Страница 4 из 9
— Подствольником, чем же еще?
— Подствольником говоришь? — Игнат хитро и удивленно прищурился. — Тогда как объяснишь, что в лобовухе флаера три дыры? Одна от твоей гранаты — ты ею стрелка грохнул. Вторая от копья — им пилота вместе с креслом к перегородке как жука пришпилили. И еще одна здоровенная дырень посередине, а за ней такая же, но в перегородке отделяющей кабину от десантного отсека. Но это еще не все!
— Что еще?
— А то, что всю десантную группу пиндосиков за кабиной тоже убило. И знаешь чем? Рублеными гвоздями почти в фарш посекло! Вот как ты это объяснишь?!
— Вы что? — В дверях появилась медсестра с капельницей и чашкой чая. — Ему покой нужен, а вы тут орете! Вон из палаты, не то главврачу пожалуюсь!
— Все-все, ухожу. — Поднял руки вверх «первый». — Но все таки Глеб, что там произошло?
— Земля, Игнат Семеныч, Земля Русская. Не пустила супостата.
Ну а что я ему ещё сказать могу? Как объяснить «первому» то, что я себе-то объяснить не могу? Никаких формулировок — одни ощущения.
Семеныч покачал укоризненно головой, дескать все равно узнаю и вышел из палаты. На лоб мне легла прохладная ладошка медсестрички. Я блаженно улыбнулся и закрыл глаза.
Перебивка 1
Умершие частицы
ВРЕМЯ СМЕРТИ
Григорий Неделько
Ваське, курчавому рыжеволосому весельчаку, целиком оторвало ногу, и он скончался на месте от потери крови. В том бою мы удерживали Джонов на подступах к продовольственным складам. Днём ранее, по указанию сверху, была пущена деза, что к нам приехали два грузовика с продуктами. Войска противника выждали паузу: надо думать, проверяли информацию. А посреди ночи, в разгар похожего на водопад ливня, атаковали силами с перевесом вдвое.
Наших полегло больше половины, в том числе мой лучший друг Васька Спицын. Снаряд с лазерной системой автонаведения нашёл его в окопе. Я видел, как Спицын уголком зрения выхватил крутобокий металлический шар. И только: не хватило времени хоть что-то предпринять. Нырок, касание поверхности, взрыв — и плоть с кровью, разлетающиеся по окопу. Лёху задело осколками, слегка. В разум Гены, нашего врача, мгновенно поступил сигнал о ранении. Медик кинулся к Лёхе. Отчего не попытался спасти Ваську? Считал, что рана слишком серьёзна? Или причина в ином? Тот ближе, а этот дальше… Просто спасал первого попавшегося… Если бы врач помог Спицыну, Васька мог выжить. Тогда как пара мелких кусков, засевших в боку, не представляла для бугая Лёхи смертельной угрозы.
Продолжение той ночи я узнал из рассказов очевидцев, потому что бился в агонии. Безногий, истекающий кровью сосед валялся ничком. Внезапный ливень опрокидывал с неба тонны воды. С навесами мы не предугадали, а после нападения стало некогда. Природа точно бы заранее хоронила Ваську, топила в жидкости, из которой все мы появились. Друг не рыскал исступлённо в поисках упавшего трилазера, не кричал, не стонал. Его восприятие, как и моё, застопорилось. Картину мира будто залили багровой краской. Слепота, темнота, тишина. И колоссальная боль. Вместо ноги словно воткнули кручёным концом вверх огромную дрель, что работала без остановки. Я потянулся — то ли рефлекторно, то ли сознательно — к лежащему в грязи Ваське. Упав мордой в лужу, почувствовал, что захлёбываюсь. Наступил болевой шок. Выносливость, храбрость, терпение и другие важные для солдата качества вмиг потеряли смысл. Применить их или передать собрату по разуму, да что там, подумать о чём-либо — непосильно.
Чьи-то руки подняли меня, ударили по щекам, приводя в сознание. Не стихали предсмертные хрипы солдат и их соседей. А может, слышалось? Краска багрового цвета к тому моменту растеклась от края до края, погасив зрение. Ещё секунду или две я сопротивлялся беспамятству, после чего отключился.
Битву Джоны прекратили, едва прочухали обман. Бросили недобитый вражеский полк, чтобы защитить радиобашню, ради которой затевалась наша операция. Не получилось: пока разворачивалась баталия, с башней разобрались диверсанты. Проникли на территорию, тихо ликвидировали постовых, заложили и рванули заряд. Из казармы повалили Джоны. Засвистели переносные лучемёты, исполосовывая густую черноту лиловым. Диверсанты были далеко, да и скрыться среди негустого, но холмистого леса проще. Тем не менее, одного достал снайпер с вышки. Раздробил со спины позвоночник пулей из всепогодной многофункционалки. «Рана, не совместимая с жизнью», — так написал в рапорте командир диверсионного отряда, объясняя, почему добил парня.
Пробуждение выдалось рваным, ныла каждая частичка тела. Я пошарил мутным взором по палате. Пыльные белые занавески, бесшумные аппараты диагностики и искусственного дыхания, перебинтованные больные. В нос шибал резкий запах медикаментов. Жёг глаза свет.
— В порядке? — прозвучал знакомый сухой голос.
— Вполне, — глухо отозвался я, намеренно не глядя на человека с острым носом и подбитыми сединой волосами. Закашлялся: в горле нестерпимо першило.
— Первый раз теряешь соседа? — спросил Гена. Не участливо — с профессиональным интересом.
Буркнул в ответ:
— Надеюсь, и последний.
— С непривычки сложно. Пройдёт, отдыхай. И с левой рукой поосторожней.
Гена как ни в чём не бывало зашагал к выходу. Скользнула в потолок дверь.
Опять одолел кашель. А затем я обнаружил вместо кисти металлический протез с поблёскивающими нейронными нитями.
В часть вернулся на следующий день. «Чего эдакому лосю бездельничать», — счёл Гена.
Поприветствовав ребят, я рассказал вкратце, что да как. Подошёл здоровенный мускулистый Лёха, лучившийся придурковатой улыбкой.
— Здорово, Михыч. Выглядишь молодцом. Прям голубоглазый герой женских грёз.
— И ты здравь будь. Твои бы словами… Как сам?
— Да как сам! — весело отозвался сослуживец. Постучал себя по боку, демонстрируя, что с раной разобрались. — А ты?
— Заново осваиваю левую. — Я повертел в воздухе кистью с уже натянутой на неё эрзац-кожей.
— Наслышан. Что с рукой-то?
— Отказала после смерти Васьки. Нервное. Восстановить не вышло, вот и заменили.
— Ваську жалко, — мрачно произнёс Лёха.
— До соплей.
— Когда мой сосед и дружбан Митёк на мине подорвался, я целый день восстанавливался.
— Но оклемался?
Лёха помотал головой.
Помолчали.
— Что у ребят нового? — поинтересовался я.
— Живы, и то хорошие новости. Очередное задание на носу.
— В чём состоит?
— Да хрен знает. Николаич отмалчивается.
— Не к добру.
— Угу. А выступаем завтра. Инфа проскочила случайно, буквально час назад.
Мы двинулись в сторону части. По дороге Лёха сообщил:
— Тебе тут соседа ищут. Я тоже одинокий, так, значит, свою кандидатуру выдвинул. Не против?
— Нет, конечно.
Вскоре нас вызвал главный и спросил про объединение. Выслушал с неизменным бесстрастным лицом, эмоций на котором меньше, чем волос у того же Николаича на лысине. А через час мы лежали в оборудованных корректировкой формы креслах.
Процедура объединения, или, как её называли в шутку, братания, занимала около ста минут. Чтобы объединяемые не повредили ненароком головы, на уровне лба и подбородка затягивались ремни, привязанные к креслам. Вводился наркоз. Потом в височной доле каждого просверливали по дырке — друг напротив друга. Вкалывали в серое вещество седативный препарат. Тонким эластичным кабелем с нейрочувствительными штепселями на обоих концах соединяли головы. Пронзая мозг, остриё касалось центра, отвечающего за мыслительную деятельность. Как выяснилось, самосознанием руководил именно он. Следом — калибровка силы и частоты мозговых волн, словно выравнивание звука на записи. Щелчок переключателем, и стартовало перетекание. Сон ускорял необходимые для процедуры процессы. Два человека перекидывались знаниями, суждениями, привычками. Оба мозга, расслабленные, дезориентированные седативом, принимали полученную информацию за собственную. Постепенно действие препарата сходило на нет, мыслительные процессы разгонялись, одновременно закрепляя сведения до состояния памяти и рефлексов. Просыпались объединяемые. Ментоимплантолог подсказывал им: думайте о чём-нибудь, помогайте сознанию привыкнуть к изменениям.