Страница 8 из 9
– Какие еще команды вы получали?
– В бою еще только «Огонь!». Конечно, наводчик мог увидеть что-то, что не видит командир танка, и водитель тоже мог что-то увидеть. Поскольку у нас было переговорное устройство, то мы могли сообщать друг другу увиденное.
Нашим преимуществом было и наличие рации на каждом танке. У русских танков их не было. Командиры часто высовывались наружу. Многие так погибли.
Однажды мой знакомый разговаривал с пехотинцем. Раздался выстрел. Пуля пробила обе щеки и поцарапала язык. Когда он вернулся из госпиталя, он не мог определить, суп соленый или нет. Вкусовые рецепторы на соль не реагировали.
– При обслуживании танка у вас, как у наводчика, были какие-то специальные задачи или все делали вместе?
– Все работали вместе. Даже офицеры. Командир танка тоже работал вместе со всеми.
– Какая была иерархия в экипаже танка?
– Главным был командир танка. Он отвечал за танк в целом и за координацию между членами экипажа. Чаще всего он был в звании офицера или унтер-офицера. В бою он должен был по переговорному устройству давать указания членам экипажа и одновременно поддерживать связь с другими танками. Кроме того, он должен был наблюдать за местностью и по шуму боя определять, откуда стреляет враг. Каждый выстрел и каждый разрыв снаряда имели свою собственную акустику. Очень важно было понимать, ведет ли враг огонь бронебойными снарядами. Поэтому, как правило, наушники у него были надеты так, чтобы одно ухо было свободным.
Вторым по важности был водитель. Когда танк был в боях, водителя никогда не ставили караульным, а все остальные, включая офицера, несли караульную службу. Офицер не мог сказать: «Я офицер, я иду спать». Все получали свои три или четыре часа караула, независимо от звания.
– Экипажи танков были постоянными или менялись?
– Экипажи были постоянными, но можно было сказать, что я не хочу воевать с этим командиром, если были какие-то проблемы или если просто хотелось кого-то другого. Когда мы получали новые танки, в первый день нам говорили: «Подумайте, с кем вы хотите воевать». Тогда командиры танков подходили и спрашивали: «Хочешь со мной?» Понятно, в экипаже должны были быть человеческие отношения. Только если были какие-то проблемы, тогда приказывали.
– Офицеры следили за внешним видом экипажа?
– Да, конечно, было точно так же, как сейчас. Если водитель, к примеру, был небрит, я ему говорил, что вот сейчас уже можно было бы и побриться. Такая еще деталь. В долгих боях, когда танк был замаскирован и двигаться запрещалось, иногда были проблемы с оправлением. Нужда справлялась в отстрелянные гильзы, но по-большому случались и катастрофы.
– Верхнюю пуговицу надо было застегивать?
– Нет, это нет. Летом в танке было очень жарко, до 50 градусов, мы все снимали, до пояса были голые. Если при этом танк подбивали и он загорался, ожоги были ужасные, ужасные. Поэтому потом было запрещено раздеваться в танке. Этот запрет держался недели три-четыре, потом все равно все раздевались. Как офицер, я должен был следить, чтобы приказы выполнялись, это было нелегко, потому что условия были ужасные.
– Сколько танков было в танковой роте?
– В танковой роте было 17 танков. Танки в роте были распределены так: у командира роты был 1 танк, плюс 1 танк для замены и резерва и три взвода по 5 танков в каждом.
Командиром роты был капитан или оберлейтенант, командиры 1-го и 2-го взводов – лейтенанты, командиром 3-го взвода – оберфельдфебель. На самом деле такого никогда не было. 17 танков в роте было только в первый день войны или максимум в первые две недели. В 1942 году в роте было самое большее два офицера, в 1943 и в 1944 годах был один офицер в качестве командира роты (компани-шеф) или исполняющего обязанности командира роты (компани-фюрер).
Штатное расписание во время войны все время менялось. Танковый полк состоял, как правило, из двух батальонов, реже из трех батальонов. Батальон состоял из четырех боевых рот, роты снабжения и роты ремонтной мастерской.
В начале июня 1942 года началось большое наступление на центральном участке Восточного фронта. Перед началом наступления прошел солдатский молебен и совместный ужин. Во время этого молебна и благословения я в первый раз усомнился в моей вере, точнее говоря – в Боге. Я не мог понять, как Господь допустил эту войну, с такими большими жертвами с обеих сторон. Больше я никогда не участвовал в полевых службах перед боем.
Полк в составе 9-й танковой дивизии должен был взять город Воронеж. Бои были тяжелыми. Там, где мы были, в это время года светлело очень рано, и это автоматически делало наш сон коротким. Часто русские начинали контратаки уже в два часа ночи. На техническое обслуживание оружия и танков часто не было времени, оно было слишком коротким. Заправка танков и погрузка боеприпасов происходили, как правило, только ночью, особенно утомляло то, что бензин нам привозили в 20-литровых канистрах. Их приходилось носить за сотни метров, потому что грузовики с бензином не могли и не имели права подъезжать прямо к позициям. Точно так же было и с боеприпасами. Часто все это занимало два часа, и только потом мы могли немного отдохнуть. Физические нагрузки и недостаток сна нас вымотали. Это время было одним из самых тяжелых в моей жизни, мы все были на грани наших возможностей.
Несколько раз мы получали таблетки первитина. Однажды мы должны были преодолеть сильно укрепленную полосу обороны на глубину от 6 до 8 километров. Перед русскими позициями и между ними было необычно много колючей проволоки. Неожиданно водитель сообщил, что танк не тянет. Только после этого командир танка заметил, что мы тянем за собой несколько сотен метров колючей проволоки. Танк был так обмотан колючей проволокой, что из него почти невозможно было вылезти. Мы по радио вызвали другой танк, который тоже был обмотан колючей проволокой. Он наехал на наш «хвост», потом мы на его, так мы освободились от основного балласта.
28 июня в начале одной атаки мы получили попадание в башню, лейтенанту Зирзе при этом снесло полчерепа. Я повернулся посмотреть, что с ним, он опрокинулся на меня. При этом весь его мозг выпал мне на куртку. Я был весь в крови, снял куртку, его мозг упал на полбашни танка. Атака продолжалась без нас. Мы вытащили мертвых из танка, положили их на корму и стали ждать ремонтников. Лейтенант Зирзе был позже похоронен вместе с другими товарищами, а у нас появилось три дня отдыха, пока меня и Зеппа Лакнера не определили в другой, восстановленный танк.
7 июля 1942-го наша рота получила задание прикрыть открытый левый фланг острия наступления нашей дивизии. Мы стояли на обратном скате холма так, чтобы хорошо видеть местность перед нами. Неожиданно с неприкрытого и неразведанного направления появились примерно 20 русских танков. Это были Т-34 и тяжелые КВ-1. Все произошло очень быстро. Мы с 500 метров открыли по ним огонь. Я попал по первому Т-34, который сразу загорелся, но и наш танк получил попадание в нижнюю часть башни. Башню заклинило, и она больше не поворачивалась. Пока я ковырялся в механизме башни, КВ-1 на полной скорости подъехал к нам и врезался в наш борт. Потом он отъехал на 10 метров назад и снова в нас врезался. Потом опять. После третьего удара он опять отъехал назад и выстрелил. Вероятно, русский наводчик нервничал, поэтому он попал в моторное отделение. Танк вспыхнул, и мы из него выскочили. Зепп Лакнер побежал к русскому танку и попытался ручной гранатой его подбить, но из этого ничего не вышло. Мы рванули в большое поле подсолнухов, чтобы там спрятаться. Там, примерно через 50 метров, перед нами неожиданно возник высокий русский с винтовкой и закричал нам: «Stoi!» Зепп схватился за винтовку и попытался вырвать ее у него из рук. Они некоторое время боролись, потом Зепп ударил его между ног. Русский закричал, выпустил винтовку из рук и упал на землю. Мы помчались дальше по полю подсолнухов и неожиданно заметили, что там везде были русские. Мы остановились и попытались понять, куда нам бежать. Осторожно проползли мимо русских. Трое суток мы блуждали в поисках нашей части. Снова вместе с Зеппом Лакнером я попал в новый танк, потому что командир роты знал, что мы хотим быть вместе.