Страница 42 из 111
С удивлением слушала она этого странного парня. Не поймешь сразу воина ли, или волхва. Прижалась к дереву, рядом с которым сама себя чувствовала слабой травинкой.
— Слышишь, как кровь по его телу бежит? Только не бьется в жилах, как у людей, а журчит неслышно, убегая в каждую веточку, в каждый листочек.
Раскрыла в удивлении на него глаза. Дивные речи говорит. Как о живом. А люди их под пилу, топором и в печку. Снова обратила взгляд к дереву. Ветви, словно соглашаясь со словами Радогора, шевелились рядом с ее лицом.
— Я люблю слушать его. — Радогор с нескрываемой нежностью, провел ладонью по стволу. — Не это, конечно, другое. Около дедкова жилья стояло. Ляжешь под ним, раскинешь руки, глаза закроешь… а оно шепчет в ухо, рассказывает о том, что видело, что слышало за длинный свой век. Речь плавная, неторопкая. И думается хорошо.
Наклонился к корням и бережно, чтобы не помять, развел руками траву. И исчез, словно в яму провалился. Влада вздрогнула, но тут же услышала его спокойный, уверенный голос.
— Спускайся ко мне, княжна…
Наклонилась, чувствуя, как трепещет ее сердце, и через густую траву увидела нору. Запах цветов забился в ноздри. Чихнула, закрыв нос ладошкой.
— Спускайся вниз, княжна. — Повторил Радогор. — Не бойся, я приму.
Робея, вперед головой, влезла в нору, прямо в подставленные Радогором, руки.
— Не упади. Пока глаза не привыкли, упасть можешь.
Влада, медленно поворачиваясь вокруг ноги, огляделась. Нора оказалась и не норой вовсе. Сухо… и просторно. Радогор стоит в рост и голову не клонит. Со всех сторон ровный свет льется.
— Отец — дуб для тебя уже и питье за ласковое слово приготовил. — Сказал Радогор и указал взглядом на темную, мерцающую лужицу в углублении толстого корневища. — Пей без опаски. Сразу почувствуешь, как сила к тебе возвращается. А мало будет, скажи… еще даст. Вечером я тебе корешков дам пожевать. Лучше бы их крутым кипятком залить и дать потомиться. Но не любит отец — дуб огня. А корешки и так есть можно. Они силу возвращают. После них хоть день от зари до зари беги и не притомишься.
Пока слушала, он вьюном выскользнул из норы. И вернулся с охапкой свежей пахучей травы. И исчез снова. И опять вернулся с травой. Ловко разравнял ее в одном углу. Остатки бросил на корневища в другом. И достал из мешка чистую холстину. Совсем не удивляясь предусмотрительности Неждана. Княжна привыкла со скатерти вкушать.
Встряхнул легонько и расстелил ее между корневищами.
Порезал хлеб тонкими ломтями, так же тонко порезал и вяленую кабанину. Выложил все на середину и, подумав, добавил ко всему деревянную, обтянутую кожей, баклагу с водой. И две глиняные кружки.
— Прости, княжна, за бедный стол.
Повернулся к ней. Княжна все еще стояла, сосредоточенно глядя, на темную лужицу, в сомнении глядя на нее.
— А ты на колени встань и губами, как из ладошки. — Посоветовал он. — А я уйду пока, чтобы взглядом тебя не смущать.
В глазах княжны появилась тревога. Брови вскинула. Жутко одной оставаться здесь, под дубом — исполином. Корневища, как змеи вьются и по бокам, и над головой. Радогор понял ее и улыбнулся. Глаза его потеплели.
— Здесь тебя ни кто не тронет, княжна. И я рядом буду. Еще травы принесу, чтобы спалось лучше. А потом уж и за стол сядем.
Покраснела от стыда. Как бы плохого не подумал. Тело все еще помнит тепло его сильных рук, а щека уютного ложа не забыла. Не девка же теремная, а как никак княжна и дочь воина, который землю на порубежье дальнем берег.
И, следуя его советом, встала на колени и склонилась над лужицей.
— И меня не опасайся, княжна. Волхв я…
Прижалась губами к лужице. Влага прохладная и сладковатая на вкус. И выпила, высосала ее, не отрываясь, чувствуя, как с каждым глотком молодое тело наливается силой и легкостью. С сожалением вобрала в себя последние капли и подняла голову, глядя на Радогора с нескрываемым огорчением.
Радогор, который вернулся с новой охапкой травы, с удовольствием посмотрел на ее, сразу порозовевшее, лицо. В нестерпимо синие глаза, и успокоил.
— Вечером еще даст. А пока хватит. Нельзя много сразу. А пока к столу. Отведаем того, что Неждан принес. Я же пока выйду, друзей угощу.
Но и выходить нее пришлось.
Ворон, постукивая по кореньям когтями, сам спускался в пристанище. Остановился, с любопытством озирая их укрытие, и устроился на краю холстины, раздумывая с чего бы начать. А за ним и бэр затолкал голову в лаз и заревел от обиды. Радогор заглянул в его обескураженные, раздосадованные глаза и засмеялся.
— Муравьев не хватило?
Отхватил от хлеба еще четверть и щедро присыпал солью, подал бэру и потрепал по Глове.
— Сюда больше не лезь. Сам вынесу. Вытопчешь всю траву и лаз явишь. Нам теперь, брат бэр, незаметно жить надо. — Предупредил он его, и вернулся к их столу.
Княжна к трапезе без него не приступала.
Подвинул к себе ломоть хлеба, сверху на него бросил пласт кабанины, взял было в руки луковицу, но есть ее раздумал. Дух от лука такой, что в пяти шагах с ног валит. Желудок тут же отозвался ворчанием, а едва он поднес кусок ко рту, взвыл от нетерпения.
Княжна ела бережно. Хлеб держала двумя перстами. Так же брала и кабанину, оттопыривая мизинный палец в сторону. И не откусывала, а отщипывала по птичьи, бросая в его сторону быстрые взгляды. Как бы худо о ней, — догадался Радогор, — не подумал. Но потом увлеклась, и забыв о приличиях, закусывала так, что и бэр бы позавидовал, если бы увидел. К концу обеда заметно обмякла, глаза посоловели, и уже не один раз прикрывала рот ладонью, чтобы скрыть зевоту.
— Холстину поверх травы расстели, я же на воле посижу.
И снова встретился с ее испуганными глазами.
— Волхв я, волхв… — Пробормотал он, повернувшись к лазу.
Но не волхва видела она перед собой. Молодого воина с гладким, чуть тронутым летним загаром, лицом и серыми холодными глазами, которые умеют в самую душу, заглянуть. С крутым разворотом рук, в которых сидишь, покачиваясь, как в зыбке, с грудью, которой и в подкольчужнике тесно и гибким станом. И веет от него такой силой, что весело и тревожно делается в груди.
— Хорошо. Я здесь посижу. — Согласился он — А Крак с Ягодкой постерегут. Убереги нас дуб — отец.
Дуб закряхтел, корневища поползли из земли, сплетаясь в тугой узел напротив лаза.
Сел на охапку травы, ту, что ближе к лазу была. Привалился спиной к корневищу. Вбил боевой нож в землю, а меч на колени, поперек, положил.
— Спи, княжна. Все твои страхи позади остались. А коли пожелаешь, так сделаю так, что и вовсе о них забудешь. — Проговорил Радогор, и сам закрыл глаза.
Крак с вершины древа окрестности обозревает. Бэр у лаза завалился и задом его подпер, скрыв его от любопытных глаз.
Но Влада промолчала. Странными показались его слова. Как можно забыть о таком? Забилась в свой угол и закуталась в холстину. Но что до всех, к тому оставшихся позади, если верить этому загадочному парню, страхов молодому, усталому телу? Не заметила, как и задремала.
И вскрикнула, показалось, что лесные мыши возятся под ее зеленой постелью, и прыжком метнулась к нему. Обхватила его руку своими и прижалась к ней всем телом. Радогор почуствовал, как от страха суматошно колотится ее сердечко.
— Спи, княжна. Не мыши это. Это древо закрывает нас от чужого глаза. Никто нас тут не увидит, не найдет.
— Я лучше здесь. Ты только не смотри на меня. Совестно
Прилипла к его боку, повозилась устраиваясь удобнее и вскоре заснула, мерно посапывая и детски причмокивая губами. Под ее мерное дыхание и не заметил, как сам уснул. И спал непривычно крепко и без сновидений. Как в родном лесу, во Врановом жилище.
Проснулся так же неожиданно, как и уснул. И глаза сразу открыл, ловя рукой рукоять ножа.
Что — то тревожило его, а что, пока понять не мог.
Княжна, как котенок под его руку забилась, и шуйцу на грудь забросила. Сон стыда не знает. К тому же первую ночь спокойно спала, как от батюшки — князя осталась. Осторожно высвободил руку. Но как не осторожен, потревожил ее сон. Открыла глаза, глядит с испугом. Ресницы подрагивают.