Страница 3 из 6
Прибыли. Куда — не знаю. Из песка пустыни вырастал горный склон, на котором пять тысяч лет резвились пять тысяч кротов, и каждый размером с бегемота. Столь дырчатого сыра я еще не видывал. В одну из дыр меня и завели, предварительно заставив подняться по деревянной лестнице, которая шаталась и стенала под ногами, сетуя на свои многовековые страдания. Правда, представшее глазам внутри впечатляло. За неровным проемом входа начинался даже не коридор, а натуральный туннель, стены которого были ровными и гладкими, хоть явно обтесанными вручную в Богом забытые времена. Один туннель вливался в другой, они сворачивали, извивались, и я чувствовал себя не столько Тесеем в Лабиринте, сколько микробом в кишечнике. Этот жуткий подгорный муравейник подавлял. И даже озверяж мой пошел на убыль, сменяясь непонятной тоской. Сработанные в Китае пластмассовые светильники казались до омерзения инородными — здесь нужны были коптящие и вонючие факелы. Вони, впрочем, и без факелов хватало. Время я засек. Водили меня ровно три часа сорок шесть минут. Я, конечно, любитель пеших прогулок, но не настолько же. Да еще когда за тобой тянутся впритирочку две безмолвных тени с автоматами, а их ближайшие родственники попадаются на каждом шагу. И все-таки в тот момент я еще не думал, что встрял не в свое дело.
Наконец мы оказались в… не знаю, как назвать — комната? пещера? грот? Словом, помещение. Почти кубическое. Метров примерно пять на пять. Вдоль стен по всему периметру вытесанные прямо из камня то ли скамьи, то ли лежанки. По центру — армейский раскладной стол, вокруг — три таких же штабных кресла, а на столе лежит раскатанный роллер-комп. Включенный — рамочки сенсорных клавиш мягко подсвечены. Мой сопровождающий подошел, набрал что-то, и над тусклой серой полоской начало формироваться изображение. Грузилось оно почему-то медленно — понадобилось добрых семь секунд, пока в воздухе соткался величественный облик головы этакого Горного Старца. Мне указали на одно из кресел:
— Можете говорить.
Геморрой вам в мозжечок! И ради этого меня заставили тащиться чуть не целую неделю? Играли в идиотские игры? Конспираторы хреновы! Чтобы теперь я беседовал то ли с живым человеком, то ли с виртуальной образиной? Причем поди пойми, сидит она (или сгенерирована) в соседнем помещении или же где-нибудь на Мадагаскаре. Общаться таким образом ничуть не хуже можно из собственного кабинета. Как там Юхани говорил — паскелайнены! Нет, в финском языке нужных слов не найдется. Тут что-нибудь покрепче требуется. Русский или валлийский. Но что сделано, то сделано. Я сел, а мой озверяж снова встал. В некоторых ситуациях правда — и в самом деле лучшая политика; и минут пять я высказывал все, что о них думаю, по крайней мере на пяти языках, включая те выражения, которым меня обучили в одном из китайских тайных борделей, настоятельно порекомендовав не повторять их нигде и никогда — во избежание, так сказать. Но сейчас я не избегал, из просителя став диктатором и без пяти минут Господом Богом. В предельно доходчивой форме я объяснил, что все их идиотские террористические игры не эффективнее прыща, расчесанного на собственной заднице — немножко удовольствия, а потом сепсис. Что с проблемами надо разбираться радикально, и если они хотят решить свою, то иногда стоит послушать, что говорят умные люди.
Образина над столом внимала молча. Я иссяк. Повисла тишина, в которой было отчетливо слышно, что у левого из моих конвоиров заложена правая ноздря. Наконец старец заговорил — по-английски, и я сразу догадался, какую из закрытых школ он заканчивал. Ладно, уже легче.
— И что вы предлагаете?
— Решить все ваши проблемы. За один раз. Безо всяких терактов. Без ваших дрессированных фидаев. И так, что все ваши цели будут достигнуты.
— И что же вы считаете нашей целью?
— По-моему, это самоочевидно. Мировой халифат. Ну, может, и не мировой, но, во всяком случае, распространяющийся на все страны, сегодня являющиеся христианскими.
Новая пауза — еще длиннее предыдущей. У охранника, кажется, отключилась и левая ноздря. Если бы по потолку полз мадагаскарский клоп, всем здесь показалось бы, что это бродит бешеный бегемот.
— Как? — это прозвучало коротко, словно выстрел, и я почувствовал дуновение от пули, прошедшей в миллиметре от виска.
— Очень просто. Но простые вещи иногда приходится объяснять долго. Мне нужно минут пятнадцать, не меньше.
Образина медленно кивнула. Я чуть расслабился. За пятнадцать минут нормальный человек может уговорить даже черта переселиться в рай, а Петра-ключаря убедить, будто перед ним сам Господь Саваоф во всей славе Своей. Первая часть речи у меня была отработана. Спросонок и спьяну я мог бы изложить суть открытия Юхани Ранты ровно за шесть минут. Что и сделал. И точно знал: здесь прозвучит вопрос.
— А кто может поручиться, что это не бред сумасшедшего?
— Сэр Хьюго Пентакост. Доктор Адольф Неермейер. Двое нобелевских лауреатов. К ним могу добавить Итиро Исахару, Эльзу Лазарус и Бориса Чернина. Думаю, эти имена вам известны. Если не вам, то вашим консультантам. И более авторитетных поручителей вряд ли найдешь.
Имена он знал.
— Поручителей? Они частенько не понимают друг друга, а порой и самих себя.
Не в бровь, а в глаз. Но теперь пришел мой черед держать паузу.
— Впрочем, если эти пятеро сумели в чем-то согласиться… Пожалуй, об этом стоит говорить. Мы проверим. Продолжайте.
— Представьте, что не хилая лабораторная модель, а мощная рабочая машина времени создана. Представьте, что с ее помощью в определенный момент прошлого, приблизительно тридцать третий год новой эры, переброшены люди, которые сумеют не допустить казни того, кого вы называете пророком Исой. И тогда само христианство не возникнет. С ним не придется бороться. Карл Мартелл не остановит арабского продвижения в Европу. Не будет Крестовых походов. Будет единый мир с единой мировой религией, имя которой ислам.
Живой или виртуальный, но тут он икнул.
Я понял, что победил. Колесо закрутилось. Этакое огромное колесо, которое запустил я. Зеленое колесо. И тогда мне еще не казалось, что для меня оно может обернуться колесницей Джаггернаута.
IV
Почти два года деньги текли исправно и обильно, как нефть из саудовских скважин, но зато не было ни минуты, когда я не чувствовал бы затылком чьего-то дыхания. Как я не заработал мании преследования, ума не приложу. Но не заработал. А вот машина времени моего доброго друга Ранты заработала. Тогда-то и родилась фирма «Айка-Матка». В одежки она поначалу рядилась чужие: не путешествия во времени, а воссоздание иновременной реальности; хронодиснейленд, так сказать. Но денежки появились. Теперь уже свои. А мы, засучив рукава, готовились к выполнению заказа.
Сформированной нами группы никогда и нигде не существовало. Все ее члены числились где угодно и кем угодно, но только не в «Айка-Матке». Большинство из них друг друга даже не знали — только те, кому предстояло работать вместе. Но даже этих мы решили свести для отработки взаимодействия в последний момент. И не потому, что конспирация — болезнь заразная; иногда без нее впрямь не обойтись.
Мы постарались продумать все, действовать с двойной и тройной страховкой, по всем направлениям сразу, чтобы никакая отдельная неудача не сказалась на конечном результате. Для начала мы отправили в первый век (тогда, правда, никто не знал, что он первый, это куда как позже придумали, но говорить так сейчас проще и привычней) Джада Саймонса, свежеиспеченного доктора гебраистики из университета Оклахомы. Он должен был стать — и стал — одним из двенадцати учеников. Кстати, могу вас заверить: ни на кого он не доносил, ни от кого тридцати сребреников не получал и не вешался в Акелдаме с лопнувшим чревом. Он благополучно вернулся домой, а полученный от нас гонорар на многие годы сделал его весьма независимым исследователем. Правда, зовут его теперь тоже несколько иначе, да и внешне в этом типичном афроамериканце вряд ли кто-нибудь смог бы узнать былого еврея — нынешняя медицина умеет творить чудеса. Однако он не жалуется: материалов, полученных за год жизни в Иудее первого века, ему на сто лет хватит. Если до Аредова века протянет. Но это так, между прочим. Важно, что от него мы получали самую достоверную и оперативную информацию.