Страница 316 из 331
Хэр Ройш выслушивал эту отповедь с кислой физиономией, но не прерывал. Золотце на кислую физиономию сейчас был неспособен — обернулся к Мальвину и Скопцову, поулыбался, прикрывшись кружевной манжетой.
Хэр Ройш отповедь не прерывал, зато прервал средний, ныне единственный, Асматов:
— Господа никуда не возвращаются. Это Петерберг должен вернуться к нормальной жизни по законам Росской Конфедерации.
Тогда с кресла поднялся секретарь Кривет. Выражение у него было такое, от которого всякий студент вспоминает, что вместо Академии можно было и в Охрану Петерберга податься. Большое достоинство для посланника, сопровождавшего отрезанную голову.
— Аркадий Ванович, вы свои представления о нормальной жизни почерпнули из бесед с хауном Сорсано?
При упоминании хауна Сорсано человек шесть за столом заёрзали. Золотце никогда бы не заподозрил о себе, что он-де кровожаден, но глядя на этих мерзавцев, впервые в жизни испытал порыв достать револьвер не для развлечения и не из опасений, а ради жестокой расправы.
Ощутив, как к нему придвинулся чуткий Скопцов, Золотце стряхнул наваждение.
— Хаун Сорсано справлялся о вашем здоровье, — чинно кивнул Асматов секретарю Кривету.
— Сожалею, что он не надумал справиться лично. Я бы убил его голыми руками.
За столом ахнули. Секретарь Кривет пожал плечами и продолжил:
— Неужели никому из вас неизвестно, как и почему он получил наместнический пост? Хаун Сорсано, несмотря на всю свою религиозность, большой поклонник некоторых достижений прогресса. Он очень горевал о том, что Европы отказались от медикаментозного подавления агрессивного начала в человеке. Когда же ему пожаловали должность главы одного теологического факультета, он по собственному разумению облагородил студенческие нравы приёмом так называемых «пилюль», вернее, их содержимого. Незаконно, ибо в Европах применение «пилюль» не во врачебных целях запрещено. Незаконно и не ставя никого в известность — под видом обряда, подразумевающего преломление хлеба. Когда эта история чуть не получила огласку, хауна Сорсано решили убрать подальше. Чтобы не порочил имя Божье у всех на виду.
Золотце внимал столь же оторопело, как и члены Четвёртого Патриархата, хоть и слышал прежде и о злоупотреблениях хауна Сорсано, и о нелюбви к нему секретаря Кривета. Слышал, но не сводил эти факты воедино, отчего-то решив, что причина нелюбви кроется в неких семейных интригах — они ведь состоят в дальнем, но родстве.
Вот только вопросы родства ни в какое сравнение не идут с вопросами призвания.
Академия же страшно рисковала, используя в качестве дисциплинарной меры фальшивые пилюли — росским-то законодательством пилюли, наоборот, более чем разрешены. Рисковала и ходила по краю, но сопротивлялась подлости в ущерб себе.
…И все студенты, хоть раз жалевшие о том, что не подались в Охрану Петерберга, никак не могли уразуметь: почему добрейший господин Пржеславский взял личным секретарём такую нелюдь?
Да что они понимали. Да что мы понимали.
Золотце не к месту расчувствовался. Дрогнувшие на кобуре пальцы Мальвина подсказывали, что не он один.
— Познавательно, — холодно отозвался Асматов. — Однако же всё это ни имеет ни малейшего касательства к Петербергу.
— Имеет! — выкрикнул Скопцов. — Имеет… Хаун Сорсано — приверженец бесчеловечных методов, а вы… вы всего лишь мстите за сына и отца, вы мыслите не как должностное лицо, вам плевать на последствия!
— Мы утверждаем, — вклинился Золотце, обращаясь к остальным членам Четвёртого Патриархата,— что отнюдь не по здравому расчёту граф Асматов содействует сейчас хауну Сорсано в организации обстрела… простите, распыления в Петерберге успокаивающих смесей. Вдруг кто-то из присутствующих не был поставлен в известность.
— На пути хауна Сорсано встало некоторое юридическое препятствие, — подхватил Мальвин, — он не петербержский наместник. В своём городе применять успокаивающие смеси наместник волен — ему, конечно, придётся отчитываться перед Союзным правительством о мотивациях, но считается, что наместник в общем случае знает, что делает со своим городом. Когда же речь заходит о чужом городе — временно лишённом наместника — наместник города соседнего имеет право на радикальный шаг, но спрашивать с него будут гораздо строже. Пример печально известного мистера Флокхарта свидетельствует о том, что наместнику другого города не помешает заручиться поддержкой, допустим, Четвёртого Патриархата, если он хочет удержать свою должность — разве станет Союзное правительство оспаривать желание росов самих себя травить? Граф Асматов обещался такую поддержку обеспечить. Судя по тому, сколь многие здесь удивлены, — постфактум.
— Граф, — весьма довольный собой хэр Ройш сложил пальцы в островерхую крышу невидимого домика, — у нас для вас печальные вести. Юридически хаун Сорсано имеет право применять к Петербергу успокаивающие смеси, если в Петерберге по некой причине отсутствует собственный наместник Европ. Но вы, видимо, забыли удостовериться: наместник Европ в Петерберге присутствует. Мсье Армавю жив, здоров, и Союзное правительство пока что не лишало его наместнических полномочий.
Островерхая крыша невидимого домика заплясала скромный, но радостный танец.
— Константий, — демонстративно проигнорировал отчество Асматов, — вы всерьёз полагаете, что кого-то волнует ваше крючкотворство? Петербержский наместник жив? Сколько угодно. Задним числом оформим его мёртвым или тяжело больным. Европы на пороге войны, Союзное правительство требует от нас скорейшего возмещения экономического ущерба, из-за чего городишки победнее, вероятно, вынуждены будут в буквальном смысле голодать — а вы толкуете о бюрократической чепухе, возомнив себя хитрецом и мудрецом!
Островерхая крыша сломалась. Не то чтобы они всерьёз рассчитывали, что этот аргумент будет действенным, но хэра Ройша пренебрежение явственно задело.
Золотце напомнил себе, зачем они ведут все эти разговоры, и переспросил:
— Вам в самом деле плевать на Петерберг? На обыкновенных горожан и тех, кто окажется там по случайности?
— Да пусть Петерберг хоть шельмы заберут. Там нет обыкновенных жителей и случайных людей — все они внесли свою лепту в случившееся! Успокаивающие смеси — это ещё гуманное решение. Нам следовало бы разнести этот город в пыль.
— Вместе со стариками и детьми?
— Вместе со стариками и детьми, — чуть-чуть не совладал с голосом Асматов.
Только вернувшись в Патриаршие палаты, Золотце с трудом заставлял себя за ним шпионить. Сам он не знал, что такое не попрощаться с сыном, но хорошо знал, что такое не попрощаться с отцом. Теперь же иллюзия вины перед Асматовым развеялась. В пыль.
— Так вот, господа, — просиял Золотце. — Граф Асматов взваливает на себя невероятную ответственность, вожделея разнести Петерберг вместе со стариками и детьми. Среди вас скрывается шестеро его сторонников, для которых сегодняшние разоблачения разоблачениями не стали. Но пока вы всё ещё коллегиальный орган, быть может, таки проголосуете? Вам хотели преподнести в подарок соучастие с хауном Сорсано в применении успокаивающих смесей, но сюрприз сорвался — и вы имеете возможность от него отказаться.
Над столом заметались хмурые, сосредоточенные взгляды. Конечно, хмурятся они не за судьбу Петерберга, а в первую очередь за собственную, но всегда приятно полюбоваться со стороны на сложный выбор. Памажинный вдруг принялся искать свой лорнет.
— Я бы поостерёгся, — нарушил тяжёлое молчание Придаль. — Во всём этом наверняка имеется подвох. Я, господа, прекрасно помню Тумрань и хочу обратить ваше внимание на то, что вокруг принятия подобных решений всегда немало двусмысленного. На самом-то деле наместник не должен быть самостоятелен, он проводник воли Союзного правительства. А чаще — конкретной коалиции внутри Союзного правительства, мы ведь с вами все понимаем… Следует предположить, что внутри Союзного правительства завелась коалиция, которой выгодно удавить Петерберг руками хауна Сорсано. Что не означает согласия всех остальных членов Союзного правительства. И каждый из нас, конечно, может на свой страх и риск предположить, как именно — с учётом последних событий — распределились по коалициям наши европейские друзья, но слишком высоки ставки, чтобы полагаться на досужие домыслы. Тут бы скататься к Союзному правительству, посмотреть своими глазами, подумать чуток… Но времени наверняка нет, города травят быстро, так ведь, Аркадий Ванович? — Он вздохнул и огладил непомерное своё пузо. — Сложно, господа, сложно. Подыграй мы так мощно одной коалиции, что о нас скажут другие? Очень легко прогадать. Всё ж таки целый город — припоминать потом будут до скончания веков.