Страница 31 из 119
Хэр Ройш вдруг встал. Хикеракли аж поперхнулся — испугался, что их благородие изволило прогневиться, больно уж не в духе его были подобные высокие жесты. Но нет: хэр Ройш сцепил за спиной пальцы, и проявилось в нём неожиданное чувство, и было это чувство досадой.
— Люди, — изрёк он, — в массе своей очень глупы. Они задёшево продают металл Европам и задорого покупают там древесину, хотя могли бы обратиться к соседнему ызду. Они являются на приёмы с протеже, когда могли бы слегка изменить привычки и называть вещи своими именами. Они бездумно превозносят Пакт о неагрессии и не менее бездумно восторгаются расстрелами. Люди, Хикеракли, в массе своей жалкие создания, которых мало что интересует за пределами собственной плошки. Но и это не так отвратительно, как тот факт, что даже плошку они не могут себе обеспечить, а постоянно, бесконечно действуют собственным интересам во вред, верят в гадалок, заводят небезопасные любовные связи и засыпают с папиросой в руке. Я далеко не стар, но полагаю, что имею полное право экстраполировать: здравомыслящих и просвещённых людей очень мало. — Он качнулся с носков на пятки и обратно. — Я не Скопцов и не мистер Фрайд, я не хочу всеобщего блага. Я хочу лишь не видеть всеобщей тупости. И мне не придумать другого способа от неё спастись, кроме как взяв управление людьми в свои руки и устроив их жизнь так, чтобы она была хоть немного более осмысленной и рациональной. Искусственно выстроенными границами Петерберга это желание оканчиваться не может.
Хикеракли, чуть не выронивший изо рта отменный маринованный рыжик, поражённо зааплодировал. Речь сия пронзила самое его сердце. Речи хэра Ройша вообще имели такое свойство, больно уж редко он к ним прибегал.
— Ну так шёл бы в Четвёртый Патриархат, сидел там и обустраивал программу всеобщего образования, — несколько обескураженно выговорил Хикеракли. — У нас вон даже в Академию девок не пускают. Не знаешь, что делать, начни с баб! Я всегда так говорил.
— Четвёртый Патриархат — это апогей человеческой тупости, — раздражительно поджал губы хэр Ройш. — Медлительный, бесполезный, неэффективный. Сколько дней там уже Гныщевич, три? Не сомневаюсь, они ещё принимают решение и заседают заседание. А ему наверняка сказали, что порешат быстро, — он издал неприязненный смешок. — Не думаю, что мне было бы сложно в Четвёртый Патриархат попасть, и совершенно уверен, что если у меня и есть кошмар, его содержание является именно таким.
Хикеракли почесал в затылке. Ну а что ему ещё оставалось делать? Рассказать хэру Ройшу, что нет, не всё так с людьми плохо, а попадающаяся местами людская, о ужас, нецелесообразность — не такой уж туши свет? Да ведь не поймёт. Вот как Хляцкий бы не понял, зачем ему из города бежать.
Может, по такому поводу Хикеракли тоже встать в позу и возмутиться, что какие-то люди больно непонятливые, почему и необходимо срочно захватить над миром власть?
— Но ты прав, — медленно проговорил хэр Ройш и вздохнул. — Как ни прискорбно, ты опять прав. Я до сих пор не задумывался… Вернее, я задумывался, но не формулировал достаточно ясно. В самом деле, изменения, о которых я говорю, не могут быть мгновенными — они требуют времени и постепенности. Пожалуй, я захотел слишком многого и слишком быстро. Более того, пожалуй, нужно признать, что я и сам не вполне свободен от эмоций. — Он обернулся и растянул губы в неожиданно искренней улыбке. — Пожалуй, мне нужен человек вроде тебя, способный вернуть ускользнувшую трезвость мысли, поскольку впредь я не хотел бы её терять. Четвёртый Патриархат нельзя сместить усилиями одного ума. И поэтому, — он вдруг протянул руку, — я бы хотел, чтобы ты присутствовал на переговорах с представителями Четвёртого Патриархата. Если сумеешь воздержаться от избытка шутовства, само собой.
Хикеракли ошалело моргнул на узкую хэрройшеву ладонь. Нет, наверное, он и сам тоже непонятливый. Что это за логика такая? Поговорили по душам, становись теперь дипломатом? Если это такое спасибо — а это, конечно, такое спасибо, — то хэр Ройш всё же стукнутый. Вот ей-ей, другого слова не подберёшь. Человек из химических элементов, чей кошмар — оказаться членом Четвёртого Патриархата.
— Ты требуешь от меня, как говорится, невозможного, — буркнул он, пожимая руку. — Но хоть не во Временный Расстрельный зовёшь, и на том спасибо.
Вот они, издержки того, что все-то ему друзья. Друг Хикеракли, а давай вместе убивать людей, тебе понравится! Друг Хикеракли, а давай вместе искоренять людскую тупость, это так занятно! Друг Хикеракли, не изволите ли откушать плоти европейских младенцев? Что же вы молчите, друг Хикеракли?
Скажите, а честно ли пожимать протянутую руку и не припоминать то дельце, за которое эта рука так хотела бы ухватиться?
— Слушай, хэр мой Ройш, — опасливо поинтересовался Хикеракли, — а что, если б я сказал, что мне наверняка известно: взрыватель Алмазов из города сбежал, и известен человек, который это допустил?
Хэр Ройш преисполнился удивлённого любопытства.
— Тебе следовало бы доложить об этом Мальвину.
— Да, но… что допустившему побег грозит?
— Он из Охраны Петерберга?
— Положим. Но он не виноват, он просто дундук.
— Ты сам знаешь ответ. А глупость не оправдание.
Понимаешь, Хляцкий, ответ-то прост — ответы вообще имеют такую, как говорится, тенденцию, они обычно короче вопросов и какие-то даже односложные. Ну, если мы не на экзамене, но пора экзаменов давно прошла. Глупость не оправдание, глупости не должно быть в этом мире места. Ты виноват не тем, что выпустил кого-то поперёк режима, а тем, что не так тебя и жалко, дундука. Понимаешь?
Вот и Хикеракли не понимает. Такая у них, у непонятливых, выходит, судьбинушка.
Помнишь, Хляцкий, кухарку копчевиговскую, Ладу? Были у вас с ней сношения, помнишь? Она ведь тоже, прямо скажем, не светоч, однако ж и не дура. Обеспечила себе плошку, пошла с солдатами на соглашение — и кухарит теперь не где-нибудь, а при самом при бароне Репчинцеве, её Охрана Петерберга настойчиво порекомендовала и выдала благодарность. А барон Репчинцев нынче — не абы какой аристократик, а крупнейший собственник всея Петерберга за вычетом графа, потому как остальных собственников толком и не осталось. В общем, хорошие теперь Лада мешает харчи, покрепче прежних. Вот она — молодец. А ты дундук.
Ты дундук, а хэр Ройш один. Совсем один. А ему нужно, чтоб был ещё кто-то. Это вообще всем нужно. И кто-то не может просто быть — он должен непременно быть с дарами, с подтверждениями, с доказательствами своей цены. Иначе как ему поверить? Истрепался, брат, наш инструмент, слово нынче дёшево стоит, тут дело требуется. Дельце. Маленькое, но ценное.
Чтоб установилось, так сказать, доверие.
Хикеракли посмотрел на хэра Ройша. Жалостливый Хикеракли человек — вот и этого долговязого ему было жалко, в его нежилой гостиной, с запертой мамашей, с кошмарами, о которых он никогда и никому не расскажет, потому как не столько их боится, сколько стыдится. Тоже по-своему дундука.
— Знаю я ответ, — тихо сказал Хикеракли. — У вас он на всё один. А ещё я знаю имя человека, по дурости выпустившего Евгения Червецова, взрывателя Алмазов, из Петерберга.
Глава 56. Патриархи, древние и летописные
Хэр Ройш — более не младший — знал, что Евгения Червецова, взрывателя Алмазов, из Петерберга выпустил конюх Хляцкий, но не знал, что стало с конюхом. Не знать было ново и на удивление приятно, поскольку осмысленное незнание позволяло переложить ответственность со своих плеч на чужие, более к тому подходящие. Но основным источником удовольствия, пожалуй, оставалась простая мысль: хэр Ройш, многократно говоривший о необходимости разделения власти, не обманул ни себя, ни других. Беллетристика пестрит историями идеалистов, попадающих при исполнении желаний в лапы собственной жадности. Хэр же Ройш оказался умнее: выслушав Хикеракли, он попросту передал его слова Временному Расстрельному Комитету.