Картина

- Просто дух захватывает, глядя на эту картину, - прошептал Сева.

- А вот вы где, - воскликнула вошедшая в гостиную Лидия Захаровна и явно слышавшая вопрос Севы. Совсем недавно Анастасия Ивановна поведала мне странную историю об этой картине и её авторе, пойдёмте пить чай и я расскажу её вам. Очень странная история!

- Кем была твоя прабабушка, Витя? - спросил Сева, спускаясь по лестнице следом за мной.

- Это длинная и путаная история, - стараясь, как можно тише ответил я. Потом расскажу.

В большой и просторной кухне за столом сидел Иван Ильич и ждал нас. На столе были расставлены сервизные чашки и чайные блюдца, посредине стола стоял электрический самовар и блюдо с разнообразной выпечкой, оставшейся от поминального обеда. В небольшой хрустальной вазе лежали конфеты, могущие удовлетворить самый изысканный вкус.

- Присаживайтесь, мальчики, самовар только вскипел, пригласила нас Лидия Захаровна и, увидев, что мы заняли предложенные места за столом, пододвинула от серванта к столу большой стул с высокой спинкой и села сама. - Так вот Савелий Андреевич и Витя, история этой картины, как впрочем, и сама картина загадочна и полна вопросов на которые сейчас уже не получить ответы. И выглядит она скорее как красивая сказка, чем реальная действительность. Эту легенду о своей очень далёкой во времени родственнице, непосредственно связанной с этой картиной, недавно вечером за чаем мне рассказала Анастасия Ивановна. Перед тем как начать её, она попросила меня рассказать её тебе Витя, когда ты приедешь. А когда я сказала ей, что она может сама это сделать, в ответ твоя бабушка, Витя, мне заявила, что на это у неё не осталось времени. И предложила не спорить с ней, а слушать. - Лидия Захаровна отпила из чашки немного чая и продолжила.

- При императрице Елизавете Петровне во второй половине 18 века в Починках стали создавать конный завод, в котором сначала разводили рысаков орловской породы, а потом и тяжеловозов, которых завезли из Европы. Смотрителем завода был Карачаров Иван Потапович. Кода деревянные конюшни стали ветшать и приходить в негодность, он получил разрешение двора построить конюшни из кирпича, что и было сделано архитектором Александром Сергеевичем Кутеповым. По его проекту построили для семьи Ивана Потаповича и этот дом, в котором мы сейчас находимся. У Ивана Потаповича был горячо им любимый двоюродный брат по линии матери, Горский Егор Кузьмич, женатый и имевший малолетнюю дочь Веронику, которую все просто называли Верочкой. Однажды, оставив Верочку у Ивана Потаповича, Горский с женой уплыл по Оке по срочным делам и не вернулся. Потом стало известно, что во время плавания на реке случился сильный шторм и корабль затонул, увлекая в пучину с собой всех своих пассажиров. Погоревав о смерти брата и его жены, Иван Потапович со временем очень привязался к племяннице и постарался заменить ей отца, а его жена Алевтина, в прошлом простая, но знающая грамоту крестьянка, заменила Верочке мать. Верочку так любили, что не отказывали ей ни в чём: любое её желание и прихоть тут же исполнялись. И, тем не менее, это не испортило девочку. Вера выросла доброй, чуткой и милосердной девушкой, она жалела крестьян и работников завода, устраивала для них различные дни отдыха и вечерние гуляния по любому придуманному ею поводу, баловала их детишек сладкими подарками, игрушками и разной одеждой, привозимой ею из Саранска. Она всегда находила время для просителей и жалующихся на трудности людей, очень при этом уставая и расстраиваясь из-за их тяжёлой жизни. Однажды прогуливаясь в естественном парке над речкой Рудня, она увидела сидящую на одинокой лавочке сгорбленную мужскую фигуру и в порыве оказания помощи подошла к человеку. Её сразу удивил и насторожил необычный вид одежды сидящего на лавочке человека. Скорее на нём была сиреневая туника с темно-синим отливом, чем назвать покрывающую его ткань как-то иначе, а на ногах сандалии с толстой в два сантиметра подошвой и ремнями, плотно оплетающими его щиколотки и голени. Голова покрыта густыми и длинными с обильной проседью волосами, явно человека в возрасте. Вероника подошла ближе и, положив ладонь на плечо незнакомца, спросила.

- Вам плохо? Могу я вам чем-то помочь? - человек поднял голову, и Вероника невольно сделала шаг назад, увидев его огромные глаза полные жуткой тоски и неизбывной боли. Они были полны красной влаги стекающей по его щекам так, как текли бы слёзы у плачущего человека и окрашивали его одежду тёмными пятнами. Губы человека приоткрылись и с его гортани полились звуки полные протяжных гласных звуков. Вероника никогда не слышала такой грустной и очень красивой речи, которая своей певучестью была похожа на песнопение. Она снова сделала шаг вперед, и стала поглаживать голову незнакомца дрожащей рукой. Внезапно он потянулся головой к её руке и прижался к её ладони мокрой от слёз щекой. В порыве сострадания и нежности к страдающему человеку, Вероника уронила раскрытый зонт на траву и обеими руками прижала голову незнакомца к себе. Он безутешно плакал, и его плечи постоянно вздрагивали от молчаливых рыданий. Вот он поднял свои руки и положил их кисти на её теплые ладони. Вера почувствовала, как от его рук потекли ручейки тепла и чего-то ей не знакомого, но очень доброго и быстро наполнили её невероятным чувством, которому она, как не старалась, не смогла дать определение. Тогда она взяла его руки своими руками и осторожно потянула вверх, предлагая этим человеку подняться с лавочки.

- Вставайте, не надо плакать и пойдёмте со мной, я отведу вас к маме и папе, они добрые люди и никогда не прогонят вас, пойдёмте! Человек, как бы поняв, чего от него хотят, поднялся с лавочки и вопросительно посмотрел в глаза Вероники. С его губ снова сорвалась короткая певучая, но непонятная Веронике фраза.

- Пойдёмте, - Вера предложила ему свой локоть, и он послушно взял её под руку и они медленно пошли вдоль речки к виднеющейся невдалеке усадьбе Карачаровых. Так в доме, ставшем в своё время для Вероники родным, появился загадочный незнакомец, говоривший на незнакомом певучем языке.

Прошло несколько месяцев, незнакомец легко выучил русский язык. Он с удивительным акцентом изъяснялся с приютившими его людьми и стал понятен для всех домочадцев. В самом начале освоения языка, он назвал своё имя, которое не имело аналогов ни в России, ни где-то в Европе или за океаном. Эолиай, так звучало его имя, говорил мало, при этом отдавая предпочтение разговорам с Вероникой. С остальными он говорил только по необходимости общения на бытовом уровне. За время его проживания в доме, все заметили, что у него необычная энергетика, которая позитивно и целительно воздействует на всё живое, к чему ему приходится прикасаться. Даже кот Базилевс, как-то приболев, заскочил на колени Эолиаю и через пятнадцать минут стал выделывать такие кренделя, каких от него не видели ранее. Сломанный комнатный цветок на подоконнике в кухне, куда игриво заскочил Базилевс, в руке Эолиая сросся и на другой день зацвёл, хотя сроки цветения у него были другие. Рядом с Эолиаем переставала болеть голова у всех, кого мучили такие боли, улетучивалось плохое настроение, и появлялся тонус жизнерадостности, исчезал страх и неуверенность в себе. За всё время пребывания Эолиая в доме не произошло ни одной ссоры, не одного инцидента и недоразумения. А сам Эолиай как-то осунулся и постарел, его кожа приобрела цвет лёгкой желтизны и стала сухой. В его дыхании появилась одышка и хрипота. Что-то отбирало у него силы и саму жизнь. Однажды вечером войдя в комнату к Эолиаю, Вероника задала ему волнующий её вопрос.

- Эо, что с тобой происходит, ты был полон сил и жизни, а за последнее время сильно сдал. Ты заболел?

Эолиай молчал минут пять, а Вероника терпеливо ждала, что он ей ответит. Затем он закашлялся, и тяжело вздохнув, тихо заговорил.

- Ваш мир, Вера, смертелен для меня, он весь пропитан злом, ядом ненависти и жажды наживы, отравлен пролитой и проливаемой кровью людей и животных. Все мои силы уходят на то чтобы погасить отрицание и протест в восприятии вашего мира. Это ужасно и гибельно для такого как твой постоялец, я медленно погибаю, и у меня осталось не так много времени.