Страница 70 из 95
— …откуда следует, что вы, господа генералы, разбирательством с листовочниками сами себе роете могилу, — с напускной скукой поучал серьёзных дядек при погонах граф Набедренных. — Это вам очевидно, что реакции требует единственная листовка — та, в которой поносили Охрану Петерберга. Однако же за пределами казарм эта история превратится в процесс над листовочниками как таковыми. И все ваши сладкие речи об исполнении народной воли, солидаризации, единении с простыми горожанами, недовольными политикой Городского совета и Четвёртого Патриархата, обратятся в прах и тлен, поскольку разойдутся с действиями. Вы действительно столь наивны, что не понимаете, каким метаморфозам подвергнутся ваши мотивации в уличном пересказе?
Генерал-барон Каменнопольский сейчас явственно истязал себя при помощи буйной фантазии, генерал-хозяйственник Стошев задумчиво щёлкал языком, генерал-генерал Йорб обратился в скалу.
Генерал Скворцов повздыхал и доверительно подался вперёд:
— Складно вы всё излагаете, ваше сиятельство, но ведь и наши мотивации не из самодурства растут. У нас солдаты рвут и мечут из-за той распроклятой листовки! И так выходит, что не утихомиришь их теперь, когда мы сами ворота всяческим безобразиям открыли. Знаете, что… — коротко оглянулся он на трёх остальных генералов. — Переговорили бы вы, раз уж так, ещё кое с кем. Вы не подумайте, будто это мы так от ваших соображений отмахиваемся, просто что касается настроя в казармах… Как бы это поточнее…
— Ах, вы хотите сосватать мне загадочного Твирина? — насмешливо вздёрнул брови граф Набедренных. — О, вы знаете толк в соблазне! Разве могу я отказаться удовлетворить своё любопытство? Одно лишь хотелось бы прояснить: каков будет вес нашей с ним договоренности? Если мы, конечно, придём к таковой. Признаться, мне неочевидны полномочия, коими наделён этот человек.
— Любые договорённости должны будут получить одобрение у нас, — поспешно вставил генерал-барон Каменнопольский. Чересчур поспешно, из чего можно было заключить, что он не слишком-то и верит своим словам.
— Вот сначала договоритесь, а там уж посмотрим, — свернул дискуссию генерал-генерал Йорб.
— Меня сопроводят? — граф Набедренных поднялся было на ноги, но выторговал у самого себя ещё минуту промедления: — К слову, раз уж вы склоняете меня к дальнейшей трате времени на переговоры, я окажу вам ответную любезность. За дверью в надежде на аудиенцию томится глава Союза Промышленников…
— Какого союза? — устало, но с взаправдашним вниманием переспросил генерал-хозяйственник Стошев.
— Союза Промышленников. Не думал, что вы настолько утеряли связь с городом! И мысли допустить не мог, что вы ещё не слышали об этой новоиспечённой, но влиятельной организации, — неодобрительно поморщился граф, вовсе не смущаясь очередного вранья. — Для вас невероятная удача, что человек, избранный её главой, посетил Охрану Петерберга сам, не дожидаясь приглашения. Мы с ним повстречались на подходе к казармам и успели коротко обсудить важнейшие проблемы нынешнего положения, в первую очередь, конечно, в области снабжения города необходимыми товарами, ведь ваше поспешное закрытие границ влечёт за собой совершенно очевидные последствия. Коих ещё возможно избежать, если принять во внимание некоторые факторы — наоборот, не слишком очевидные для тех, кто далёк от производства… Впрочем, лучше бы вам узнать о требованиях и предложениях Союза из первых рук, а я всё-таки спешу. Вы ведь ещё и к Твирину посылаете, будто у меня других забот нет…
За’Бэю показалось, что граф Набедренных нещадно переигрывает, но генералы, спасибо лешему, так не сочли. Правда, сию секунду с «главой Союза Промышленников» готов был беседовать только генерал-хозяйственник, остальные же давно косились на часы — граф-то явился с утра пораньше, капризно потребовал собрать ему всех четверых и даже добился своего. Генералы думали, что сиятельный граф Набедренных — без одной верфи монополист! — снизошёл до них, чтобы обсудить-таки ситуацию с Портом, на которую имел самое непосредственное влияние, но на самом деле первостепенная цель его была иной.
Когда они вышли в коридор, у графа начали подрагивать руки. Под любопытными взглядами солдат За’Бэй не мог себе позволить похлопать его по плечу, но хотя бы шепнул:
— Вы великолепно держались — они с потрохами купились на ваши байки о народном доверии.
Граф Набедренных повернулся к За’Бэю с такими потерянными глазами, что тот ни в жисть бы не поверил в давешнее хладнокровие, не будь он свидетелем разговора.
— Да какая в том польза, когда они не согласились отпустить…
— Ш-ш-ш! — пихнул его в бок За’Бэй. Всё-таки в двух шагах от двери не стоит болтать.
А из тьмы коридора уже вышагивал Гныщевич, «глава Союза Промышленников». Поравнявшись с графом и За’Бэем, он приостановился — понял, видимо, по выражению лиц, что той самой первостепенной цели граф Набедренных пока не достиг.
— К Твирину теперь, — быстро пояснил За’Бэй.
За’Бэй знал, что уж кого-кого, а Гныщевича-то первостепенная цель их визита в казармы не беспокоит вовсе, у него своих целей всегда полны карманы. И тем не менее, смерив графа скорым взглядом, тот заговорил преувеличенно бодрым голосом, который у Гныщевича обыкновенно означал радение.
— К Твирину? Très bien! Преинтереснейшая встреча вам предстоит, ваше сиятельство, — посиятельствовал он для виду, а потом тише добавил: — Мальчик-то на вас что только не молился, вы же прямо образец dolce vita! Вот и воспользуйтесь авторитетом, такие вещи без следа не проходят…
В дверях возник генерал-хозяйственник Стошев, и Гныщевич мгновенно вцепился в него, но графу неожиданный совет будто придал решимости. За’Бэй волей-неволей улыбнулся: граф Набедренных и Гныщевич в одной лодке не под всяким градусом привидятся, а поди ж ты. Граф Союз Промышленников генералам отрекомендовал, Гныщевич к переживаниям графа чуткость проявил — вот же сближают самых разных людей исторические события!
Тут подоспел солдат, которому велели сопроводить графа к Твирину, и возможности побеседовать иссякли вовсе. Покуда они шли вдоль нескончаемых кирпичных стен казарм, За’Бэй рассматривал трещинки и щербинки и размышлял о людях и исторических событиях.
За’Бэя, пожалуй, обижало, что ему пеняли время от времени на иностранное гражданство: мол, какая ему до росского налога на бездетность печаль? Будто печаль непременно должна касаться его собственного кошелька! Что, несправедливость можно только в своём кошельке разглядеть? Вот уж глупость несусветная.
Но даже если и так, после расстрела Городского совета За’Бэй уж точно имел все основания чувствовать себя полноправным участником событий: в городе вспыхнули беспорядки, в городе стало небезопасно. И опять не в том дело, угрожало или нет что-нибудь самому За’Бэю, а в том, что у него в этом городе такое количество знакомцев, каким не каждый коренной петербержец может похвастаться. За’Бэй знал, что мясную лавочку брата одного старшекурсника вчера зачем-то подожгли, что в цирюльне, куда он заглядывал, устроили погром, потому что там прятался кто-то важный, что хорошему человеку из института Штейгеля сломали в давке на площади руку — а тот, между прочим, на хирурга учится!
Уже достаточно поводов для волнений, но главное, что открылось За’Бэю в последние дни, — это наличие у него действительно дорогих людей, о судьбе которых болела теперь голова. Отчего-то считается, что голова болит и сердце вздрагивает обыкновенно за семью, но семья За’Бэя была далеко за морем, а голова и сердце о покое так и так забыли.
Вот, к примеру, Гныщевич, сосед по общежитию. За’Бэй ценил его как раз за самостоятельность, за то, что уж Гныщевич-то о себе позаботиться умел — с ним всегда можно было расслабиться и поболтать за жизнь без малейших опасений, что от этой болтовни в душе поселится зуд опеки. А всё равно — как обмолвился Гныщевич о своём Союзе Промышленников, так сразу и ёкнуло что-то внутри: вдруг рисковая ставка? Вдруг Охране Петерберга промышленники поперёк дороги встанут? Возглавлять что-то в нынешней ситуации — себе дороже. Да и прямо сейчас, в казармах, Гныщевич нервничал — не любит он эти шинели, он ведь в Порту рос, у него инстинкт от шинелей бегать глубоко засел.