Страница 322 из 331
Глава 92. Сила слова
Из каморки за курантами столичные парки виднелись как на ладони, несмотря на узость и некоторую скошенность окошка. Они разливались между гостеприимно рассыпанными домами, как прогорклые лужи.
Этот город так любит растительные названия, что ему нужен огромный сад, постановил хэр Ройш с усмешкой. Наверняка ведь возможно загородить стеклом целый район — как только уберечь столько стекла? Но если всё же суметь, то под ним, как в теплице, выйдет сохранить высокую температуру и зимой, а значит, там — как в теплице же — приживутся растения из разных стран, даже из Турции-Греции. Если, разумеется, к моменту строительства теплицы размером с район Турция-Греция не прекратит своё существование.
Радиоприёмник хэра Ройша молчал, и ему оставалось только мерить каморку шагами, прохаживаясь от гамака к валикам и шестерням часового механизма и обратно. Некоторые шестерни были бы выше хэра Ройша, даже если бы он нарядился в свои дамские сапожки с небольшим, но необходимым для правдоподобной походки каблучком.
Впрочем, он надеялся, что надевать их ему больше не придётся.
Его отец, хэр Ройш-старший, никогда бы не стал разговаривать с заговорщиками и бунтарями, как сделали это оставшиеся в Столице члены Четвёртого Патриархата. Отец был придирчив и избирателен в людях. Как-то раз он отказал в аудиенции звезде европейского спорта, мастеру троеборья, объясняя это тем, что достижения в одной, узкой сфере ещё не делают человека ни интересным собеседником, ни достойной компанией. Отец был относительно крепок здоровьем, но, как и все Ройши, не отличался внушительным телосложением; по всей видимости, его попросту уязвляла мускулатура троеборца. И заговорщики бы его уязвили, так что он отыскал бы в них недочёты, мешающие опуститься до беседы. «Положим, вы захватили город, — сказал бы он, — но имеет ли смысл говорить о политике с тем, кто не помнит в точности „Летописей Земель Росских, записанных скромным скопником во имя дальнейшего благоденствия“?»
Сам хэр Ройш тоже не стал бы поддерживать диалог с заговорщиками. Люди, подобные Бюро Патентов, попросту слишком опасны, и тем более опасно недооценивать силу слова — пусть даже не заверенного печатями, а всего лишь устного. «Ну мы ведь только поговорим», — думают порой невежды, а после и не замечают, как меняются сами и как меняется мир вокруг них.
Отец был прав: в мире нет ничего ценнее знания, но он ошибался, полагая, будто знание ценно само по себе. Знание, как деньги, — лишь инструмент. Его нужно выменивать, а иногда им нужно делиться.
Справедливости ради следует отметить, что кое-кто в Четвёртом Патриархате наверняка разделял сии воззрения, иначе зачем бы они согласились с Бюро Патентов разговаривать, да ещё так охотно?
«А я, господа, думаю, что это Асматов, — качал головой Скопцов. — Асматов — благородный человек, он не смог бы спокойно спать, если бы нас не выслушал».
«Благородный? — хохотал Золотце, по своему обыкновению взвинченный авантюрностью произошедшего. — Я вас умоляю, если так выглядит благородство…»
«Именно так оно и выглядит», — отводил Скопцов глаза, отказываясь вдаваться в подробности. Хэр Ройш морщился, но в переложении на близкие ему термины понимал, что имеется в виду. Когда некто совершает болезненный для тебя поступок, безусловно, ценно знать, как этот некто к оному поступку пришёл и что планирует делать дальше. Скопцов наверняка апеллировал к более тонким материям, но важнее всего было то, что они в ответственный момент не порвались. А ведь ещё недавно его убеждённость, будто Четвёртый Патриархат в переговорах не откажет, казалась комической.
На столе затрещали заводные часы, и хэр Ройш поспешил извлечь из кармана затычки для ушей, после чего отключил механизм и перевёл стрелки на час вперёд. Ему нравилось жить за курантами: размеренное вращение шестерней и валиков ровно подталкивало мысли, позволяя им течь плавно, без запинок. Но иногда куранты били, и склонный к мигреням череп хэра Ройша не простил бы его, не предпринимай он защитных мер.
Часовщик в соседней башне за двенадцать лет, что здесь прожил, наполовину оглох.
«Он тумранчанин», — сообщил как-то утром Мальвин, заглянувший отчитаться в отправке ещё нескольких солдат Второй Охраны — на сей раз в Кирзань. Хэр Ройш удивился: хитростью выведать сведения о ком-нибудь мог бы Золотце, разговорить — Скопцов, но Мальвин из их четвёрки хуже всех умел подбирать словесную пыль.
«Я не подслушал и не расспросил, — объяснил тот не без самодовольства, — это умозаключение. Вы слышали, как его прозвали слуги?»
«Вот уж чем не приходилось интересоваться», — хмыкнул хэр Ройш.
«Лосиком. Вернее, это я сперва думал, что „Лосик“ — прозвище, но вчера мне понадобилось освежить в памяти списки кирзанской аристократии, и я обнаружил…»
«…Что там есть семья с такой фамилией, — раскладывать по полочкам хэру Ройшу не было нужды, — а часовщик появился в Патриарших Палатах как раз двенадцать лет назад».
«Да. Получается, незадолго до… Тумрани, — Мальвин мрачновато усмехнулся. — И я не думаю, что он просто почувствовал назревающий конфликт и решил сбежать — зачем бы тогда выбирать столь эксцентрическую профессию? Это наводит на мысль, что Лосик, — он непривычно замялся, — наш предшественник».
По всей видимости, сие рассуждение должно было хэра Ройша смутить, но оно его, напротив, оживило. От Тумрани остались пустые и мёртвые дома, поклониться которым наверняка ездил Хикеракли во время своего знаменитого путешествия по Росской Конфедерации; то же самое вполне могло произойти с Петербергом. И Бюро Патентов вдоволь нашутилось о том, чем им предстоит заниматься, если планы пойдут прахом, а тут, в соседней башне, выискалось наглядное подтверждение: такой вариант развития событий вполне осязаем.
Но на самом деле хэр Ройш, сложись всё несчастливым образом, пошёл бы на радиовышку. Радио его чаровало: мысль, что по воздуху, преодолевая километры, летят слова — уловимые, но неосязаемые, — была в высшем смысле восхитительна.
Он не верил всерьёз, что Бюро Патентов может превратиться в часовщика Лосика, даже если Петерберг всё-таки успокоят распылительными смесями.
«В Петерберге новый градоуправец, — напомнил хэр Ройш, когда Скопцов — сегодня утром — не вытерпел и сломал молчание на страшную тему. — Не стоит забывать, что господин Гныщевич, помимо всего прочего, отличается изрядной хваткостью. Он справится — если, конечно, прежде не справимся мы».
«Новый градоуправец? — ощетинился Золотце. — Позволю себе напомнить, что старый градоуправец, насколько мы можем судить, тоже пребывает в Петерберге! Тот самый, что отказывался кормить пилюлями своих слуг… И не испугался спонсировать аптекарей, и… — Он смешался. — А теперь мы оставим его на милость чьей-то хваткости?»
Хэр Ройш позволил себе тогда выдержать паузу, созерцая висевшую на стене карту Росской Конфедерации. Как и всех аристократических отпрысков, в детстве его терзали искусствами, но прижилась одна лишь графика. Только приехав, хэр Ройш в порыве вдохновения нарисовал вокруг Петерберга вполне убедительную орхидею.
«Мы доведём наши планы до конца».
«Рискуя Петербергом?» — сосредоточенно переспросил Скопцов.
«Петербергом как политическим активом невозможно рисковать, мы его уже наработали. Петербергом как живым городом… — хэр Ройш опустил веки. — Это не такой серьёзный риск, как вам кажется».
«Не такой серьёзный?! — Золотце, прежде примостившийся на хлипком подоконнике, вскочил. — Жуцкой доложил, что артиллерия уже выдвинулась — ваш благородный Асматов удостоверился в этом, как только закончилось наше… заседание! Сколько ей потребуется дней — два? Три?»
«Жорж, прекратите истерику, — в тоне Мальвина не было обыкновенного для этих слов раздражения. — Позвольте напомнить вам, что артиллерия выдвинулась не из Столицы, а из Внутривятки — Четвёртый Патриархат сейчас ни за что не откажется от своих немногочисленных орудий. От Внутривятки до одной только Столицы два дня пути. В лучшем случае, а по весеннему бездорожью — вся неделя».