Перекресток

Через пару дней Ила произнесла, ни к кому не обращаясь: "Пойду в кузню, ножи поправить", — и исчезла на полдня. Хальма ворчала: сколько можно править ножи? Посетителей было много — лил дождь, по такой погоде каждый стремится к теплому очагу и подогретому пиву, — и мы с Хальмой с ног сбивались. "Сколько нужно, столько и можно", — наставительно сказал Неуковыра, и я снова впал в недоумение. Я догадывался, чем занята Ила с Гарсом, а Терк, похоже, был в этом уверен — и нисколько не возражал.

— Не понимаю, — сказал я Хальме, когда наступило временное затишье и мы смогли присесть на лавку у кухонной двери. — Если она с Неуковырой, зачем ей Гарс?

— И Эйме, и Коллен, — добавила Хальма. — И тот бродячий фокусник на прошлой неделе.

— Наверное, она просто развратница? — предположил я. — Но почему тогда наши бабы только улыбаются и терпят?

— Не знаю, — Хальма пожала плечами. — Что-то тут, видать, нечисто.

Ила прожила в трактире, как и собиралась, всю зиму, и всю зиму то и дело уединялась с мужчинами. Часто это были проезжие, останавливавшиеся на ночь-другую, но и наших мужиков она не забывала.

Теплым, звонким от капели утром она подошла ко мне.

— Лайте, у тебя красивые плечи, — сказала она и посмотрела мне в глаза. — Сколько тебе лет, Лайте?

— Шестнадцать, — выдавил я, запинаясь.

Она улыбнулась и провела тонкими пальцами по моему лицу.

— Пойдем, — сказала она, беря меня за руку.

И я пошел, как телок на привязи.

Когда я снова смог соображать, Ила уже уходила.

— Постой, — я поймал ее за подол. — Скажи…

Она остановилась и мягко высвободила залатанную юбку из моих пальцев.

— Ни о чем не спрашивай, — блеснули глаза и зубы. — Просто будь счастлив.

Я выбрался из дровяного сарая, зацепив плечом косяк. Ноги мои подгибались, голова кружилась. Солнце казалось вдвое ярче, капель — втрое громче. Илы нигде не было видно. Зато на крыльцо выскочила Хальма, увидела меня, зыркнула угрюмо и зло — и скрылась за дверью.

Вечером я сунулся было объясниться — и получил со всего маху по физиономии. Рука у Хальмы была тяжелая.

А назавтра Ила ушла. Взяла, кивнув, новое синее платье, которое вручила ей Нера (потом я узнал, что Майра шила его ползимы), отказалась от денег, которые попытался сунуть ей Неуковыра, — и ушла по раскисшей весенней дороге, аккуратно ступая диковинными сапожками. В руках у нее был узелок с новым платьем и краюхой хлеба.

Я долго смотрел ей вслед и очнулся только от тычка в бок.

— Хватит стоять, — сказал Терк, грустно улыбнувшись. — Радуйся, что она прошла через твою жизнь. Что она пожелала — непременно сбудется… А теперь живо за водой! — добавил он уже совсем другим тоном.

Вечером, отмывая котел от присохшей каши, я слушал краем уха разговоры женщин на кухне.

— Иногда им хочется пожить среди людей, — тихо говорила Нера. — Они больше всего ценят, если их принимают за обыкновенных женщин. Мы пытаемся виду не подать, что знаем, кто они такие, но не очень-то у нас получается. Другой какой разве бы я простила! А ты и не знала? Думаю, ты доставила ей самое большое удовольствие своей ревностью и досадой, девочка. Не меньше, чем наши мужики своим восторгом. Не сердись на Лайте, он ничего не мог поделать. Если куденица хочет, мужчина теряет голову… Эй, Лайте, подбери-ка длинные уши! Нечего тут сидеть, мы о своем, о девичьем!

— Котел, — слабо возразил я.

Куденица!

— Пшел вон! — прикрикнула Нера. — Котел уже давно чистый!

Я выскочил на двор. Воздух дышал весной.

Она сказала: будь счастлив!

А потом я еще кое-что вспомнил. Хальма ревновала!

И тогда я понял, что действительно счастлив.

-

Думал — приснилась.

Думал — не было.

Было.

Надевал на палец колечко. Возвращалась — с браслетом. Надевал на запястье браслет. Возвращалась — в бусах. Обвивал шею бусами. Возвращалась — с колечком.

Не с тем. Иным.

Вложил в ладошку кривой сучок. Улыбнулась, кивнула.

Вернулась — вплетен в косу.

Теперь вплетала всегда.

Гладкий, с косым срезом. На срезе — круги.

Дарил — было четыре. Вернулась — стало пять. Потом — шесть. Семь. Восемь.

Отсчитывал годы?

342 год Бесконечной войны

Молодая королева, третья супруга его величества Леорре VIII, еще лежала в своих покоях, окруженная фрейлинами, повитухами и докторами, отряд мамок и нянек толпился в комнате новорожденного, сдувая с него пылинки, а уже пора было праздновать великий день. Наконец у Леорре VIII появился наследник. Девчонки — не в счет. Выдать замуж выгодно — и вся недолга. Мальчик — другое дело! Король ликовал. Принцессы Клеона, Марона и Таира, старшей из которых было уже двадцать лет, всеми забытые, сидели рядком в будуаре Клеоны и грустно обменивались впечатлениями.

А Леорре-Сеотто-Марилл Фармелин, принц Кейсанский, был занят самым важным делом в мире. Бессмысленные младенчески голубые глаза сейчас были прижмурены, рот сосредоточенно чавкал и причмокивал — ребенок ел, пихая стиснутым кулачком большую, обильную грудь кормилицы Илоды.

Когда его оторвали от источника наслаждения, чтобы предъявить двору, Леорре-Сеотто-Марилл Фармелин закономерно возмутился и заорал. Громкость крика свидетельствовала об отменном здоровье наследника престола. Его величество поднял мальчика над головой.

— Его высочество наследный принц Леорре! И даст бог — будущий государь ваш, Леорре IX! — провозгласил король, весь сияя от счастья. Придворные разразились приличествующими случаю возгласами.

Принц орал, возмущенный бесцеремонным обращением с его особой.

Наконец наследника вернули в руки Илоды, и он угомонился, найдя сосок там, где ему и следовало быть, и замолчал, удовлетворенный.

Его величество действительно был в наилучшем расположении духа по случаю столь долгожданного отцовства. И самые невероятные прегрешения были прощены, самые невероятные просьбы исполнены. Даже барона Авериса, захваченного в плен при Тальяре в летнюю кампанию, отпустили обратно в Великую Айтарию, чтоб ей пусто было.

А принц Серрьер получил условное прощение и позволение поселиться в Энторете — до тех пор, пока его царственный брат доволен его поведением.

Лоррена билась головой об стену, рыдала, кричала, что теперь можно не выходить замуж — но отец был непреклонен. Саллитан выполнил свою часть сделки — вернул Серрьера в столицу. Никаких отступлений. Никаких разрывов помолвок.

В день, когда ей исполнилось тринадцать, она предстала перед алтарем об руку с ненавистным графом.

Личико ее было немного бледным, но спокойным и безмятежным.

-

Отсчитывал годы. Помнил каждое касание. Каждую улыбку. Каждое молчание.

С другими — говорила.

Его — трогала.

Думал — немая. Оказалось — нет. Просто слова не нужны. Зачем?

Тело к телу. Пальцы сплетены. Волосы смешаны.

Какие слова…

Глупо.

343 год Бесконечной войны

Терк Неуковыра был не простой человек.

Сам о себе он никогда не рассказывал, но слухи о нем в Заветреной ходили самые невероятные. И когда я объявился в трактире, сельские сплетники явственно обрадовались новому, еще не шуганному слушателю. Так что весь первый год жизни в "Толстой кружке" меня то и дело останавливал старый Ульх, или болтушка Кайла, или любитель таинственных историй Эйме, или еще кто — и я узнавал много нового и удивительного про своего хозяина. В некоторые легенды о Неуковыре поверить было невозможно, другие выглядели вполне правдоподобными.

Рассказывали, например, что у Терка была фамилия. И имя его звучало совсем иначе. И был он незаконным сыном одного очень знатного человека, ныне известного не только каждому жителю Западного Кабрана, но и каждому гражданину Великой Айтарии. Когда я впервые об этом услышал, немедленно спросил: "Неужели — самого Айтара?" — "Нет, — Эйме снизил голос до заговорщического шепота, — но почти". Я не понял, кого он имел в виду.