Страница 12 из 18
Эта эксцентричная и отталкивающая история теперь удалилась в пыльные закоулки библиотек, но, когда Уинстон Черчилль только начинал карьеру, многие помнили о ней и с неизбежностью интересовались, насколько далеко яблоко упало от яблони.
Все началось с того, что старший брат Рандольфа маркиз Блэндфорд вступил во внебрачную связь с женщиной, которую звали леди Эдит Эйлсфорд. Если судить по фотографии, нос этой Эдит был несколько длинноват, но она наверняка была секс-бомбой. Ведь ею одновременно были увлечены Блэндфорд, ее муж и «Берти» – тучный и недостаточно загруженный наследник трона. Видимо, в то время так было принято.
Эдит вознамерилась развестись с мужем, лордом Эйлсфордом, и сойтись с Блэндфордом. По причинам, которые не до конца ясны, Рандольф решил, что его старший брат не должен участвовать в такой комбинации. Он говорил, что семья навлечет на себя позор, если ее член будет втянут в дело о разводе.
Ему в голову пришла идея вынудить принца Уэльского, задававшего моральный стандарт в обществе, запретить развод. Он нашел несколько писем от принца Берти к Эдит. Они непристойны, говорил Рандольф. Они намекают на интимные отношения между принцем и леди Эдит, разоблачение любовников означало бы, что Берти никогда не сможет сесть на трон!
Рандольф грозился опубликовать письма. Назревал грандиозный скандал. О происходящем доложили королеве, вынужден был вмешаться и премьер-министр Дизраэли. Взбешенный Берти вызвал Рандольфа на дуэль. Но тот фигурально послал принца подальше под тем предлогом, что подданный не может ставить под угрозу жизнь будущего монарха.
В конце концов всей семье Черчилль пришлось поехать в ссылку в Ирландию. Герцог Мальборо отправился туда в статусе вице-короля, а Рандольф служил его личным секретарем. Вот почему Уинстон с двух до шести лет жил в Дублине.
Я раскопал эту несчастную историю, чтобы засвидетельствовать то свойство Рандольфа, которое унаследовал Уинстон. Я говорю не о прохиндействе, а об отчаянности, точнее, готовности идти на риск. Со стороны Рандольфа было безумием предполагать, что он может остановить развод брата, шантажируя принца Уэльского.
Он опять просчитался в конце карьеры, когда решил, что никто не может заменить его на посту канцлера казначейства и можно безбоязненно сыпать угрозами подать в отставку. «Я забыл про Гошена», – сказал он, когда вместо него назначили Гошена. На самом деле Джордж Гошен, 1-й виконт Гошен, памятен только тем, что про него забыл Рандольф. Но важным оказалось то, что отец передал сыну темперамент игрока.
Когда в мае 1940 г. Уинстон Черчилль пришел к власти, многие были изумлены, многие повергнуты в ужас, но еще больше оказалось тех, кто считал этот приход неизбежным. В 1936 г., когда Стэнли Болдуин не стал включать его в свой кабинет министров, он заметил, что Черчилля нужно держать в резерве, чтобы тот смог быть премьер-министром военного времени.
В 1939 г. в Лондоне висели многочисленные плакаты с вопросом: «Как насчет Черчилля?» Кандидаты участвовали в дополнительных выборах, призывая к его возвращению во власть. В мае 1940 г., незадолго до норвежских дебатов, последователь Черчилля Гарольд Макмиллан подошел к нему в вестибюле и сказал: «Нам нужен новый премьер-министр, и им должны быть вы».
Черчилль сказал о том моменте, когда он наконец принял на себя руководство: «Я чувствовал, что меня вела судьба. Вся моя жизнь была подготовкой к этому часу и этому испытанию». Не только Черчиллю, но и другим казалось, что ему предначертано занять этот пост.
Ни у кого не было такого долгого опыта сражений, как политических, так и военных. Никто не мог сравниться с Черчиллем масштабом или прийтись вровень с предстоящими тяжелейшими испытаниями. И была еще одна причина, по которой столь многим представлялось разумеющимся, что настал его час.
Они знали, что всю свою жизнь, полную удивительных взлетов и падений, он следовал примеру Рандольфа не из-за герцогского презрения к партийной дисциплине или гомерической жажды славы, а из-за того, что, стремясь поддержать себя и свои идеи, он шел на риск, не приемлемый ни для кого другого.
В мирное время такое поведение может быть пагубным. Но нельзя выиграть войну, не идя на риск, а на риск пойдет лишь тот, в ком есть храбрость. Это качество Черчилля чувствовалось всеми, вот почему многие желали увидеть его во главе власти в 1940 г. вопреки издевкам влиятельных тори и сторонников политики умиротворения.
Вся его предшествующая карьера была свидетельством этой изначальной добродетели, которая, как подчеркивал он сам, делает возможными все другие добродетели. Не может быть никакого сомнения в огромном мужестве Черчилля, как личном, так и в принятии политических решений.
Глава 5
Нет поступка слишком отважного или слишком благородного
18 июля 1919 г. в Кройдоне стоял великолепный вечер. Война была закончена, и Черчилль уже полгода работал в правительстве, восстановившись после позора Галлиполи. У него как военного министра и министра авиации был утомительный день, и он страстно желал будоражащей практики. Наступало время одного из его летных занятий.
Оставалось несколько часов до заката, и он поехал на аэродром к югу от Лондона. Вместе со своим инструктором капитаном Джеком Скоттом они забрались в биплан Airco DH.4 (сконструированный де Хэвиллендом), у которого были превосходный деревянный пропеллер и латунная арматура. Скотт сел на переднее сиденье самолета с двойным управлением, Черчилль расположился позади. Хотя у него не было официальной лицензии пилота, он обладал достаточным опытом, чтобы самому совершить взлет.
Некоторое время все шло как по учебнику. Самолет протарахтел вдоль поля, тяга двигателя была хорошей, и они поднялись на высоту 20–25 метров. К ним были обращены лица наземной команды. Вид, наверное, был впечатляющим – один из самых знаменитых британских государственных деятелей, большая голова которого прикрыта кожаным летным шлемом и защитными очками, взмывает вверх на передовом образце британской техники. Черчилль был одним из первых людей после Икара, кто покорил небо и бросил вызов гравитации, используя аппарат тяжелее воздуха.
Но, когда они поднялись над землей на смертельную высоту, что-то пошло наперекосяк.
В те дни кройдонский аэродром окаймляли заросли высоких вязов. Чтобы избежать столкновения с деревьями, пилот при наборе высоты должен был сделать два поворота с креном – первый направо, а второй налево. Черчилль сделал первый поворот – никаких проблем. Ветер пел, играя с распорками. Спидометр показывал 110 км/ч, вполне достаточно, чтобы избежать падения из-за низкой скорости.
Черчилль повернул налево, изящные стабилизаторы и элероны подчинились его управлению. Медленно и мягко, как его учили, он перевел ручку управления самолетом в среднее положение, чтобы вывести его из крена. При этом ему пришлось переместить ручку управления из предыдущего положения примерно на 30 см. Он заметил что-то странное.
Угол крена по-прежнему составлял 45 градусов. Машина совершенно не слушалась его команд. Напротив, она стала крениться еще больше, показание спидометра стремительно уменьшалось. Уинстон Черчилль моментально понял, что он и капитан Скотт попали в беду.
«Управление не работает!» – крикнул Черчилль Скотту, способному человеку с большим опытом, который уже пережил одно тяжелое крушение, о чем свидетельствовали его ранения. Скотт мгновенно перенял контроль над ручкой управления и педалями, он дергал и толкал их, пытаясь совершить единственно возможный в этой ситуации маневр – направить нос самолета вниз, чтобы набрать достаточную скорость для выхода из скольжения на крыло. Будь они выше, это могло получиться. Но самолет был лишь в тридцати метрах от земли. Крушение было близко.
Они снижались в неуправляемой машине, и Черчилль увидел под собой залитый солнцем аэродром. Ему показалось, что все вокруг охвачено зловещим желтоватым сиянием. В мгновение ока – а у него оставалось не более того – ему подумалось: «Очень похоже, это конец». Весьма вероятно, так оно и было.