Страница 42 из 95
— Ах да, это ведь твой хозяин… — смешался Приблев.
— Был, — скучно поправил Хикеракли, — был да сплыл. Все сплывают, да не все так дружно.
— Небрежно они подошли к вопросу, — Золотце скорчил предельно серьёзную мину. — Здесь ни хэрхэра Ройша нет, ни наместника, ни кого бы то ни было из наместнического корпуса.
— А также генерала Йорба и, слава лешему, генерала Скворцова, — кивнул Приблев и спешно пояснил, будто кто его не понял: — Они ведь тоже в Городском совете.
— Видать, в Охране Петерберга они всё ж сильнее, — пожал плечами Хикеракли.
Оторвать взгляд от ступеней было сложно, как сложно было в детстве отрывать таблички от домов. Самым, наверное, странным тут было то, что тела свалили грудой — вроде и без глумления, и без каких-либо издевательств, но и без внимания тоже, как старую одежду или там бумаги в корзину. Вот, мол, свидетельствуйте — и правда мёртвые, а теперь уж давайте к делу переходить, хорош пялиться.
Это вам не листовки клеить и не солдат на стройке задирать.
— Вы сказали, что имеете догадку касательно Тви́рина, — нетерпеливо заметил Золотце. — Поделитесь?
Волосами рыж, как твиров бальзам, и как твиров же бальзам неожиданно резок в движениях.
Глупость? Не глупость? Ежели посмотреть с точки зрения рассудка — глупость полнейшая, тут и голову ломать не над чем. Но, ежели думать не головой, а чутьём, то бывают такие вот глупости, которые эдак однозначно в душу западают, что и не отмашешься. Да ведь и есть, наверное, просто такая фамилия — Тви́рин, отчего б ей не быть? Нужно же душе непременно всяческие, так сказать, теоремы выискивать!
Но ведь после «Коленвала»-то показалось, что ему, как два года назад Приблеву, того же хотелось — чтоб и прозвание, и вроде как по этому поводу место в компании.
А как это всё вяжется с дыркой в затылке барона Копчевига — вопрос другой и, можно сказать, сторонний.
— Ивин, Тимофей Володьевич, — ровнёхоньким голосом ответил Хикеракли. — Т. В. Ивин, ежели сокращать.
— Ну знаете… — Золотце разочарованно скривился. — Я-то думал, у вас обоснованные предположения, а тут опять шуточки.
— Знаю, не знаю — как уж посмотреть. Вам, сударь Золотце, известно, — изобразил Хикеракли раздражённый полупоклон, — известно вам, называл я его так или не называл?
Лицо Золотца вытянулось.
— Вообще говоря, очень стройно, — одобрительно и, по обычаю своему, чуть рассеянно заметил Приблев. — Удачное прозвище, если вдуматься. Бальзам ведь и правда золотистый, даже почти рыжий, да и на вкус… вызывает какие-то ассоциации.
Хикеракли язвительно поклонился и ему.
— Но если это в самом деле он, то ведь непонятно… ну, собственно, ничего, — Приблев сосредоточенно поправил очки. — Если тут людей послушать, выходит, что этот Твирин всё и начал. Как? Каким образом? Говорят, он в членов Городского совета первым стрелял. Ты только не обижайся, но представить в таком положении Тимофея… ну, у меня не получается.
— Ты его не знаешь, — слова выскочили у Хикеракли быстрее, чем успела потянуться за ними мысль. — И я, что характерно, тоже.
А мысль тянулась вот какая: когда юный да прекрасный Революционный Комитет впервые в Алмазах собрался, когда Хикеракли про солдат и жажду у них крови заговорил, Тимофей в лице изменился так, будто понял что-то эдакое, чего раньше не знал. Там, в рассказах, кровь и тут, на ступенях, кровь. Связь, как говорится, наглядная!
Логически оно, конечно, не сходится, и представить, как Тимофей в кого-то где-то стреляет, невозможно ни с каких разумных позиций, но душе-то плевать на представления, ей запало, да с такой уверенностью, что не отгонишь.
Да только даже если душа и права, что ж из этого следует?
А следует из этого, к примеру, вопрос.
Господин Твирин, вы ведь, когда стреляли — если стреляли, — вы стреляли в кого-то одного, так?
В кого?
Дырки в затылке, конечно, различаются — у кого дырки, а кому и полголовы расквасило, — но тут без подсказки, уж извиняйте-с, не разберёшь.
— Вот и перегруппировали, — Золотце тем временем сложил руки на груди, продолжая пыхать недовольством, будто убийство Городского совета было для него чем-то вроде неудачной перестановки экзамена. — Ну, помните, господин Приблев, вы сказали, что силы не две, а три? Что надо перегруппировать Охрану Петерберга заодно с народом? А она, как видите, сама — и верфями графа разбрасываться не пришлось.
— Я бы на вашем месте не стал так оптимистично рассуждать, — совершенно серьёзно отозвался Приблев, — я бы сказал, что верфи, пожалуй, нам теперь ещё сильнее, чем раньше, могут пригодиться.
— А уж им-то как они любезны! — Хикеракли коротко засмеялся и сам заметил, что голос у него будто ненормальный.
— Но не станет же Охрана Петерберга грабить графа! — впервые с момента появления на площади ужаснулся Золотце. Ужаснулся не трупам на ступенях, не смутности перспектив, не догадкам о Твирине, а всего лишь гипотезе, что кому-то может прийти в голову обидеть графа Набедренных.
— Ну, знаете, верфи довольно трудно унести, — похлопал глазами Приблев.
— Но можно сыскать себе цели попроще.
Собеседники уставились на Хикеракли с вопросом.
— Есть у нас за кольцом казарм среди прочих заводик аристократический, да хозяин его молодой нынче в Столицах пребывает-с, самое то, ежели возникнет желание за чужой счёт финансы поправить, — Хикеракли одарил Приблева с Золотцем ободряющей улыбкой и с непривычки опешил, почуяв, что совершенно она неискренняя. — И если тут такие дела творятся, а я умолчу, Коленвал мне не простит-с. Он же самый у нас нынче горячный — ну, не считая неведомого господина Твирина, — а потому совершенно с нашей стороны было бы бес-со-вест-но его о делах петербержских не осведомить и тем самым лишить возможности приникнуть к праведному перевороту! Иными словами, один только леший знает, что тут будет хотя бы вот к вечеру. Коленвала надобно предупредить, а с ним и Драмина, и Гныщевича, ежели он на заводе.
— Не собирался быть, — покачал головой Приблев. — Хикеракли, а ты думаешь… Понимаешь, если это всё учинила Охрана Петерберга, я сомневаюсь, что она тебя сейчас пропустит.
— Я сбегал из города уже раз двадцать, — решительно махнул рукой тот. — Должно же у меня хоть когда-нибудь получиться?
— А мы, выходит, в Алмазы? — обернулся Приблев к Золотцу. — К площади близко, но, впрочем, в том есть свои преимущества.
— Это шпинель, — Золотце тряхнул головой. — Да, в Алмазы. Хикеракли, вы можете телеграфировать с завода?
— Почём вы меня спрашиваете? Я там был два раза, и из них полтора — пьяный.
— Там есть телеграфическая линия, но в особняк графа Метелина, то есть больше она ни с чем не соединяется, — поспешил на помощь Приблев. — Есть ещё станция, километров тридцать, оттуда линия ведёт на почтамт. Вот только я думаю, что провода всё равно обрежут.
— Сымпровизируем-с, — Хикеракли бодро подтянул повыше пояс Академии, — чай не впервой.
Далёкий метелинский завод, призрачная станция, необходимость как-то пробираться через казармы и Охрану Петерберга — что угодно ведь сейчас было лучше, чем эта площадь.
Что угодно было лучше, чем этот «Твирин».
Хикеракли почувствовал, как в руку ему незаметно ткнулось нечто металлическое — а вернее, не только металлическое, но и костяное, и оплетали сие нечто пальцы Золотца.
— Вы ведь стреляете? — прошептал тот, делая страшные глаза.
— Как вам сказать… нахватался.
— Постарайтесь его не потерять, это реликвия моего детства. — Поймав иронически-вопросительный взгляд Хикеракли, Золотце махнул рукавом почти раздражённо: — До моего дома всего пара улиц, а вам до завода сколько добираться? Вам нужнее.
Хикеракли, хмыкнув, поклонился уже без издёвки, сунул револьвер за пояс, прикрыл рубахой и, откозыряв обоим своим приятелям, попятился в толпу, но благодарности он не испытал.
До Северной части было совсем близко, а лысая по осени Шолоховская роща пусть и не скрывала от взглядов, так сказать, гипотетических, но всё ж позволяла подступиться к казармам совсем вплотную. У казарм наблюдались тишина и спокойствие. Все на стройке? Или… ещё где?