Золотой Рассвет

— Нравится? — спросил Орнари Ми-Грайон у Ольмезовского.

— Неплохо, — ответил тот, оглядываясь.

— Пространство живет своей жизнью, — начал объяснять адмори. — Здесь идут дожди и случаются бури. Встает и садится солнце, если небо не затянуто тучами, можно увидеть звезды. Можно отправиться в город, прогуляться по улицам, пообщаться с жителями. Можно просто посидеть в одиночестве где-нибудь на пляже. Сорвать цветок, напиться прохладной воды из родника, искупаться в океане. И очень легко позабыть, что все вокруг — лишь фантом, иллюзия, совершенная копия существующего где-то в реальности мира…

— Удивительно, — произнес Ольмезовский. — Просто удивительно! Я воспринимаю эм-фон. Печаль. Не глухая озлобленная тоска, а очень чистое, прозрачное, светлое чувство. Здесь отображена осень, не так ли?

Орнари Ми-Грайон подошел к краю террасы и стал смотреть на город. Все прошло, давно прошло. Но разлитое вокруг чувство осенней грусти по-прежнему отзывалось в сердце щемящей болью.

— Я хорошо знал создателя этого пространства, — задумчиво произнес адмори через какое-то время. — В то время он был молод и глядел на мир наивно-восторженным взглядом неопытного юнца. Акатгормайя, искусство сотворения иллюзий, давалось мальчику легко и просто. Он вполне мог добиться признания на этом пути: в его шадуме были настоящие мастера. Но так уж вышло, что ему пришлось расстаться с милыми сердцу иллюзорными пространствами. Он вырос и превратился в очень занятого чиновника, у которого не хватает времени даже на воспоминания.

Терранин внимательно смотрел на него со странным выражением на лице.

— Я тоже когда-то знал одного мальчика, — сказал он наконец. — Он любил смотреть по ночам на звезды и мечтать об иных мирах. Он очень хотел стать отважным звездоходом, таким как Содарский, Туманов, Керрива… Но вместо этого ему пришлось заняться совсем другим делом, которое он и заставил себя полюбить, потому что иного выхода у него не было. И с годами мальчик превратился в ученого, уважаемого и очень занятого человека, совершенно не имеющего времени на обычные человеческие слабости.

— Похоже, это общая беда наших цивилизаций, — усмехнулся Орнари. — Мало кому удается реализовать свои детские мечты во взрослой жизни. Кстати, в атгормайонах во время активации рукотворного пространства используется принцип капсуляции времени. Сколько бы мы ни пробыли здесь, во внешнем мире не пройдет и нескольких мгновений. Но пока я оставляю канал открытым, ход времени в обеих реальностях совпадает. Понимаете?

— Вы мне угрожаете, Ми-Грайон адмори? — восхитился Чужой.

— Нет, что вы! — вежливо улыбнулся Ми-Грайон. — Всего лишь… информирую.

— А. Ну тогда позвольте и мне вас… проинформировать! — сказал Ольмезовский. — Продолжительный разрыв с инфосферой гарантированно лишит меня рассудка. Спятивший же перворанговый — это серьезно, уважаемый Ми-Грайон адмори. Не боитесь?

— Защита генератора пси-помех непреодолима, — любезно объяснил Ми-Грайон.

Чужой лишь презрительно фыркнул.

— Но даже если вы и сумеете обойти защиту, — продолжал между тем Ми-Грайон, — в чем лично я сомневаюсь… Если даже и сумеете обойти защиту, в любом случае на преодоление барьера уйдет время. За которое с вами вполне может произойти что угодно. Несчастный случай, например. Ведь у нас имеется неоспоримое преимущество перед вами — в обыкновенной грубой силе. Это информация, а не угроза, заметьте!

— Любой силе можно противопоставить еще большую силу, — нравоучительно заметил Чужой. — Меня учили кин-дао… Это, кстати, тоже всего лишь информация.

— И вы считаете себя мастером, уважаемый профессор? — заинтересовался Арэль Ми-Грайон, не обращая внимания на неодобрительный взгляд брата.

— Я? Нет, конечно! У моего Наставника были ученики достойнее меня. Уважаемый Ми-Грайон адмори, к чему этот бессмысленный разговор?

— Ни к чему, — беспечно отозвался Ми-Грайон. — Просто так. Ради информации. И ради нее же мне любопытно узнать, разделяете ли вы мнение уважаемой доктора ди Солы? Она полагает, будто мы хотим уничтожить ваш народ с помощью алой лихорадки.

— Джейни, как и все целители, излишне эмоциональна, — сказал Ольмезовский, рассеянно любуясь плывущим в туманной дымке городом. — Но если судить по вашему поведению… Она, безусловно, права. Ведь вы ушли в сторону. Вы не пожелали взять на себя ответственность. Вы просто ждете, сдохнем мы или же все-таки выберемся. Пониманием и сочувствием такое поведение никак не назовешь.

— Закон о культурном эмбарго не мной и не вчера придуман, — сухо сказал Ми-Грайон. — Мы не имеем права вмешиваться в естественный ход развития чужих цивилизаций.

— Само ваше присутствие — уже вмешательство!

— Согласен! Но распространение знаний, не соответствующих вашему уровню развития, ни к чему хорошему не приведет!

— Для вас, — вставил Ольмезовский.

— В первую очередь — для вас! — не согласился Ми-Грайон. — Уважаемый Ольмезовский профессор, доверили бы вы атомное оружие ребенку?… По лицу вашему вижу, что никогда в жизни. Знания — оружие пострашнее атомного распада! Ваши биоинженерные технологии…

— Не надо о наших биоинженерных технологиях! — раздраженно отмахнулся Ольмезовский. — Вот о них — не надо! Ресурсы и научная база "Клонэйда" таковы, что создать действенное лекарство против алой лихорадки вполне реально не за две сотни лет, как вы полагаете, а за полтора-два десятка лет. Я сам занимаюсь этой проблемой и знаю, что говорю. Но есть риск обрыва инфосферы из-за высокой смертности в среде перворанговых телепатов. И именно поэтому мы решили обратиться к вам, уважаемый Ми-Грайон адмори, за помощью. Хотя лично я считаю, что до падения инфосферы все же дело не дойдет: проблема алой лихорадки будет устранена раньше. Тем не менее, если есть возможность избежать сотен тысяч ненужных смертей, просто преступление не воспользоваться ею!

— Так что же вы от меня-то хотите, уважаемый Ольмезовский профессор?

— Я хочу, — сказал Ольмезовский, — чтобы вы лично приехали в планетарный госпиталь. Поговорили с врачами и целителями. Оценили обстановку. Сделали выводы. Хорошо подумали. Может быть, тогда вы все-таки перемените свое мнение.

— Навряд ли, — скептически отозвался Ми-Грайон.

— Вам решать, — Чужой отвернулся. — Только не думайте, что мы без вас не справимся! А теперь, если я вам уже не нужен, соблаговолите провести меня к выходу!

— Проводи, — кивнул брату Орнари, а потом, подумав, добавил на том диалекте арон-языка, что известен был лишь их шадуму. — Только без мордобоя мне!

Брат оскорбленно промолчал. То есть, физиономия его, как и подобает вымуштрованной физиономии воина, даже не дрогнула, оставаясь привычной каменной маской. Но Орнари знал его достаточно, чтобы понять: Арэль возмущен запретом до глубины души. Ну и пусть. Не в драках счастье и плохо, если он того не понимает.