Разрушенные (ЛП)

Я дал им место для этого.

В день, когда я открыл клуб для избранных, я был готов к нескольким вечеринкам. Но я не был готов к неожиданному успеху и поклонению.

Чтобы быть частью моего мира я требовал три составляющие:

Подчинение.

Дисциплину.

Строжайшую секретность.

Не говоря уже о неприличных членских взносах каждый месяц.

Оскар двигался рядом со мной, осматривая арену.

— Не совершай идиотских поступков. Эверест не примет обвинение. Ты знаешь, что случилось в прошлом месяце с Богомолом.

В прошлом месяце Богомол, также известный как Давид Горин, смошенничал и закончил выбитыми зубами и сотрясением. Я ударил его всего лишь один раз.

Оскар барабанил пальцами по стеклянным перилам.

— Если ты пойдешь ругаться и обвинять, ты получишь только...

— Что? Гнев мотоциклетного клуба «Осы»? К черту их. Они не могут сделать ничего хуже, чем то, что уже сделали другие, — я напрягся. Я не хотел это говорить. Я хотел сказать, что надеру ему зад и вышвырну его из моего клуба навсегда. Оскар искоса посмотрел на меня.

— Если бы ты сказал мне, что они сделали, возможно, я бы согласился. Но поскольку тебе нравится сохранять все в гребаной тайне, я понятия не имею, о чем ты говоришь, и твои завуалированные намеки очень сильно начинают раздражать мои проклятые нервы.

Мое лицо озарила улыбка, которая была большой редкостью. Мне нравилось, что светловолосый Оскар с лицом ребенка мог мне противостоять. Немногие были на это способны.

В действительности, я мог бы назвать двух людей в своей жизни, которые заставили меня прогнуться. Остальным такой возможности я не давал, и в свою очередь они страшились бездушного орудия, которое существовало где-то посередине, где не было правильного и неправильного.

Оскар усмехнулся, сгибая руки:

— Я знал, что, в конце концов, я заставлю тебя улыбнуться.

Потягивая шею, стараясь размять суставы, я пробормотал:

— Время для разговора с так называемым непобедимым Эверестом. Меня достало его дерьмо. Я искал предлог, чтобы вызвать его на ринг, и он мне его предоставил.

Единственный раз, когда кому-то разрешалось трогать меня, был во время боя. Удар в живот не ранит, для меня это как нежное прикосновение к щеке. Удары были лекарством, ласка была проклятьем для меня.

— Ты никогда не говоришь. Ты только причиняешь боль, — Оскар стянул свой пиджак и бросил его на черный диван позади нас. На отдельном балконе находились бар, черный диван и кофейный столик. Большинство ночей были проведены здесь, контролируя и командуя. Мой кабинет был строго для меня — заблокирован и непроницаем от любопытных глаз клиентов.

— Это то, что я делаю лучше всего. То, для чего я создан, — проведя рукой по волосам, я вздрогнул, не обнаружив короткого «ежика». Всю свою жизнь я был вынужден стричь их коротко, как кадет. Когда-то пряди были рыжими, когда я стал старше, они превратились в медные, затем стали темными с бронзовым отливом, пока для маленького мальчика, которого я помнил, не перестало все существовать.

— Первый урок этикета на этой неделе. Он задолжал мне гребаного уважения, — мои пальцы захрустели, когда я сжал кулаки.

— Все верно, — Оскар кивнул, улыбнувшись мне. Мы направились вниз по лестнице, покрытой черной ковровой дорожкой. На каждой ступеньке были очертания лисы, тисненные серебряной нитью. — У тебя есть привычка требовать уважения с помощью физического насилия.

Оскар был прав. Люди должны были меня уважать, потому что я достоин этого. Я дрался с каждым, кто думал, что может вытереть мною пол. Я показал им, что мог жить в теле, покрытом рубцами, но каждый шрам я заслужил. Каждый из них говорил о том, что я совершил, что таилось в моем прошлом.

Звук музыки исчез, как только вой арктического ветра и ледяные колючки снега унесли меня от настоящего к прошлому.

— Убей его, Фокс (прим.перев. Fox с англ. — Лис).

До сих пор я никогда не ослушивался приказов, но покачал головой. Я не мог это сделать, я знал к чему это приведет. Я не в состоянии поднять нож и ударить малыша, который стоял передо мной.

Просто ребенок.

Просто ребенок.

Я сам был просто ребенком. Но все же я был убийцей.

— Ты знаешь, что мы сделаем с тобой, если ты откажешься.

Я знал, но это ничего не меняло. Я упал коленями на снег, ненавидя пронзительные ветра и низкие температуры. Сегодняшний вечер будет дерьмом.

— Бросьте его в яму, пока он не усвоит урок.

Память взорвалась осколками, терзая мой мозг иллюзиями настоящего и прошлого, смешивая их.

Тряся головой, я повернулся к Оскару:

— Позвони Доусону и его команде безопасности. Я хочу, чтобы Эвереста вместе с его приспешниками вышвырнули после этого.

Мы остановились у лестницы.

— Сделаю, — Оскар поднял руку, дав мне пять. — Вот выказывание уважения.

Идиот.

Я не двигался, только переключился с человека представительной внешности в старого себя, себя, что был обучен и вылеплен ненавистью и дисциплиной.

Переход от нормального до убийцы произошел мгновенно.

Оскар поспешно отодвинулся:

— Боже мой. Ты должен покончить с этим дерьмом, Фокс. Это ненормально.

Когда я говорил, что я нормальный?

Игнорируя его, я пошел в сторону рингов. Сегодня они работали на полную мощность. Лист ожидания висел рядом с табло с отказанными заявками.

Ринг тайского бокса был зарезервирован на вечер «Скатами». Группой людей, которые выглядели жесткими и имели мастерство настоящей группы бойцов. Они были здесь, не для того чтобы пролить кровь, а для того чтобы улучшить свои навыки.

Я хотел столкнуться один на один с их главным парнем по имени Штопор, для этого еще нет причин… пока нет. Но я найду. Это только вопрос времени, стоит только разозлить меня.

Подходя к рингам, я заметил его. Одной рукой он обнимал за талию девушку с азиатской внешностью, другой касался еще одной, одетой в серебряно-золотое платье. Я не мог оторвать от нее глаз. Я еще так себя не чувствовал.

Казалось, что весь холод в моей крови внезапно превратился в гребаный пар, шипя по моим венам. Я чувствовал, как все мое тело напряглось, я боролся с желанием не смотреть на нее. Я запомнил ее лицо, отметил ее недостатки, я смог увидеть за этот миг все ее особенности. Средний рост, хорошо сложенная фигура, у нее было достаточно изгибов, чтобы привлечь внимание, но недостаточно, чтобы назвать ее «пышной». Она держалась уверенной, все ее тело было напряжено, в то время как ее лицо растягивалось в улыбке, скрывая истинные мысли.

Чем дольше я смотрел, тем больше замечал: слабость, гнев, сила, стойкость, но под всем этим та же злость, смятение, что скрывается внутри меня. Я чувствовал беспомощность, с которой ничего не мог поделать.

Мне не нужна было знать ее, чтобы почувствовать явную ненависть, которую она так хорошо скрывала. Она словно мой двойник. Я, как и она, не мог избавиться от гнева, который прочно сидел внутри меня.

Черт. Я возненавидел эту связь, которую почувствовал с ней.

В ней не было ничего необычного, помимо ее очевидной красоты, и все же казалось, что над ней словно облако. Ее тело закрыто, ее глаза украшены неизвестной мне печалью.

«Я хочу знать почему».

Я остановился. Нет, черт, нет.

Плевать. Она была женщиной, а я не поддавался их чарам. Я нашел облегчение в другом.

В основном в боли.

Я потерял достаточно времени, ведя себя как придурок. Приложив усилие, чтобы игнорировать женщину, которая зажигала что-то глубокое внутри, я оглядел комнату. Все люди двигались тихо и почтительно. Проститутки, работая на меня, зарабатывали за неделю больше, чем за год на улице, сексуально двигались, обслуживая клиентов в шикарных нарядах.

Если кто-то хотел приватный бой или комнату, чтобы потрахаться, весь нижний этаж моего клуба был в их распоряжении.

Я никогда не был окружен богатством. И я был согласен, что тепло и уют, предоставленные за деньги, были чертовски лучше, чем трястись в снегу в ожидании пока кто-то убьет меня.