Страница 46 из 331
— Значит, не удалась шутка, — хэр Ройш пожал плечами. — А как вы вообще видите государственный переворот?
— Сегодня — как реставрацию среднеросских обычаев. Мы как раз беседовали о них с мистером Джексоном, и мне померещилось, что это и есть главная наша потеря от пребывания под пятой Европ.
За’Бэй, бурно реагирующий на всякое употребление слова «реставрация», приказал как можно скорее прополоскать рот, и граф Набедренных не мог не подчиниться. Государственный переворот поворочался-поворочался да и свернулся у ног колечком, чему опасливые господин Скопцов и господин Мальвин были только рады. Даже пошутили, что неловко, мол, подслушивать, как два аристократа спьяну идеями о революции жонглируют. Господин Скопцов признался, что назначение его отца в Городской совет ему гражданскую чувствительность повысило, а господин Мальвин, ещё больше нахмурившись, пересказал кое-какие свои беседы с господином Криветом, личным секретарём многоуважаемого главы Академии.
Но господин Кривет пусть спит спокойно — что ж ещё может угрожать любезному отечеству, кроме того, что с ним и так произошло? Разве что мистер Брэд Джексон окажется европейским шпионом, нарочно засланным на студенческую попойку.
Если мистер Брэд Джексон и европейский шпион, в ту ночь он свою миссию с треском провалил: вероятно, ни он сам, ни граф Набедренных не успели понять, как это они очутились вдвоём посреди заснеженного переулка. До общежития отсюда было добрых полчаса быстрым шагом, но полчаса эти затерялись на дне бутылки твирова бальзама, которую граф Набедренных с некоторым изумлением обнаружил в своей руке. Лунный свет крал у бальзама его природную, настоянную на дубовой коре рыжину, а потому узнавание прошло затруднительно. Пока граф Набедренных рассматривал сквозь стекло непривычные переливы цвета, стена, к которой он привалился, перелилась-превратилась в дверь и требовательно толкнула его навстречу трезвости.
— А ну пошли вон! — выкатился на снег косматый старец в исподнем. Очи его сверкали, брюхо колыхалось, а кожа и не думала покрываться мурашками.
Граф Набедренных со всем возможным тщанием изучил представшее пред ним явление и, поразмыслив, счёл оное галлюцинацией — зелёной шельмой, о которой навязчиво предупреждают идеологические противники алкоголя. Только галлюцинация будет февральской ночью щеголять в исподнем и не испытывать от того неудобств, хотя бы и температурного свойства.
— Пальто бы застегнул. И рубаху, — той же монетой ответила галлюцинация. — Ишь чего удумали — прям об мою дверь ебстись. Ещё и бальзам хлещут!
Графа Набедренных взяла оторопь. Неуютно признавать, что галлюцинация осведомлена о твоих действиях лучше тебя самого. Память по вопросу справедливости предъявленных обвинений высказываться не намеревалась.
Мистер Брэд Джексон потянул графа Набедренных за рукав.
— Доброй ночи, — поклонился граф Набедренных галлюцинации. — Сделайте милость, угоститесь этим проклятым бальзамом. Но имейте в виду: под действием лунного света он мог приобрести опасные свойства. Все эти алхимические процедуры сказываются на простых смертных самым неожиданным образом.
— Надо же, уважил старика, — крякнула галлюцинация и мигом заграбастала бутылку.
Расставание с эликсиром, обрывающим всякое сообщение между телом и душой, показалось графу Набедренных наиболее разумным шагом в сложившихся обстоятельствах.
— Ну, твоё здоровье! И мальчика твоего. Вроде не бедствуете, так дошли бы хоть до кабака какого, где комнату можно взять. А то перебудили всю округу ахами-охами.
Граф Набедренных понадеялся, что вся округа убоится выходить в исподнем на снег и тем избавит его от живописания благополучно утонувших на дне бутылки нюансов. Хотелось прямо сейчас принести какой-нибудь обет построже, но на ум, как назло, не приходило ни одной подходящей ритуальной формулы, а без формулы такие дела, конечно, не делаются.
Он кивнул галлюцинации, развернулся, запахнул пальто (стараясь не задумываться, что же там с рубашкой), и так и не смог решить, стоит ли повиниться перед мистером Брэдом Джексоном. И в каком тоне теперь продолжать беседу.
— В голове не укладывается! — отчего-то прошептал мистер Брэд Джексон. — В Европах мужчинам, которых застали в двусмысленной ситуации, грозила бы тюрьма.
— В самой надёжной тюрьме нет ни стен, ни решёток, а роль надзирателя берёт на себя стыд. Это особенно ясно видел господин Йыха Йихин, оборудовавший при своём борделе так называемые аскезные — помещения, где можно было всецело предаться стыду, охватывающему душу после побед тела.
Мистер Брэд Джексон бросил на графа Набедренных короткий, но предельно внимательный взгляд.
— Хотите сказать, часть нынешних учебных аудиторий, а то и секретариат, могут оказаться бывшими помещениями, посвящёнными стыду?
Граф Набедренных улыбнулся в полной растерянности. И, пожалуй, порадовался, что подспудный смысл высказывания мистера Брэда Джексона не задел — а об Академии всегда поразмышлять приятно.
— Увы, точными сведениями я не обладаю. Но готов поставить на изолированные закутки, которые идут по правую руку, если подниматься по лестнице. Они располагают к бегству.
— Граф… а это правда, что бордели с оскопистами существуют в Петерберге по сей день? — любопытство мистера Брэда Джексона было таким ребячливым и одновременно неловким, что от сердца немедленно отлегло. Всё, что там могло и не могло лежать.
— Существуют, конечно. Другой вопрос, что после смерти господина Йыхи Йихина, несомненного гения и первооткрывателя, салоны подобного рода опростились, пришли в духовный упадок. Господин Йыха Йихин сочинил оскопистов как памфлет на скопников, проживающих благочестивыми общинами вдали от мирской суеты. Он утверждал, что скопническая чистота эгоистична, и приглашал всякого, у кого достаточно средств, прикоснуться к чистоте альтруистической.
— Альтруистической? — засмеялся мистер Брэд Джексон. — Но ведь это коммерция, и при том — самого кощунственного толка! Скопники — всё ж таки религиозная секта.
— Оскописты господина Йыхи Йихина настаивали на том, что они тоже секта. А оказание соответствующих услуг за деньги было их послушанием, — граф Набедренных вздохнул: — Ничего этого теперь не осталось, одна лишь выхолощенная эстетика — кружева, собачьи ошейники да уровень эрудиции, призванный удовлетворить самого взыскательного ценителя бесед… Духовная же основа утеряна безвозвратно.
— А вы проверяли?
Мистер Брэд Джексон взлетел на крепко сбитый сугроб и взирал оттуда с неприкрытым лукавством. Граф Набедренных поймал себя на готовности получить за шиворот снежком — вероятно, виной тому был вид мистера Брэда Джексона. Изрядно мягкие черты в сочетании с некоторой общей угловатостью заставили бы заподозрить в нём несовершеннолетнего, не будь он принят в Академию вольнослушателем.
— Так проверяли или нет, граф?
— Вы вынуждаете меня краснеть — я действительно позволил себе грех не подкреплённого опытом суждения. Это низко и недостойно. Молю вас, молчите о моём позоре.
— Вы будете моим должником. Впрочем, можете рассчитаться прямо сейчас — если мы выпьем ещё.
Удостоверившись, что луна по-прежнему высоко, граф Набедренных покачал головой:
— Невероятной удачей будет найти в этот час открытое питейное заведение поблизости. Ни в коем разе не отговариваю вас от попыток, но предупреждаю о более чем возможном разочаровании.
— Да? Как жаль, — понурился мистер Брэд Джексон. — Хотя подождите… Я снимаю комнаты через две улицы отсюда, и уж вино-то у меня должно было остаться.
Перспектива понижения градуса графа Набедренных страшила, зато повысить иной градус — температурный — он был бы не прочь. Поскольку и шарф, и перчатки, и леший ведает что ещё были принесены в жертву сегодняшней лунной ночи, комнаты через две улицы пришлись как нельзя кстати.
Мистер Брэд Джексон предупредил о вздорном нраве хозяйки, а потому поднимались они в молчании, досадуя на всякий всхлип половиц, а ключ проворачивали нежно, как грабители отмычку.