Страница 24 из 33
промышленных предприятий Москвы... Была в музеях,
театрах... Видела метро... И ей хочется рассказать
собравшимся здесь людям, близким ей с детства, людям,
с которыми у нее одна жизнь и один труд, о том, что
она видела, рассказать так, чтобы им казалось, что
они тоже были там вместе с ней. И она говорит
горячо, с воодушевлением; Айсолтан и сама не знала, что
может так хорошо, так складно рассказывать...
Колхозники с напряженным вниманием слушают
Айсолтан. Когда она говорит о том, что мир
расколот на два лагеря, что над ним снова нависла угроза
войны, у них темнеют лица, становится суровым
взгляд. Быть может, они вспоминают сейчас своих
близких, которые не вернулись к ним с полей войны,
заново переживают суровое время. Нурсолтан,
тихонько всхлипывая, вытирает глаза концом платка.
Руки Нязикджемал шевелятся, словно она вяжет
что-то.
— Если мы хотим развеять нависшую над миром
черную грозовую тучу, — говорит Айсолтан, — если
мы хотим, чтобы на наших мирных полях никогда
больше не пылал пожар войны, если мы любим
мирную жизнь, если мы любим нашу родину, наш труд,
наших детей, матерей и отцов, — мы должны все силы
положить на то, чтобы своим трудом крепить мощь
Советского Союза. Мы на наших полях растим
драгоценное «белое золото». Хлопок!..
Айсолтан на мгновение умолкает. Ее взгляд встре-
чается со взглядом Бегенча. Он стоит, прислонившись
к перилам веранды, к широко раскрытыми глазами,
с нежностью и восторгом смотрит на Айсолтан.
«Когда он приехал?» — думает девушка и
повторяет: «Хлопок!» Голос ее от волнения звенит, как туго
натянутая струна.
— Хлопок — это не только наша одежда, — это
и наша пища и наше оружие. Хлопок — это источник
радости, залог мирной, зажиточной жизни. Берегите
его! Берегите его, как мать бережет своего ребенка!
Дорожите каждым его волокном! В хлопке, который
мы собираем и сдаем нашим фабрикам, не должно
быть ни единой соринки. С наших полей не должно
быть снято ни одного килограмма нечистосортного
хлопка. Не дадим хлопку желтеть на дожде или
гибнуть от мороза. Мы должны собрать его без всяких
потерь и во-время. Мы должны добиться первенства
по сбору хлопка. Я знаю, колхоз «Гёрельде» покажет
пример всем колхозам Туркменистана. Пусть это
будет подарком к торжественному дню тридцать второй
годовщины Великого Октября, открывшего нам
дорогу к счастливой жизни.
Айсолтан садится на место, обмахивает платком
разгоряченное лицо.
«Какой странный этот Бегенч! — думает она.—
Стоит, глаз с меня не сводит, а нет того, чтобы
подойти!»
Когда на собрании речь заходит о сборе хлопка,
трибуной прочно завладевают женщины. И сейчас они
выступают одна за другой, спорят о том, где лучше
устроить склады, как лучше наладить питание во
время сбора, как организовать врачебную помощь,
напоминают о люльках для детей, о чтении вслух газет во
время отдыха, толкуют о мешках и фартуках...
Выступает и Нязикджемал; она всегда ходит
согнувшись, но сейчас говорит, важно выпятив грудь:
— Разве не хлопок дал мне кусок хлеба, а на
плечи халат? Тут говорили о соревновании между
колхозниками. Я соревнуюсь со своим сыном Сазаком.
Поглядим, кто кого. Хоть колхоз и доверил ему свои
отары, но только Сазак еще желторотый, ему за мной
не угнаться. Мои старые кости сварились,
просолились в работе, им особая цена...
Потды даже на собрании не может не посмеяться.
Указывая на белый платок Нязикджемал, из-под
которого выбились пряди таких же белых, похожих на
хлопок волос, Потды кричит:
— А ты, Нязикджемал-эдже, как положишь на
весы свой хлопок да увидишь, что недотягивает, валяй
сзма садись сверху! Белое к белому, — никто и не
заметит, что снизу хлопок, а сверху бабка!
Но шутки Потды не смешат Нязикджемал.
Уставив на него сердитый взгляд из-под седых клочкастых
бровей,, она принимается его отчитывать:
— Потды! Знай, кого затрагиваешь! Я, может,
и бабка, да не такая, над которой мальчишки
смеются, — ко мне с почетом и уважением относятся.
Я свои трудодни не на весах сидя, зарабатываю. Если
у меня волосы белые, как хлопок, так руки черные,
как земля, которую я ковыряю мотыгой. А ты, Пот-
ды-хан, глядел бы лучше за своей машиной, а то как
начнешь на каждую бабку пялить глаза, так не долго
угодить и в канаву. Или, может, ты от моего сына
Сазака, с которым у меня соревнование идет, подарок
получить надеешься?
Колхозники дружно смеются. Потды кричит:
— Хорошо сказала, бабка! Молодец! Придется
мне у тебя уроки брать...
Зычный голос АнЕака покрывает шум:
— Потды, где ты находишься?
— Да я что? Это все Нязикджемал-эдже. А я
молчу...
Нязикджемал победоносно смотрит на Потды.
— То-то, молчишь... А не замолчишь, так
заставят. Здесь тебе язык распускать не дадут. А я как
брала первенство, так и снова возьму! Вот теперь
с сыном соревнуюсь — и его побью. Разве я его
работу не уважаю? Разве мое дитя не зеница моего глаза?
Корова — и та своего теленка лижет. Да я его
подзадорить хочу, чтобы у него кровь
забурлила-заиграла... Чтобы он тоже сказал: «Эх, дай-ка я мать
обгоню!» А вот как управимся с ним — он с овцами,
я с хлопком, как выяснится, кто кого перегнал,
я большой той устрою, большой той... Я для моего
сына самую лучшую девушку приглядела...
Бегенчу кажется, что, говоря эти слова,
Нязикджемал смотрит на Айсолтан и та ей улыбается,
точно все понимает, точно они уже обо всем
договорились... Бегенч хмурит брови, насупившись, искоса
поглядывает на Айсолтан. А она вдруг оборачивается
к нему", чуть приметно кивает головой, улыбается
ласково и словно немного насмешливо. И у Бегенча
слабеют руки и ноги.
«Неужели она со мной играет? — думает он. —
Неужели у нее в глазах и на языке одно, а в мыслях
и на сердце — другое?»
Он невольно сует руку в карман, сжимает в
пальцах шелестящие листки письма, словно хочет найти
в них ответ.
«Ой, Айсолтан! — думает Бегенч. — Смотри!
Если ты меня обманешь...»
Бегенч и сам не знает, чем закончить свою угро-
зу. Разве Айсолтан не вольна в своем сердце, в своих
поступках?
— Ну, Бегенч, твой черед! — слышит он голос
Аннака. — Иди сюда, рассказывай, как думаешь
строить комсомольскую работу во время сбора хлопка?
Айсолтан внимательно слушает Бегенча, и ее
глаза расширяются от удивления. Что такое с Бегенчем?
Отчего он путает? Нет, она просто не узнает его
сегодня. Уж кто-кто, а он умеет говорить. А сегодня что?
Начнет с одного — перескочит на другое. Мямлит что-
то... Досада разбирает Айсолтан. Разве так должны
выступать комсомольцы? Вон и Чары сидит хмурится,
недовольно покачивает головой. И Аннак уткнулся
косом в какую-то бумагу, чертит карандашом. Видно,
и ему стыдно за Бегенча. Да и все колхозники
поглядывают на него с удивлением. А Джерен-эдже — та
даже отвернулась.
Айсолтан хотя и сердится на Бегенча, но тревога
закрадывается в ее сердце. Уж не заболел ли
парень? Или, может, у него горе какое? Странно
только, что она ничего не слыхала. Ну, наконец-то он
кончил. Теперь будет говорить Чары. Вот он сейчас
разнесет его на все корки! Ну и что ж, поделом...
Но, к удивлению Айсолтан, Чары ничего не
говорит о неудачном выступлении Бегенча. Он напоминает
колхозникам об огромной роли, которую играет
хлопок во всем народном хозяйстве Советского Союза,