Страница 2 из 9
– Какую команду вы давали механику-водителю, чтобы он остановился?
– Просто приказывал остановиться [Stopp или Halt] или что-то в этом духе. Ничего особенного, никакой специальной команды. Механик-водитель, по-моему, это самый главный человек в танке. Если механик-водитель хороший, то он всегда поставит танк в правильную позицию по отношению к противнику, не покажет ему борт и по возможности всегда стоит передом.
– Русские окапывали танки. А немцы это делали?
– Да, мы иногда так тоже делали. Особенно в первую зиму, когда стояли в обороне. У нас тогда не хватало противотанковых пушек.
– Вы, как командир танка, чистили и приводили танк в порядок вместе с экипажем?
– Интересный вопрос. К примеру, мой командир танка… Невозможно было представить, что он даже дотронулся до снаряда или до канистры с бензином. А я всегда помогал грузить боезапас, обслуживать танк и прочее… Психологически это влияло превосходно. Маленький фокус с большим воздействием! Но я это делал также по убеждению – ведь мои товарищи по экипажу тоже уставали.
– Как звали вашего командира?
– Это тот самый, которого скоро застрелили. В книге есть…
– В 1941 году вас отозвали с фронта в офицерскую школу. На фронт вы вернулись в зимнем обмундировании?
– Зимнего обмундирования нам еще не выдавали. А вот у русских оно было. Многие тогда погибли из-за того, что пытались снять с павших русских валенки. Если вы меня спросите, как я пережил первую зиму, то я могу только сказать, что я там был, но не знаю, как я там выжил. Мы зимовали на открытом месте почти в 50-градусный мороз. Снабжения нет, все замерзло. Из еды только лошадиное мясо и замерзший хлеб. И тот надо рубить топором. Никакой горячей еды. Слово «гигиена» вообще исчезло как понятие! Снег, ледяной шторм, никакой зимней одежды. Танков уже нет, осталась только одна черная униформа. А в снегу в ней просто прекрасно, очень хорошо! Сидишь и ждешь, когда тебя атакуют привыкшие к снегу, одетые в маскхалаты, хорошо обученные русские лыжники… Но… Я все еще жив!
– Вши были?
– Много! Если кто-то говорит, что у него не было вшей, значит, он никогда не воевал на переднем крае в России. Сто процентов!
– Вы жили в домах?
– Вы наверняка знаете, что Сталин приказал все сжечь и ничего не оставлять. Первую зиму можно забыть. А потом у нас появились танки, так что в них можно было хоть немного обсушиться. В танке тоже холодно, в них не предусматривался обогрев. Хуже всего приходилось пехоте. Там с гигиеной дело обстояло совсем плохо. Я не знаю, как мы это пережили. Вши! А белье сменить невозможно! Мой экипаж с 20 января по 20 апреля жил только в танке, за исключением двух или трех дней, когда танк сломался и его пришлось чинить. Мы совершенно не брились. Мне еще было немного лучше, потому что я иногда возвращался на командный пункт и мог там по крайней мере помыть руки.
Один раз я вернулся выбритым, и мой старшина с фельдфебелем меня не узнали. Они подумали, что им прислали нового командира. Теперь понятно, как мы выглядели?!
– Русские копали траншею, наезжали на нее танком и так ночевали. Вы так делали?
– Иногда, на коротких промежутках. Но потом это запретили, потому что один раз бомба попала в танк, и весь экипаж при этом погиб. Поэтому так мы больше не делали, а старались прятаться в строениях, на кладбищенских дворах или там, где были какие-то углубления.
– Когда вы вернулись из офицерской школы, какой танк вы получили?
– Сначала никакого! Я должен был принять командование взводом саперов, хотя не имел ни малейшего понятия о минах и прочем. Пришлось изучать саперное дело на практике. И это мне позже пригодилось. Потом я стал командиром танкового взвода в звании фельдфебеля… Мы еще воевали на чешских танках. Потом меня повысили, и я стал командиром взвода PzKpfw-IV с 7,5-сантиметровой пушкой.
– Как вы заводили танки на морозе?
– Если аккумулятор в порядке, то проблем нет. Иногда, если было совсем холодно, мотор приходилось прогревать. Пехоте это очень не нравилось, потому что, когда мы заводили танки, наши «друзья» начинали стрелять, думая, что у нас какие-то планы, хотя мы ничего плохого не имели в виду.
– Вы разводили костер под танком, чтобы прогреть мотор?
– Нет, у нас такого не практиковалось, я этого никогда не видел.
– Вы слышали про противотанковых собак?
– Слышал, но никогда не видел.
– Насколько были эффективны русские противотанковые ружья?
– Pz-III и Pz-IV они элементарно пробивали в борт. Потом у нас по бортам появились экраны, и им приходилось подходить ближе. Но уверенно танки они не поражали. Против «Тигра» они вообще были бесполезны. Они только могли нанести какой-то ущерб, разбить гусеницу, но я говорю про опасность для экипажа.
– По «Тигру». Насколько он был надежен?
– Ну, сначала у него были детские болезни. Первая рота на «Тиграх» использовалась в битве на Ладоге под Волховом. Местность для танков там почти непроходимая. К тому же еще стояла зима. Они все вышли из строя из-за технических проблем! Но это всегда так, у каждой новой разработки.
Существенным фактором, влияющим на живучесть танка «Тигр», являлась хорошая подготовка водителя. Опытный водитель имел меньше технических проблем. У меня, слава богу, в экипаже сначала был опытный водитель. Позднее на «Ягдтигр» к нам пришли молодые водители, и это была катастрофа. Мой личный танк № 217 пришлось взорвать под Данцигом, хотя он смог продержаться почти до последнего дня войны.
– Потери были больше от артиллерии, авиации или от мин?
– От авиации потери у нас были небольшие. Артиллерия опасна, только когда она стреляет с корректировщиком. Когда они стреляли без наблюдателя, то попадали очень редко, и это было неопасно. А вот когда корректировщик видит цель и наводит огонь, тут уже необходимо менять позицию. Вообще дальнобойная артиллерия по танкам попадает редко, и это большая случайность. У гаубиц слишком большой разброс.
– Чего вы больше опасались – русской противотанковой артиллерии или русских танков?
– Противотанковая артиллерия опаснее. Танки я вижу, а противотанковую пушку иногда вообще невозможно обнаружить. Русские так хорошо их маскировали, что пушку замечаешь только тогда, когда она выстрелит. Это плохо.
– Вы были сапером. Насколько сложными были минные поля, насколько тяжело их разминировать?
– Я им пробыл очень недолго. В основном у нас формировались противотанковые группы, которые ходили в ближний бой против танков. Для меня это стало полезным знанием в том смысле, что я, как танкист, смог оценить, насколько мины опасны. Если бы я не побыл сапером, у меня имелся бы определенный страх перед ними. А так я знал, что здесь ничего случиться не может.
– В октябре 1942-го был снят командир вашей 20-й дивизии Дюверт. Насколько это было справедливо, с вашей точки зрения?
– В 1942 году… я находился еще в 20-й дивизии…
Я тогда был небольшой шишкой и знал только моего командира батальона фон Геста.
– У русских в 1943 году появились самоходные орудия с 152-мм пушкой. Как вы их оцениваете?
– Да, самоходки 15,2! Правда, они всегда уступали танкам, потому что у них не поворачивалась башня. Они были слишком медленными с точки зрения управления. У нас имелся определенный опыт борьбы с ними. Они были слишком медленными, стреляли слишком медленно, и если не попадали с первого выстрела, то их можно считать трупами. Потому что ждать, пока они перезарядятся, противник не будет. Немцы были такими умными, что построили «Ягдтигра». Это абсолютное безумие! Самоходки это только поддержка, и небольшого калибра. А 15,2 была огромная, через ствол из винтовки можно застрелить наводчика. Нам они не сильно вредили. Если удавалось атаковать их сбоку, то они становились легкой добычей. Хотя один раз меня подбила именно самоходка. Это произошло в Нарве. Неожиданно! Я поворачивал налево, а справа выстрелила самоходка. Танк был полностью разрушен. Когда по тебе неожиданно попадает снаряд 15,2, это очень плохо!