в «Затем» — пылкая страсть зрелого мужчины; во «Вратах» — угасающее чувство пожилого человека, Но автор о этим не мирится, он ощущает это увядание как трагедию и хочет найти выход, чувствует, что нужно войти в какие-то «врата», но не решается, да и сам не знает, что за ними».

Такое понимание романов совершенно верно, если объекты любви трёх этих героев рассматривать не просто как женщин, к которым они стремятся, но как цель жизни. И тогда перед нами возникает образ: юношеское стремление и вера в будущее («Сансиро») затухает («Затем») и, наконец, рассыпается в прах («Врата»).

Начиная со средневекового японского романа «Повести о Гэндзи» (XI век) и кончая романами Кобо Абэ, женщина олицетворяет нечто вечное и незыблемое, опору в жизни, которую ищет и не находит герой. И так же как неверно было бы видеть в «Повести о Гэндзи» бесхитростную историю любовных похождений принца — история его поисков идеала, олицетворённого в женщине, и крушения этих поисков должна была продемонстрировать невозможность достижения идеального и неотвратимость «кармы» — расплаты за содеянное, так и трилогия Нацумэ совсем не преследовала цель рассказать историю любовных крушений. Крушений — да, но не любовных. Читатель легко убедится, что женщины в романе — чуть намеченные пунктиром образы — призваны играть роль символов, обозначающих идеал, К которому стремятся герои и который оказывается для них недостижимым. Нет, трилогия Нацумэ — это не романы о неразделённой, неудачной любви. Это романы о неудачной жизни, когда сама эпоха — стремительное движение страны в неизвестность — надломила людей, подорвала их корни, старые феодальные, полусгнившие, но всё же корни. И не дала новые. Отсюда эти мятущиеся, не находящие покоя и умиротворения натуры или холодные наблюдатели, беспрерывно рассуждающие, но не от величия и силы, а от бессилия, от неспособности понять события, объяснить их и найти своё место в жизни. И им, этим в общем-то идеалистам, противопоставлены дельцы. Они тоже не знают, во имя чего суетятся, ради чего богатеют. Богатство и счастье — они это уже начинают смутно понимать — не синонимы.

«Сансиро» — это роман о молодёжи, о жизни студентов Токийского университета 90-х годов прошлого века. Юноша, совсем ещё мальчик, только что окончивший школу в далёкой провинции, приезжает в шумный, блестящий, многообещающий Токио. Сансиро полон радужных надежд. Но постепенно его мечты, столкнувшись с реальностью, увядают. Жизнь оказывается слишком жестокой для не подготовленного к ней, когда-то восторженного, полного надежд молодого человека.

В «Сансиро» борются, точнее, противопоставлены, два начала — пассивное (Сансиро и Хирота) и активное (Ёдзиро и Нономия). Причём герои, олицетворяющие активное начало, тоже оказываются неспособными к позитивным действиям. Вся активность Ёдзиро — только видимость деятельности, Он намечает для себя лишь самую ближайшую, а иногда просто случайную, второстепенную цель. Его деятельность продиктована одним: «Всё стремительно движется вперёд, к новому. Отстанешь — пропадёшь». Вот он и старается не отстать, угнаться, но от чего не отстать, зачем угнаться — этого он не знает. Перспектива часто скрыта от него туманом. И поэтому нередко активность его оказывается даже вредной. Например, суета с приглашением в университет Хироты не только оканчивается провалом, но и наносит, несомненно, ущерб, во всяком случае моральный, самому Хироте. Так что активность Ёдзиро можно принять с ещё большим знаком минус, чем пассивность Сансиро.

80

Нацумэ Сосэки, Сердце. М., Гослитиздат, 1935.