Во всем виновата осень

Билл перестал рыться.

Мне что, сейчас послышалось? Может галлюцинации на фоне избыточной выпивки?

Но переспросить брата он не решился. Ему было достаточно этих слов, чтобы побояться смотреть брату в глаза, поэтому он сделал вид, что продолжил поиски лекарства. Хотя все его внимание была охвачено рассказом Тома.

- Я вышел на улицу покурить, - продолжил рассказ Том, - прихожу и слышу наверху возню. Посмотрел наверх и увидел, как ты к ней пристаешь. Хорошо, что я еще во время подоспел, а то неизвестно чем бы дело закончилось.

Чем дальше старший брат рассказывал, тем более ошарашенным чувствовал себя Билл.

- Мне пришлось тут разбитую посуду убирать. Не стал вызывать горничных.

Наконец, Билл сдался искать аптечку, да и после сказанного Томом ему уже было не до нее.

Неужели я мог такое сделать? - Он поднялся с корточек и сел рядом с братом на кровать.

- Может ты чего не так понял? - в надежде спросил Билл.

- Я думаю, все было очевидно, брат. Девушка от тебя отбивалась и была вся в слезах. Ее потом трясло. Мне пришлось ее успокаивать. Ты думаешь девушки так реагируют, когда по собственной воле обжимаются в каком-нибудь углу с парнем?

- Том, я в шоке. Что делать-то мне?

- Я тоже был в шоке. Но это ничего не меняет. Что делать, не знаю. Ты мальчик взрослый, я тебя старше только на десять минут. Так что тебе придется придумывать, как выпутываться из этой ситуации самому.

Том подошел к прикроватной тумбочке и достал из ящика пластиковую коробку:

- На! - он кинул коробку на кровать, и та приземлилась рядом с Биллом. - Я ее для тебя в удобное место положил после нашего первого разговора. Думал, что понадобится. Но, видимо, ты на Эрику не так бурно реагируешь, как на Яну. Это должно тебе о чем-то говорить. Тебе следовало бы над этим поразмыслить. Ты тогда поймешь, что я все-таки был тогда прав и прекратишь дуться на меня и на всех вокруг. И перестань надумывать себе глупости. Яна меня в этом плане не интересует. У меня все же есть девушка. Может ты хоть это помнишь?

С этими словами Том вышел из комнаты и захлопнул за собой дверь.

Билл снова остался наедине с собой в тишине и полумраке. От волнения его живот скрутило. Он все еще не мог понять, что на него вчера нашло, чтобы он такое сделал. Что он знал точно, так это то, что он не хотел сегодня выходить из своей комнаты ни под каким предлогом. Он был не готов к встрече с Яной.

Как я посмотрю ей в глаза? Что скажу?

Ему пока хватило краткой беседы с Томом, чтобы почувствовать себя ниже плинтуса. Он все же выпил таблетки - хотя бы физически ему станет немного легче. Билл включил телевизор, но не смотрел его. Мысли были заняты сложившейся ситуацией. Он лежал на кровати, тщетно пытаясь вспомнить вчерашний вечер. Да, он помнил день. Он помнил, как разозлился на брата, когда увидел его вместе с Яной на лавочке. Тот держал ее руку, и они о чем-то разговаривали. Он помнил дневную прогулку по жаркому городу. Он помнил и ужин в ресторане: Яну, сидящую напротив него в той яркой красной блузке.

Ты красивая, - его собственный голос, раздался у него в голове.

Из лежачего положения Билл сел по-турецки и закрыл лицо руками, пытаясь отстранить от себя воспоминания вчерашнего вечера, которые ему еще были доступны. Он видел серьезный взгляд ее больших серых глаз, снова почувствовал ее хрупкое запястье в своей руке. Он невольно сжал, на этот раз пустой, правый кулак. Билл достал с прикроватной тумбочки пачку сигарет и пепельницу и закурил.

Не нужно ему было так бесцеремонно с ней обращаться. Он был слишком напорист, слишком резок. Если бы он подождал немного и позволил естественному ходу событий показать то, что он к ней чувствовал. А что же он к ней чувствовал? Он сам пока этого точно не понимал. Девушка, несомненно, была молода и красива. Но не в этом было дело. Таких молодых, стройных и красивых была уйма в его кругах. И большая часть этих девушек была бы не против с ним пообщаться поближе. Но на протяжении уже десяти лет, с тех пор, как его группа и он сам вместе с ней стали знамениты, другого отношения от девушек он и не получал. Была нескончаемая вереница поклонниц его таланта, красоты, славы, денег. Но той, которая была бы просто девушкой, такой, которую ему нужно было бы завоевать, заставить влюбиться в себя он, наверное, и не встречал.

Все было очень просто в его личной жизни до этого момента. Хотя сложно назвать личной жизнью общение с подобными, не ценящими своего достоинства девушками. Пусть для прессы он был всегда одиноким романтиком, но это было не так… точнее не совсем так. По уже упомянутым причинам при взгляде со стороны он был не одиноким. У него практически постоянно были "отношения" с очередной хищницей. А он был ее добычей, позволяющей без труда поймать себя, давая ей впиться в него своими острыми зубками и высосать очередную порцию его крови, которая, как казалось, была неиссякаема и неустанно пополнялась его внутренней силой, которой пока у него еще было в достатке. И он к этому привык. Он был не против. Так хотя бы создавалась видимость того, что у него есть какая-то жизнь. Уж лучше, чем быть одному. Но надолго ли бы его хватило? Впервые за этот десятилетний срок он был вынужден признать здесь и сейчас с собой наедине, что в действительности он был одинок.

Был ли он романтиком? Где-то внутри него под толстой кожей, образовавшейся как защита от окружающего его алчного мира, все же таился тот романтик – романтик, не имеющий практического опыта. Наверное, это его противоречивое положение и было основной движущей силой, позволяющей ему писать. Стихи были его единственной отдушиной, единственным способом без ущерба для себя показать окружающим его внутренний мир, поделиться своими мыслями и эмоциями. В студии и на сцене он отдавал себя без остатка. Но один на один с девушкой, которая ему нравилась, он не знал как себя вести. Тот самый романтик и сделал вчера свою первую, но ужасающе неумелую попытку, добиться расположения единственной девушки, которая привлекла не только его тело, но и душу.

Но что в ней было такого особенного? Он мог бесконечное количество раз вспоминать ее внешние данные. Только все это было не то. В ней было что-то еще. В ней была загадка. Нет, не загадка,- поправил он себя. Тайна, запертая за семью замками. Эта тайна читалась в ее закрытости, скованности, извечной и, зачастую, не уместной деловитости. Она, как и он сам, была отгорожена от окружающего мира такой же толстой кожей, что была и у него. Наверное, это ее состояние души и было тем самым фактором, который роднил его с ней. Он видел в ней себя. Пусть это отражение было искажено каким-то воображаемым кривым зеркалом. Но Билл понимал, что если он докопается до истины, доберется до сердца сломившей эту девушку на корню проблемы, то он сможет стать для нее самым близким человеком из всех. Это ему и было нужно.

Что же произошло в ее жизни, чтобы она воздвигла вокруг себя столь непроницаемую, несокрушимую оболочку? Это ему предстояло выяснить. Билл докурил и затушил окурок в пепельнице. У него на душе было тяжело. Тяжело от событий вчерашнего вечера, которые он знал только со слов брата, тяжело от этих размышлений о пустоте и никчемности своей личной жизни. От того, что только его брат был свидетелем всего этого и догадывался, о том, что он на самом деле чувствует. А может и не догадывался, а как близнец испытывал это вместе с ним. Ведь поэтому Том с ним завел ту неприятную беседу пару дней назад по приезду в этот дом. Он хотел, чтобы Билл начал жить честно и открыто в первую очередь с самим собой. А он на Тома за это обиделся, ходил и дулся как ребенок, который все хочет делать сам и не потерпит наставлений родителя. Сегодня он, наконец, понял, что это было глупо. Еще глупее были его мысли о том, что Том клеится к Яне. Ведь в глубине души он прекрасно понимал, что его брат наоборот хотел бы, чтобы он нашел себе хорошую девушку, перед которой он смог бы снять свою толстую кожу и сжечь ее и больше никогда не возвращаться к жизни эмоционального затворника. И какая кандидатура могла бы быть лучше для него в этот момент, чем Яна?