Страница 25 из 51
убирать учебные принадлежности в парты. Они
притащили в школу резинки, краски, цветные карандаши и
показывали друг другу. К мальчику, у которого был очень
толстый карандаш, писавший синим, красным и зеленым,
на перемене ходили даже из других классов —
посмотреть на интересный карандаш.
Они верили учительнице, что то, что она говорит,
очень важно, но не могли слушать долго. Вон чей-то
маленький рот разинулся, как буква «о», и протяжно
зевнул; сейчас же зазевали другие. С задних парт поднялся
шопот, головы задвигались, глаза ребят ушли от Марья-
иы в сторону, вверх, вниз. Глаза голубые и серые,
черные и карие—все ушли...
На втором уроке вдруг оказалось, что нет девочки,
сидевшей на передней парте справа. Марьяна пошла искать
девочку и нашла у двери учительской.
— Что ты тут стоишь? — спросила Марьяна.—
Почему не идешь в класс?
— Я забыла, куда идти,— сказала девочка.— Я
заблудилась.
Они возвращались в класс. Из класса им навстречу
вышла другая девочка, схватилась за марьянину юбку
и пошла рядом.
— Тетя,— сказала она,— я пить хочу.
После второго урока Марьяна повела ребятишек в
поле и поиграла с ними. Мальчик Вадик все время отбегал
и бросал в девочек землей. Потом она села с ними <на
травку и почитала вслух. Чтение слушали охотно, только
Вадик к концу заснул.
— Вадик спит! Вадик спит!—сейчас же сообщили
десятки голосов.
— Не будите его,— сказала Марьяна.— Пусть
отдохнет.
Он больше всех тратил силы — бегал, шалил, кричал.
Во сне лицо у него было невинное, кроткое; тень от
ресниц лежала до середины щек.
«Из всех из них получатся люди,— думала Марьяна.—
Но как нескоро это будет, а сейчас некоторые даже не
знают, что после понедельника идет вторник...»
Потекли один за другим рабочие дни, называемые
учебными днями, разделенные на учебные часы.
Учебный час на пятнадцать минут короче обычного
часа. Марьяне он казался то громадным, то слишком
коротким: только овладеешь вниманием ребят, только
почувствуешь, что тебя слушают и понимают,— а тут
звонок, головы поворачиваются к двери, кто-то срывается с
парты, и уроку конец.
Кое-чему она уже научила ребят. Теперь они дружно
вставали, когда она входила, и здоровались. От усердия
их приветствие было похоже на громкое неслаженное
«ура».
— Тише, ребята, тише надо здороваться.
Она знала всех по имени и фамилии, знала, на кого
можно положиться, а за кем надо следить неотступно.
После уроков она заходила догмой то к одному
ученику, то к другому; смотрела, как живет ученик, есть ли у
него уголок для занятий, что за люди в семье. Почти
всегда оказывалось, что нужно достать ордер на пальто
или на дрова, или устроить в детский сад младшего
братишку, чтобы избавить старшего от обязанностей
няньки...
У каждого из ребят свои особенности.
Саша — художник, фантаст. Пишет палочки, и вдруг
ему становится скучно, и он начинает рисовать: из
палочек делает трубы с дымом, а снизу пририсовывает
пароход.
Рыженькая Фима произносит «арихметика». И
ничего нельзя с этим поделать.
— Арифметика! — говорит Марьяна.— Вот послушай:
арифффметика! — Она изо всей силы нажимает на
букву «ф».
— Ариххххххметика! — усердно повторяет Фима, изо
всей силы нажимая на букву «х».
Вадику необходимо время от времени дать
возможность подвигаться: послать за чем-нибудь или приказать
открыть форточку. Иначе он либо уснет, либо выкинет
какую-нибудь штуку во время урока.
Писали «а». Марьяна начертила на доске три
горизонтальные линии и несколько косых.
— Вот, ребята, буква «а». Это письменное «а»,
письменное маленькое «а». Сейчас мы будем писать эту
букву. Следите внимательно за моей рукой. Начнем отсюда,
со средней линейки. Ведем вверх, к верхней линейке.
Потом влево, вниз, до нижней линейки, потом вправо и
вверх. Теперь рядом сверху вниз проведем палочку, с
нажимом, хвостик палочки загибаем, вы такие палочки
умеете писать. Получилась буква «а». Пишем е'ще раз:
вверх, влево, влево, вниз, вверх... и приставляем
палочку. Понятно?
— Понятно! — пронесся крик, похожий «а нестройное
«ура».
— Всем понятно?
— Всееееем!
— Пишите,— сказала Марьяна.
Перья заскрипели.
Марьяна написала на доске еще несколько крупных
красивых «а», положила мел, пошла между партами,
взглянула в тетради и ужаснулась.
Почти все сразу забыли, откуда начинать. Кто начал
сверху, кто снизу. Когда вели пером вверх, перо
скрипело, цеплялось за бумагу и разбрызгивало чернила по
странице. У Вадика даже на лице были мелкие
чернильные брызги... Буквы кренились во все стороны, линии их
у большинства получались волнистыми, хвосты были
лихо задраны. «Что же это,— подумала Марьяна с
досадой,— неужели это так трудно?..»
Семилетки трудились ретиво. Марьяна видела
склоненные детские головы, нахмуренные детские лбы и
чудовищные знаки, которые возникали в тетрадях в
результате этих стараний, и вдруг поняла: да, это очень
трудно — в первый раз написать букву «а».
Она подсела к Вадику, взяла его маленькую, в
царапинах и чернилах руку и водила ею до тех пор, пока
рука не начала писать правильно. Потом она так же
подсела к Кате, потом к Саше... Это заняло несколько
уроков; до того надоела Марьяне буква «а» — даже во сне
снилась.
Скрипят по дорогам тяжелые, высоко нагруженные
возы. Катят к станции трехтонки и пятитонки: из
колхозов течет в города хлеб нового урожая.
Облетает роща, птицы покинули ее, темная ржавчина
съела ее осеннее золото. В предчувствии зимы прозрачен
и хрупок воздух; далеко и чисто разносятся в нем и стук
топора, и крик паровоза. Огороды, где такие были
краски и изобилие, лежат перекопанные, в безобразных
клубках почерневшей ботвы. Только озимые поля зеленеют
юно и нежно.
В первом классе новой школы, у учительницы Марь-
яны Федоровны, ученики выучили уже десять букв.
Водя пальцем по букварю, они читают странные маленькие
рассказы: «Рома мал. Он малыш. У мамы мыло. Мама
мыла Рому». Эта букварная мама все время кого-нибудь
моет. На двадцатой странице она мыла Шуру и Лушу;
Когда на двадцать третьей странице прочли: «У мамы
мыло. На, Саша, мыло. Саша сам мыл нос»,— все
зашептались: «Сам мыл! Сам!»
Утомленные маминой чистоплотностью, ребята
приучались хитрить. Они мгновенно запоминали наизусть не-
сложные тексты букваря и отлично помнили, какие
тексты на какой странице. Картинки служили им точными
распознавательными знаками. Было известно, что на
странице, где сверху нарисованы три осы, написано: «осы,
росы, сыр, сор, сом» и дальше: «Сыр у Ромы, а сом у
мамы». Не утруждая себя аналитико-синтетическим
чтением, ученик крыл наизусть: «Сыр у Ромы, а сом у мамы.
Мама, Саша, сало, мыло, сон, сын». Светлана не
посмотрела на картинку и прочла «сон, сын» там, где было
нарисовано мыло (неизбежное мыло) и где следовало
читать: «У Шуры лом». На этом и поймала ее Марь-
яна.
— Что ты читаешь? — спросила она,— Где ты
читаешь?
— Здесь,— шопотом сказала Светлана, покорно
вздыхая.— Здесь надо: «У Шуры лом».
— Но ведь ты видишь, что написано: «У Шуры лом»?
— Я думала,— сказала Светлана,— что написано:
«Сыр у Ромы».
— Как — думала? Надо >не думать, а читать по
буквам. Ты всегда так читаешь?
— Всегда,— с глубоким вздохом отвечала Светлана.
— Зачем же ты тогда водишь пальцем по строчкам,