Дело по Картамышевом

Шел дождь, от немощеной земли поднималась свежесть. Приятно было вдохнуть воздух, не пропитанный йодоформом. В клозете Тиша разжился у ребят табачком. Вновь прибывшие рассказали ему новости: началась переброска частей на Юго-Западный фронт, летом, говорят, будут давать отпуска на полевые работы. Вонючий старик переведен с повышением в Петроград, прапорщик Врублевский тоже куда-то отчислился по собственной просьбе.

В общем Тиша провел здесь уютные полчаса, никуда не спеша, покуривая и болтая о том о сем.

Капитан Бровцев тем временем быстро продвигался сквозь палаты, раздавая кресты каждому третьему. Поручение это было ему неприятно, и он спешил поскорей закончить его.

Войдя в последнюю палату, капитан отсчитал третью от дверей койку и остановился возле нее.

– Тут никого нет, ваше благородие. – сказал солдат, сопровождавший капитана.

– Он вышел по нужде, – сказала сестра, – он сейчас придет.

– В конце концов это все равно, – сказал капитан, – они все герои.

Он перешел к соседней койке. Солдат растолкал Тишиного соседа. Тот проснулся и, увидев офицера, привстал, морщась от боли в поврежденной ноге.

– Фамилия? – сказал капитан. – Какой части?

– Двести восемьдесят первого стрелкового полка, шестнадцатой роты, рядовой Назаркин, ваше благородие, – сказал солдат.

В палату вошел Тиша. Удивленный, он остановился. Да, это был их каптенармус. Здорово ж они тогда его помяли.

– Доблестный солдат Назаркин, – забормотал капитан формулу награждения, – твой геройский подвиг известен всей армии, благодарное отечество восхищается тобой, поздравляю тебя с награждением почетной боевой наградой – Георгиевским крестом четвертой степени. Солдат пришпилил к груди каптенармуса серебряный

крестик.

– Ваше благородие, – крикнул Тиша, – нельзя его награждать. Это мы его сами покалечили. Он водку казенную крадет.

Капитан с недоумением оглянулся.

– Послушайте, сестра, – сказал он, – что он там такое плетет?

– Бредит, ваше благородие, – быстро сказал Назаркин. – Его бы убрать отсюда. Просто нет сил выдержать. Тронулся, должно быть.

В сильном возбуждении Тиша подбежал к каптенармусу. От волнения Тиша не мог связно говорить. У него вырывались отдельные слова. Он махал руками и пытался сорвать крест с груди Назаркина.

По знаку капитана два санитара схватили Тишу за руки.

Привлеченный шумом, в палату вошел врач. Это был студент третьего курса, недавно мобилизованный ввиду нехватки врачей.

– Сумасшедший? – спросил его капитан.

Юный врач посмотрел на Тишу, который бился в руках санитаров.

– Да, – сказал он, стараясь говорить уверенным голосом, – довольно типичный случай психопатической реакции, возникшей, по-видимому, экзогенным путем. Я бы его изолировал.

– Перевести в психиатрическое отделение, – распорядился капитан, – проверить, не симулянт ли.

Тишу потащили в нервную палату. Еще некоторое время он бушевал, а потом присмирел и сделался грустным.

Вскоре его перевели на испытание в тыловой сумасшедший дом. Здесь было много солдат, кормили хорошо, работы никакой. Когда в палату входил офицер, солдаты громко ругали его и швыряли в него сапогами. Как сумасшедшим, им все сходило.

Комиссия врачей признала Тихона совершенно нормальным и постановила предать его суду за попытку симуляции психического заболевания.

Военно-полевой суд приговорил Тишу к смертной казни. Наказание было заменено отправкой на фронт.

Тиша вернулся в окопы родного двести восемьдесят первого полка. Снова начал он ходить в разведки, дрался в атаках и лежал, зарывшись в землю, во время орудийных обстрелов.

В минуты затишья он с удовольствием рассказывал солдатам о своем пребывании в сумасшедшем доме, которое он считал одним из лучших периодов своей жизни.