Страница 23 из 26
Он, как и гауптштурмфюрер, был вежлив. Тщательно переписал содержимое сумочки, дал Эльзе ознакомиться с протоколом изъятия. Вручил листок с тюремными правилами и порекомендовал изучить их немедленно, дабы не навлечь на себя неприятностей из-за нарушения режима.
«Пожалуй, действительно не все еще плохо», — подумала Штилле, идя из канцелярии по переходам, ведущим вниз.
Заспанный унтершарфюрер, дежуривший у двери в подвал, наколол на настольное шильце контрольный листок. Открыл решетчатую дверь. Тюремный вахтман, тоже заспанный, сердито бурча под нос, выдал ей кружку и жестяную миску. Все было обыденно и не страшно. Разве что скрежетал по нервам пронзительный скрип замков и лязг решетки.
Конвоиры повели Эльзе в глубь слабо освещенного коридора. По обе стороны были железные двери, окрашенные в зеленый цвет; навесные замки и щеколды густо лоснились смазкой. Под потолком и над каждой из дверей, забранные сетками, желтели запыленные лампочки.
За первым поворотом конвоиры остановили Эльзе и молча набросились на нее. Они били сосредоточенно, деловито. Эльзе пыталась прикрыть лицо рукой с книгой, закричала, удар сапогом в живот заставил ее согнуться, выронить вещи…
В пустой камере Эльзе били снова. К конвоирам присоединились надзиратели. Били сапогами в лицо, лежащую. Поднимали, бросали спиной на пол. Снова поднимали и бросали. Кричать она уже не могла. Только стонала.
Потом ее подняли и повели в туалетную. Сказали, чтобы вымылась и привела себя в порядок. Вода была ледяная, и Эльзе подставила лицо под струю. Боль усилилась, стала острой, потом схлынула, притихла.
Один из надзирателей, только что раздиравший ей рот ключами, держал полотенце. Помог Эльзе вытереть лицо. Его обязанности, очевидно, делились на две части, и он не смешивал их: сейчас, когда избиение кончилось, он должен был позаботиться, чтобы заключенная выглядела прилично в допросной у следователя. И он делал все, что полагалось в таких случаях.
Из туалетной Эльзе отвели в допросную.
Она была здесь же, внизу: комната без окон, залитая светом двух рефлекторов. В тени оставался только стол, за которым сидел серый, расплывшийся в очертаниях человек без лица.
Лицо следователю заменяло неясное пятно.
— Я Хабекер, — услышала Эльзе. — Буду вести ваше дело. Времени у нас мало — примерно до утра.
Напротив стола, в отдалении от следователя и рядом с Эльзе, стоял железный табурет. Ноги у Эльзе подгибались.
— Позвольте мне сесть, — сказала она.
— Нет, — сказал Хабекер. — Чуть позже. Вы хорошо слышите меня? — Пятно, приобретая резкость, выдвинулось из-за стола, наплыло на Эльзе — Хабекер пересек комнату и стал напротив. От света глаза у Эльзе слезились. Она чувствовала, что кожа на лице, опаленная жаром рефлекторов, натягивается, готовая лопнуть; губы уже треснули, с них сочилась кровь. — До утра вы можете дожить, — негромко сказал Хабекер, — при условии, что будете искренни.
Он говорил и говорил, но Эльзе слышала не его, а свой собственный голос, отчетливо и трезво произнесший одно слово: «Конец!» И еще она подумала, что, в сущности, Хабекер зря режиссировал спектаклем, разыгранным гауптштурмфюрером и криминаль-секретарем: внезапный переход от вежливости к побоям мог сломить уголовника, но не человека, задолго до ареста знавшего, что ему грозит при провале.
— Задавайте вопросы, — сказала Эльзе.
Хабекер кивнул, подошел к рефлекторам.
Щелкнул выключателями. Свет пропал, наступила почти ночная темнота, она рассеялась не сразу, а когда рассеялась, Эльзе в первый раз увидела следователя. Он был невысок, сухощав, подтянут. В повседневной форме СС, на безымянном пальце — серебряный перстень с мертвой головой… Два дня спустя этим перстнем Хабекер вышиб ей несколько зубов и проломил височную кость…
— Да, — сказал Хабекер. — Это разумный подход. — Помолчал. — Начните с конца: с кем и каким способом вы поддерживаете связь. Все о технике, способах передачи, источниках. Это для начала… Можете сесть.
Эльзе села.
— Ну-ну, — сказал Хабекер доброжелательно. — Не надо колебаться. Если не знаете, как разгруппировать, то валите все подряд. Только не тяните. Меня ждут другие арестованные. Здесь, если хотите, сидит около шестисот ваших коллег.
Он не обманывал, СС-штурмбанфюрер Хабекер, правая рука комиссара Штрюбнинга. С 3 по 12 сентября 1942 года гестапо действительно произвело массовые аресты. Еще раньше — 31 августа — были захвачены члены подпольной группы сопротивления Харро Шульце-Бойзена, с которым у Штилле не было непосредственного контакта, но косвенная связь имелась — через радиста Курта. Всю операцию по захвату возглавлял начальник отдела РСХА «по борьбе с саботажем» СС-штурмбанфюрер Копков. Его кабинет на Принц-Альбрехтштрассе, 8, стал молчаливым свидетелем изощренных зверств.
Здесь и в допросных у Штрюбнинга и Хабекера прошли свой крестный путь перед казнью Харро Шульце-Бойзен, Ион Зиг, Вильгельм Гуддорф, Карл Беренс, Лиане Берковитц, Карл Бёме, Като Бонтие ван Беек, Эрика фон Брокдорф, Ева-Мария Бух, Ганс и Хильде Копни, Вильгельм Феллендорф, Эрвин Гертс, Урсула Гётце, Герберт Гольнов, Герберт Грассе, Ион Грауденц, Гельмут Гимпель, Альберт Гёсслер, Эмиль Гюбнер, Вальтер Хуземан, Эльзе Имме, Анна Краус, Вальтер Кюхенмайстер, Адам Кукгоф, Ганс-Генрих и Ингеборг Куммеров,
Ойген Нойтерт, Фридрих Рёмер, Ион Ритмейстер, Клара Шаббель, Филипп Шеффер, Розе Шлезингер, Ода Шотмюллер, Курт Шульце, Либертас Шульце-Бойзен, Курт и Элизабет Шумахер, Вильгельм Шюрман-Хорстер, Гейнц Штрелов, Мари Тервиль, Фриц Тиль, Вольфганг Тис, Эрхард Томфор, Мартин Вайзе, Рихард Вайсенштайнер, Станислав и Фрида Везолек и другие бойцы Сопротивления.
Они никогда не верили, что нацизм будет править миром. Они сделали все, чтобы приблизить победу, и пали на поле боя.
Камера в гестапо. Ожидание неминуемой смерти. Допросы — долгие, заполненные молчанием Эльзе. Впрочем, молчала она не всегда. Случалось, начинала говорить, всегда одно и то же: «Нет», «Не знаю», «Не опознаю», «Не подтверждаю».
Первые полчаса-час Хабекер вел допросы спокойно, предъявлял фотографии, протоколы, стенограммы очных ставок. Десятки протоколов и фотографий. Эльзе всматривалась в лица тех, кого запечатлел объектив. Она действительно никого не знала, но, даже если б была знакома с кем-нибудь, ответ все равно был бы один: «Впервые вижу».
Выслушав слова отрицания, Хабекер прижимал пальцем кнопку звонка, вызывал коренастого субъекта в форме гауптшарфюрера СС. Эльзе сжималась, втягивала голову в плечи, обламывая ногти, вцеплялась в края железного табурета.
Бессистемные побои конвоя и надзирателей были пустяком в сравнении с методичной и продуманной работой гауптшарфюрера СС. Он действовал по профессиональной методе, не давая Эльзе терять сознание или испытать спасительный нервный шок, стоящий за гранью болевого порога. Перед тем как впервые приступить «к работе», гауптшарфюрёр привычно разъяснил «фрейлейн обвиняемой», что физическое воздействие будет применено по распоряжению высшего руководителя СД и полиции безопасности группенфюрера Мюллера и санкционировано господином президентом второй палаты имперского военного суда.
Хабекер в «наблюдательном приложении» к следственному делу с садистской пунктуальностью отмечал каждый случай применения так называемых дополнительных мер дисциплинарного воздействия. Эта хроника заполнила множество страниц.
13 сентября. Арестованной заданы вопросы о соучастниках. Арестованная от дачи показаний уклонилась. По указанию высшего руководителя СД и полиции безопасности применены: меры физического воздействия, лишение пищи, воды и прогулок.
14 сентября. Арестованной предъявлены показания фон Шверинга, подтверждающего, что он вел с ней антиправительственные разговоры. Ей предложено подробно осветить содержание разговоров… От дачи показаний отказалась… Применены те же меры и лишение сна. Допрос велся при интенсивном облучении и приостановлен по указанию врача в связи с возникновением ожогов на лице и угрозы длительной потери сознания. Режим содержания усилен переводом в одиночную камеру.