Страница 9 из 69
Но это мало помогало Володе переносить лагерный быт. Тяжелые работы на холоде вызвали ухудшение здоровья, возобновился кашель, поднялась температура. Он с трудом волочил ноги, и неизвестно, смог ли дотянуть срок, если б не визиты Жанны. Она приезжала в лагерь, в Мордовию, как полагалось, раз в полгода, с двумя чемоданами: один — с едой для Володи, другой — с подарками для лагерного начальства. Но это не все: между разрешенными свиданиями она появлялась в лагерной проходной и, если ей не давали свидания с мужем, оставляла привезенные подарки начальникам: авось и Володе что-нибудь перепадет. Или по крайней мере придираться к нему не будут…
Во время ее визитов, как-то постепенно, их брак потерял характер сугубо юридический и правозащитный. Жанна забеременела и через год привезла на свидание трехмесячного Сашку. Имя выбрал Володя: сына назвали в честь руководителя Тамбовского восстания Александра Антонова.
Все попытки международной общественности добиться освобождения Степанова ничего не дали: он отсидел свои шесть лет «от звонка до звонка». Вышел на свободу в 1970 году. И тут начались его мытарства с пропиской. Несмотря на то, что жена и мать жили в Москве, Володе в городе прописку не давали. Он нашел комнатенку в поселке недалеко от Калуги, где и прописался. Затем встал вопрос с устройством на работу. Ни о каких институтах или библиотеке речи идти не могло, но и ночным сторожем брали неохотно, поскольку «с высшим образованием на неквалифицированную работу не положено»…
В этот период и произошла встреча с третьим участником дела о сказке про Иванушку и злого царя — с Осей Гельбергером.
Разыскал Ося Володю через Дарью Алексеевну, которая долго не могла признать в этом солидном бородатом человеке того бледного тонкошеего мальчика, который когда-то учился с Володей и заходил к нему после уроков. Она питала к Осе слабость: он был лучшим учеником в классе — всегда круглые пятерки.
В Коптево, в однокомнатной квартирке, которую Жанне помогли купить родители после рождения Сашки, Ося появился под вечер — с цветами для хозяйки и автомобильчиком на батарейках для мальчика. Он вошел в тесную прихожую, они с Володей обнялись и долго стояли обнявшись, не вытирая мокрых глаз. По московскому обычаю тех лет стол был накрыт в кухне. Жанна подала перловый суп с грибами и рубленые котлеты с картошкой на второе.
— Может, по рюмочке? — предложил Володя. Они переглянулись и рассмеялись.
— Я выпил в своей жизни пол стакана водки, и это обошлось мне в пять лет лагерей, — объяснил Ося Жанне.
Жанна грустно улыбнулась:
— Я эту историю знаю.
Ося расспрашивал Володю о ситуации в лагерях: что изменилось по сравнению со сталинскими временами. Володя рассказывал и о лагерях, и о своем деле, и о нынешнем идиотском положении, когда он не может жить ни у жены, ни у матери.
— О себе-то расскажи, — спохватился Володя. — Ведь я ничего не знаю, даже где ты живешь — и то не знаю.
Ося усмехнулся и сделал долгую паузу.
— Я сейчас, можно сказать, сам не знаю, где живу. У нас с женой в Сызрани квартира, и у моей мамы комната здесь, в Москве. Вот мы меняем все это на квартиру в Риге. Я за этим сюда и приехал.
— В Риге? Зачем тебе Рига?
Ося понизил голос:
— Из Риги выпускают. Понимаешь?
— Не понимаю.
Ося оглянулся на Жанну:
— А вы? Тоже не в курсе? — Он сокрушенно покачал головой. — Отпускают в Израиль. Из Прибалтики уехали уже сотни людей.
Наступила пауза. Володя с удивлением смотрел то на Осю, то на жену.
— Ты хочешь уехать в Израиль? Навсегда? Но это чужая страна, ты там чужой, даже языка не знаешь. Зачем тебе?
— Володя, дорогой. — Ося вздохнул. — Именно здесь я чужой, вот в чем беда. Я всю жизнь это знаю. Чуть что — «ты здесь не дома, убирайся в Израиль». Конечно, ты прав: здесь моя страна. Мой отец, как и твой, погиб на войне за эту страну. Каково мне слышать на каждом шагу: «Вы не воевали, вы в Ташкенте отсиживались»? «Вы»… А он пошел добровольцем и через два месяца погиб под Смоленском… Мой собственный тесть, сволочь, как напьется, так обязательно евреев поносит. А на работе… Люди с моим стажем давно уже руководят лабораториями, производством, а мне хода нет: еврей да еще беспартийный…
Даже под бородой было видно, как он побледнел.
— Куда не придешь — «это что за фамилие такое: Гельбергер?». Надоело! — Ося говорил возбужденно. — А на следствии тогда по нашему делу сколько издевательств я вытерпел. Да и за что посадили? Я ведь практически отсутствовал. Те три девочки, которые с Риммой сидели в спальне, — их же не тронули, а меня… Думаешь, почему? — Он перевел дух и заговорил спокойнее: — Ты прав, Володька, здесь моя страна, я это знаю. И люблю… Смешно, но так — люблю… Вот ты, небось, выключаешь радио, когда поет русский народный хор, а я слушаю и плачу. И Чайковский, особенно Четвертая симфония… И Лесков… А они мне на каждом шагу в морду: «Это не твое», «Ты еврей»…
— Послушайте, Ося, — с каменными интонациями вступила в разговор Жанна. — Я тоже еврейка, но то, что вы говорите, принять не могу. Мало ли какие там подонки говорят гадости о евреях — почему мы должны их считать гласом народа? Мы, наши родители, наши прадеды родились в этой стране, мы имеем на нее такое же право, как все другие. И отвечаем за нее так же.
Ося печально помотал головой:
— Нет, Жанна, это не отдельные подонки. Я восемь лет на химическом комбинате работаю, я насмотрелся и наслушался. С меня достаточно. У меня жена, между прочим, русская, так она говорит: «Уедем. Лучше быть русской в еврейской стране, чем евреем в России». Один ее папаша чего стоит…
— Особенно сейчас, когда правозащитное движение набирает силу, — продолжила Жанна, словно не слышала Осю. — Два года систематически выходит «Хроника текущих событий». Почти каждый случай беззакония становится широко известен, обо всем сообщает иностранное радио. Люди осмелели, как никогда раньше. Все меняется…
Работа ночного сторожа на складе пиломатериалов оставляла Володе много свободного времени. Он восстановил свои «допосадочные» знакомства. Некоторые из прежних знакомых находились в лагерях, им нужна была помощь. Володя взял на себя сбор денег на посылки и поездки в лагеря. Однажды он сопровождал в Мордовию пожилую беспомощную женщину, которая ехала к сыну, третий год сидевшему за протест против вторжения советских войск в Чехословакию. Деньги, к его удивлению, охотно давали самые неожиданные люди: ученые, писатели, артисты… У них с Жанной действительно возникало чувство, что атмосфера меняется, что вот еще немного — и власти пойдут на уступки. Наверное, поэтому так сильно подействовал на него незначительный, в общем-то, случай, происшедший с ним как-то под вечер в Москве.
Володя должен был встретиться по делам «Хроники» с одним человеком из Украины (тогда еще говорили «с Украины»), Дневной поезд из Калуги доставил Володю в Москву в четыре часа, встречу назначили на шесть. Жанна была в это время на работе, Саша — у бабушки, и Володя решил использовать два часа, чтобы посмотреть фильм «Освобождение». Он знал, что это всего лишь советский подцензурный фильм, выражающий точку зрения партийных идеологов, меняющуюся из года в год; но все же ему хотелось увидеть те места, где происходили великие сражения Отечественной войны, тем более что речь шла о битве на Курской дуге, где погиб отец…
Действительно, батальные сцены захватили его. Фильм был сделан с размахом: огромное количество танков, советских и немецких, масса другой военной техники тех лет, панорама сражений, снятая с вертолета… Володя сидел, затаив дыхание. И вдруг на экране появился Верховный главнокомандующий, товарищ Сталин (его играл незнакомый грузинский актер). И тут произошло нечто немыслимое… Сначала по залу прокатился глубокий вздох: «О-о-он». И сразу же — гром аплодисментов. Буквально гром! Зрители яростно аплодировали, не жалея ладоней, на лицах светились счастливые улыбки. В переполненном зале сидели представители разных возрастов и социальных слоев. Они радостно переглядывались, понимающе кивали друг другу, аплодируя и аплодируя в едином душевном порыве. Кому? Кровавому тирану, убившему десятки миллионов их сограждан…