Страница 289 из 331
— Много дел в Управлении? — сочувственно выпятил губы Гныщевич.
— Шутишь? Нас ведь должно быть как минимум трое — ну, тех, кто имеет право… Ай, — отмахнулся Приблев от самого себя. — Нам нужен граф. Град не может без градоуправца, тем более сейчас.
— А что, ему совсем дурно?
Приблев хотел отделаться формальным «он болен», но сам не заметил, как выложил все свои соображения, да ещё и приправил ссылками на литературу. Пожалуй, означало это, что соображения его изнутри пекли, поскольку чуял он, что не ошибается. Гныщевич слушал сосредоточенно, но в то же время на лице его играло какое-то странное выражение, разгадать которое Приблев не мог.
— И что, il n'y a pas d'espoir? То есть я понял, что общие твои прогнозы оптимистичны, но в ближайшее время?..
Приблев развёл руками.
— Как же ты тут, бедненький?
— Перебиваюсь. Не в последнюю очередь благодаря тебе — спасибо, правда, ты тогда нас всех спас. То есть я, конечно, не стану врать, будто согласен с твоей резолюцией, но тут суть совершенно не в резолюции, а в том, что нужно было что-нибудь сделать незамедлительно. Есть у тебя всё-таки талант…
— Талант… — Гныщевич помолчал и прищурился: — А теперь le talent пришёл к тебе по-простому, по-просительски. — Он запрокинул голову. — Как ты думаешь, мальчик Приблев, это правильно?
— Что? — не понял Приблев.
Гныщевич хмыкнул, засунул ладонь в карман и протянул какую-то бумажку.
— А это что? — снова не понял Приблев.
Впрочем, рассмотреть было нетрудно. Протянул Гныщевич фотокарточку — удивительно хорошего качества, такие делают разве что в мастерских. Но запечатлена была сцена уличная: Гныщевич вдохновенно вещал что-то с трибуны, заглядывая буквально в глаза фотографу, отчего изображение получилось личным, будто специально позировал. На губах Гныщевича играла ободряющая улыбка, а рубаху его прилежно выкрасили красными чернилами. В углу стоял широкий росчерк.
Иными словами, Приблев понял, что именно ему показывают. Не понял он, что это означает.
— Их продают на углах всяческие filles exaltées, а порой и jeunes тоже. Просят меня расписаться, хотя тираж с фальшивыми росписями продаётся разве что немногим дешевле. Понимаешь, mon garçon? У меня есть поклонники.
— Удачная карточка, — похвалил Приблев.
— Но вот какой парадокс, — Гныщевич встал, упёрся ладонями в стол, и в голосе его вдруг зазвучал нажим: — Временный Расстрельный Комитет распускают, не спросив моего мнения, не пригласив меня даже на церемонию! Комитет Революционный тоже теперь навроде как считается понятием историческим. А что же остаётся?
Приблев снова поправил очки. Гныщевич над столом улыбался не менее широко, чем Гныщевич на снимке, и в чём-то ласковей. Кажется, это означало, что он злится.
— Не стоит смешивать. Временный Расстрельный Комитет — это твиринские дела…
— Твиринские ли?
— Ну какая разница! Как бы то ни было, тут сопряжённые процессы, да, но не единый процесс.
— О роспуске Временного Расстрельного объявили по радио, — процедил Гныщевич. — Не удостоили даже выступлением. Знаешь, мальчик Приблев, как оно было? Там inspection была — смотр солдат, отличившихся в поимке беглецов из Резервной. И не первый, скажу я тебе. Событие значимое, но не уникальное. И вдруг заявляется на этот смотр Твирин со своим объявлением! Как тебе?
— Ну, это он, конечно, некрасиво. Я бы так не поступил — лучше было всех позвать, обставить как должно. — Приблев потёр лоб. — Но ведь пора расстрелов в самом деле закончилась, разве ты не согласен? Нельзя же вечно существовать комитету, если он временный!
Гныщевич некоторое время сверлил его глазами, а потом усмехнулся:
— Люблю я тебя, mon garçon. Непрошибаемость твою люблю. — Плечи его расслабились, и он распрямился. — Сделай градоуправцем меня.
С Приблева чуть очки не слетели.
— Ч-что?
— Et pourquoi pas?
— Ну… — Приблев замялся окончательно. — В бумагах, конечно, нигде не указано, что градоуправцем может быть только граф…
— Конечно, — нежно подпел ему Гныщевич, — у нас ведь свободный город.
— Да, но… Но это же, ну, подразумевалось! Разве ты сам не понимаешь?
— Понимаю, — Гныщевич кивнул с серьёзнейшим видом. — Но понимаю я и то, о чём ты мне двадцать минут распинался: что граф свою роль выполнять не может. По крайней мере, прямо сейчас. А люди ждут.
— Это правда, но, — ухватился Приблев за соломинку, — но ты глава Союза Промышленников, это конфликт интересов, тебе нельзя…
— А ты второй секретарь этого Союза, — отрезал Гныщевич. — По крайней мере, пока числишься.
Больше соломинок не осталось — лишь удачный снимок с трибуны. При этом Приблев как-то нутром ощущал, что согласиться было бы неверно. Только почему? Ведь Гныщевич на роль градоуправца подходит прекрасно: он яркий, обаятельный, здравомыслящий, хорошо говорит, у него вон поклонники имеются. Правда, имеются и ненавистники.
Так в чём же дело? В том, что у Гныщевича будет не по справедливости, а по шкурному интересу? Но это для развития города вовсе не плохо, а зачастую хорошо. И потом, Приблев многие его начинания разделял — иначе б не записался давным-давно в секретари Союза.
Может, неприятно колол оппортунизм? Мол, стоило графу занедужить — а этот тут как тут? Да ведь тоже глупость; пожалуй, порой такую ловкость называют оппортунизмом, но в то же время она нужна, иначе кто выручит в трудную минуту? Приблев ведь и сам только что страдал, что, мол, не найдётся своего гныщевича на всякую беду.
А он тут как тут!
Нет, кажется, дело было в другом — в том, что такая смена диспозиции рушила некие не до конца понятные Приблеву, но выстроенные планы. И теперь он сам недоумевал, зачем они ему сдались, когда удачный выход из неприятной ситуации сам идёт в руки.
«Сандрий, — выдавил Золотце тогда, на вершине радиовышки, — скажите, это выглядит так, будто я вас, говоря пресловутым романным языком, вербую? По-моему, выглядит. Леший».
По всей видимости, дело было именно в этом.
— Ты думаешь, что я циник, — сказал Гныщевич на удивление спокойным голосом. — И я не буду спорить: обидно, что обо мне даже не вспомнили, решая целых два вопроса, к которым я имею прямейшее отношение. Je suis désolé. Но у меня нет бреда и новорождённых детей, зато есть фотографические карточки и опыт. И граф… Я не хочу, чтобы графа запомнили человеком, который всех подвёл. Что, неправ я?
— Прав, — сдался Приблев, — но не могу я сделать тебя градоуправцем! Для этого требуется процедура — то есть заранее в уставах и инструкциях должно быть указано, как происходит смена человека на должности. Только процедуры пока нет, недоработали, никто ж не ожидал, что граф… Вернее, это я так думаю, я внимательно не изучал. Но сам-то я всего-навсего помощник или, если хочешь, старший секретарь, разве может у меня быть право сменить градоуправца? Это если по бюрократии. А по сути… — он потупился, снова натыкаясь глазами на фотографическую карточку. — Ведь, понимаешь, это разное. Одно дело — заявиться на слушания, пусть важные, пусть всё хорошо сложилось, но тут есть такой аспект… Там бы кто угодно сошёл — может, даже я. То есть я не отрицаю твоих талантов, просто… Ну вот когда тебе хочется веселья, неплохо порой напиться, но если для веселья напиваться каждый день, ерунда получится.
— Дивное сравнение, — фыркнул Гныщевич.
— Или вот бывает так, что понравится тебе девушка, но на один вечер, а не на всю же жизнь…
— Я тебя понял.
Гныщевич снова прищурился и, кажется, вознамерился сказать что-то неприятное.
— Но я могу назначить тебя, гм, исполняющим обязанности градоуправца.
Прищур Гныщевича немедленно переменился и сделался любопытным.
— То есть, конечно, сам не могу, тут не обойтись без Анжея Войцеховича — ну, господина Туралеева. Нам придётся сначала…
— Исполняющим обязанности, — задумчиво проигнорировал разъяснение юридических нюансов Гныщевич, — да… Да, это разумно. Пока граф не может.