Меч Шеола

Влада быстро закивала головой, уяснив не хитрый бабкин совет. И покраснела еще больше.

— А ну, как не утерпит, бабушка?

Старуха окинула ее зорким глазом. — и правильно сделает. Кто же утерпит, когда перед ним такое добро?

— Бабушка!

А Копытиха, не скрывая удовольствия, смотрит в ее багровое от смущения, лицо и давится смехом. И хохотала, пока не закашлялась.

— Какой же в этом стыд, Ладушка, если сам Род иного не придумал. А когда по душе тебе он. Так и вовсе в радость.

— Уж так в радость, бабушка, уж так в радость. Сгорела бы вся и огарочка малого не оставила.

— Видишь? Так и беги, не гляди на меня, старую.

Из бани вернулись красные. Как огонь, счастливые и немного смущенные. Бабка поглядела на них хитро, с прищуром и рассмеялась.

— Я уж думала, не угорели ли? Звать хотела идти. — Сказала она. — Ночь уж вызвездила, а вас все нет и нет.

— Угорели и есть. — Бойко отозвалась Влада. Показывая острые белые зубки. — Оба враз угорели.

И принялась расчесывать волосы, пряча под ними лицо.

Старуха снова развеселилась.

— А что и не угореть, если баня угарная.

Радогор уловил в ее словах тайный смысл и, пряча от нее смешливого взгляда, глаза принялся развязывать торока.

Вот этим настоем натирать, матушка, ноги к ночи будешь. Это по утру, чтобы легче ходилось. А вот отвар… — Подал ей плотно завязанный горшок. — … его пить надо. Боль снимает.

Бабка, разом согнала улыбку с губ, принимала от него горшки и горшочки, внимательно слушая, и принюхивалась. Чтобы уловить знакомые запахи.

— Садитесь — ка вы, ребятушки, к столу. Потчевать буду. — Вдруг спохватилась она. — Гостинцы разворачивать не буду. Наелись вы их у себя в красном тереме. А вкусненьким угощу. Небось оголодали, пока парились?

Не съели. Сметали все, что на столе их ждало. Не разбирая, где вкусное, а где сытное. И Радогор, тяжело отдуваясь, встал из — за стола, не забыв сказать.

— Спасибо за хлеб — соль, матушка.

— И за баню. — Невнятно пробормотала княжна, сонно щуря глаза. — Тоже…

— И за баню. — Согласился, снова краснея, Радогор. — А теперь тебя лечить буду, матушка.

Но старуха вдруг заартачилась.

— Я твоим отваром нашоркаюсь, настоя твоего хлебну…

— Не больше ложки, иначе плохо тебе будет.

— Ну и ладно. — Согласилась, покладисто мотнув головой, Копытиха. — Вы же спать идите, пока княжна с лавки не скатилась.

Услышав ее слова, Влада вытянулась, подставляя себя его рука и скорчила уморительную рожицу, чем развеселила старуху.

— Беги дитятко на ручки. — Со смехом сказала она, глядя на то. Как Радогор легко, играючи. Вскинул княжну на руки. — Знала, плутовка, на что княжение меняла. Ловкая девка. Так то и трех княжений не жалко.

Уж и птицы отговорили, и лес отшумел, успокаиваясь И вран задремал, сидя рядом с ней на крыльце. А она все не уходила с крыльца, глядя на ночное небо. На звезды и что — то беззвучно шепча. Боль после всех отваров и настоев улеглась. Дышалось легко и на душе было спокойно.

— Радо… ну же, Радо! — Краем уха слышит она голос княжны.

— Руки, лада, руки…

— Я так тебе вся, без утайки открылась, а ты от меня вон еще сколько всего еще спрятал. Хорошо, что баня истопилась, а то так бы и жила, не ведая.

— Ладка!

Звенит, щебечет княжна сладким смехом.

— Я ночью проснусь, а твоя рука знаешь где?

— Так ночью спишь, и не знаешь куда она ляжет, эта рука.

— Вот и я спала, и тоже про руку, где она была, не помнила. Пока ты не разбудил. Я же, когда просыпаюсь, лежу себе тихохонько и тебя не бужу.

— Руки, Ладка, руки.

Не трудно догадаться ведунье, куда ее дерзкая рука заползает и что она там вытворяет.

Послышались звуки недолгой возни. И сладкий вздох.

Сломала таки парня, девка. Пересилила.

— Радо, Радо…

Шепчет его имя, словно все другие слова перезабыла.

Копытиха улыбнулась.

— Шепчи, шепчи, сорока. Короток бабий век.

Но на утро не повезло Ратимиру.

— Пусть без нас управляются, как знают. — Решила княжна. Сладко щурясь и потягиваясь. — Венец отдала, гривну тоже. Сами большие уже. А я спать буду. И тебя не отпущу. После бани на сон клонит.

— Не ловко, Лада. Я Ратимиру обещал, что утром вернусь.

— Ты обещал, а я нет. Я вообще, Радо, помалкивала. Потому, что знала…

Но что она знала такого, чего Радогор не знал, узнать не удалось. Ухватилась за его руку покрепче и уснула заново сном младенца. А Радогор полежал, терпеливо дожидаясь, когда она уснет крепче, высвободил руку, наскоро умылся, — после бани и так чистый, — и подошел к избе.

— Сладко ли спалось, молодец? — Спросила Копытиха, лукаво глядя на него.

— Еле глаза продрал, матушка. Я же говорю, спится здесь, как у дедки Врана. — Вставать не хочется.

— Ну, так… баня!

Радогор мучительно покраснел и быстро увел разговор в сторону.

— Я вот что хотел спросить, матушка. В какую сторону идти мне, чтобы на ту черную дрягву выйти? Где мне этого волхва искать?

Копытиха задумалась. Думала долго, основательно. С кряхтением. И, наконец, до чего то додумавшись, взбодрилась.

— Не два века жить собралась. Попытаюсь… В лоб не стукнет. Вечером увидим, где он прячется от людей. Тебя в это дело лучше не путать. Колдовство гольное. А как тебя не путать, если тебе это самому надо?

Поморщилась, поковыряла пальцем сначала в одном ухе, а потом и в другом. И решилась.

— Придетсяутать. Мне самой не обсказать. — И махнула рукой в сторону. — Там болотце есть. Крохотное, но дурное. Чуть ногой ступишь не туда и враз утянет. Ты туда, радо, не лезь, а найти место посуше и зачерпни воды болотной. Лягуху туда пусти, и пиявку добавь. А вечером, когда месяц выглянет мы с тобой поведьмачим. Поищем того проклятого Упыря.

И улыбнулась во весь рот.

— Ты только поторопись, пока княжна не проснулась. Проснется, обязательно за тобой увяжется. А там леса лешачьи вокруг болота. И кикимора наведывается. Хоть и не живет там, тесно ей, — а проведывать, проведывает. А как не приглядывать, сам, Радогор. посуди. Не приглядишь за добром, из рук вырвут. А то и с руками оторвут.

Она еще говорила, а он уже спешил, удаляясь от избушки, на ходу поправляя перевязь с мечом. А заодно пытаясь угадать, зачем ей понадобилась болотная вода, а тем более лягуха с пиявкой. Когда ручей и ключ рядом.

Путь до болотца оказался не коротким. Это Копытиха рукой махнула скоро, а пришлось шагать да шагать, обходя наваленные кучами деревья и непролазные заросли кустарника и ягодников. В одном не обманула, леса лешачьи! Если бы не увидел прежде, прямо бы в лапы корявые угодил. Стоит среди сухих деревьев, — болото близко, корни мокнут, — не сразу и увидишь. И только по глазам угадать можно.

Успел крикнуть.

— Я Радогор из рода Бэра. Без топора пришел.

Глаза настороженные, аж сучья хрустят от недоверия.

Народ Бэра для них вроде, как свой. Лапы утянулись, спрятались между веток и сучьев, а веки закрылись. И попробуй, угадай, где древо, а где леший. Строг народ древний, но не злобив. Напугать, напугает и по лесу поводит, покружит, но чтобы вред причинить, этого Радогор не слышал.

Болото — дрягва открылось сразу. Тиной затянулось, мох шапками из воды поднимается. Кочки травой — осокой ощетинились. Редко — редко, где чахлое деревце из воды торчит.

Подобрался к самому краю, встал на одно колено и зачерпнул воды в горшок. А лягушка сама в горшок вместе с водой залетела. Пиявок же внизу неисчислимое множество. Обвязал горлышко куском, сложенной в несколько раз, холстины…

Так… так… так…

Голос скрипит, как лесина сломленная.

Сидит закорючина на кочке, руками колени обняла и вместо платья тиной обвешалась. Голова пенек, не толще его руки. Нос сучком, а над ним два глаза тоскливых и блеклых от старости.

— Не платил, не сулил, а за добром явился.

Как раз в руку сказала Копытиха.

— Откушать со мной не желаешь ли, тетушка? — С хлебосольной улыбкой спросил он. А что еще ему было делать?