Мерзость

Я был поражен низостью и мелочностью адмирала Бэрда.

— Отправить вас одного на всю зиму на мыс Ройдс — это равносильно одиночному заключению. — Голос выдавал мой гнев. — И без радио… Адмирал Бэрд спятил после трех месяцев одиночества — а у него была ежедневная радиосвязь с «Маленькой Америкой».

— Без радио, — ухмыльнулся мистер Перри.

Я пытался это понять, но не мог.

— Была ли какая-то цель — или причина, — чтобы вы провели семь месяцев в изоляции и пять в полной темноте в хижине Шеклтона на мысе Ройдс?

Мистер Перри покачал головой, но ни в его лице, ни в голосе не отразилось гнева или обиды.

— Как я уже говорил, меня взяли в экспедицию, чтобы лазать по горам. После того как мы спасли Бэрда — нам пришлось делить с ним маленькую подземную пещеру, которая служила ему передовой базой, с восьмого августа, дня нашего прибытия, до двенадцатого октября, когда Бэрд и доктор Поултер улетели на «Пилигриме», — я наконец отправился в летние экспедиции, где мой опыт альпиниста пригодился ученым.

— «Пилигрим» — это самолет? — спросил я.

Мистер Перри имел полное право сказать: «А что еще это могло быть, если они на нем улетели? Громадный альбатрос?» — но старик лишь вежливо кивнул.

— В начале экспедиции у них было три самолета — большой «фоккер»… — Он умолк и улыбнулся. — То есть «фоккер», мистер Симмонс. Ф-о-к… — произнес он по буквам.

— Понял. — Я улыбнулся. — Зовите меня Дэном.

— Если вы будете звать меня Джейком.

К моему удивлению, это оказалось трудно — то есть непринужденно называть его Джейком. Я редко смущаюсь в присутствии известных или авторитетных людей, но мистер Перри произвел на меня глубокое впечатление. Даже после того, как несколько минут спустя мне удалось произнести «Джейк», мысленно я продолжал называть его мистером Перри.

— В любом случае, у них был большой «фоккер», именовавшийся «Голубой клинок»… который разбился при первой же попытке оторваться от земли — то есть ото льда — после нашего прибытия в Антарктику. Еще имелся даже больший по размерам гидросамолет «Уильям Хорлик», однако он, похоже, всегда стоял на техническом обслуживании. Поэтому в октябре, когда мы добрались до подземного убежища во льду и починили там вентиляцию, за адмиралом Бэрдом и доктором Поултером послали маленький моноплан «Пилигрим» — как только стабилизировалась погода. Помню, что те несколько недель ожидания доктор Поултер наблюдал за звездами и метеорами и измерял атмосферное давление — Бэрд был слишком болен и растерян, чтобы этим заниматься. Высокая концентрация окиси углерода не лучшим образом повлияла на мозг адмирала. Затем, после того как в августе «Пилигрим» забрал адмирала Бэрда и доктора Поултера, мы с Уэйтом и Демасом отправились на вездеходе назад, к «Маленькой Америке»… как раз вовремя, чтобы я успел поучаствовать в экспедициях в горы Хейнса.

— Вы присоединились к экспедиции, чтобы взбираться на горы в Антарктиде?

Постучав, вошла Мэри и принесла нам обоим лимонад, ненадолго прервав разговор. Лимонад был вкусным, домашнего приготовления.

Мистер Перри кивнул.

— Это единственное, что я умею. Единственная причина моего участия в экспедиции. Альпинизм. Конечно, я умел обращаться с моторами и разбирался в другом оборудовании… и поэтому в конце концов зимой, когда мои альпинистские навыки были не нужны, стал обслуживать снегоходы Демаса… Но я отправился в Антарктику ради гор.

— И много у вас было восхождений? — спросил я.

Перри улыбнулся, и взгляд его голубых глаз снова стал задумчивым.

— Пик Мак-Кинли в то лето тридцать четвертого… нет, конечно, не гора Мак-Кинли, а вершина с тем же названием у самого Южного полюса. Несколько безымянных пиков на хребте Хейнса… Ученые искали там мхи и лишайники, и я доставил всех целыми и невредимыми на уступы, потом взобрался на вершину и спустился, чтобы помочь с оборудованием. Летом тридцать четвертого я покорил гору Вудвард на хребте Форда, потом горы Реа и Купер, потом Саундерс. С технической точки зрения ничего интересного. Много работы на снегу и на льду. Большое количество расщелин, ледяных утесов и лавин. Жан-Клоду понравилось бы.

— Кто такой Жан-Клод? — спросил я.

Задумчивый взгляд мистера Перри снова стал сосредоточенным.

— Нет, нет. Просто альпинист, которого я знал много лет назад. Он любил решать проблемы, связанные со снегом, льдом и трещинами. Да, еще я покорил горы Эребус и Террор.

— Эти две последние — вулканы, — заметил я, пытаясь показать, что кое-что знаю о Южном полюсе. — Названы в честь британских кораблей, да?

Мистер Перри кивнул.

— Их назвал в тысяча восемьсот сорок первом году Джеймс Кларк Росс — его считают первооткрывателем Антарктиды, хотя его нога не ступала на континент. Корабль ВМС Великобритании «Эребус» был его флагманом, а кораблем «Террор» командовал его заместитель, некий Фрэнсис Крозье.

Я все записал, не зная, пригодится ли мне это в предполагаемой книге о гигантских мутантах, пингвинах-убийцах, напавших на хижину Шеклтона.

— Несколько лет спустя Крозье был заместителем у сэра Джона Франклина, когда в северных ледяных полях были потеряны и «Эребус», и «Террор», — почти рассеянно прибавил мистер Перри, словно заканчивал мысль. — То есть британские ледоколы, — с улыбкой уточнил он. — Не вулканы. Те на своих местах.

— Они утонули? — Я поднял голову от блокнота. — Два судна, в честь которых были названы вулканы, «Эребус» и «Террор»… Они затонули несколько лет спустя?

— Дело обстоит гораздо хуже, Дэн. Они исчезли. Сэр Джон Франклин, Фрэнсис Мойра Крозье и еще сто двадцать семь человек. Они пытались пройти Северо-Западным проходом, и к северу от Канады два судна и все люди просто… исчезли. На необитаемых островах нашли человеческие кости, но до сего дня не обнаружили никаких следов ни кораблей, ни большинства людей.

Я лихорадочно писал. Северный полюс и экспедиции к нему меня не интересовали, но больше ста человек и два судна просто… исчезли без следа? Я спросил полное имя капитана Крозье, и мистер Перри произнес его по слогам, словно ребенку.

— В любом случае, — заключил мистер Перри, — поскольку адмирал Бэрд не хотел видеть меня рядом с собой — полагаю, я напоминал ему о почти преступной небрежности, когда он едва не отравил себя газом в своей разрекламированной «Передовой базе» и вынудил других людей рисковать жизнью для его спасения — в мою следующую и последнюю антарктическую зиму, то приказал мне в одиночестве «наблюдать за пингвинами» в хижине Шеклтона на мысе Ройдс. С марта по октябрь тридцать пятого.

— Наблюдать за пингвинами, которые уже ушли, — сказал я.

— Да. — Усмехнувшись, мистер Перри скрестил руки на груди, и я снова поразился, какие сильные у него предплечья. На них были заметны несколько шрамов. Старых шрамов. — Но осенью, прежде чем стало совсем холодно, я каждый день вдыхал невыносимую вонь помета из колонии пингвинов.

— Наверное, это выглядело как настоящее наказание, — повторил я, с ужасом представляя подобную изоляцию и чувствуя настоящий гнев из-за мелочности адмирала Бэрда. — Я имею в виду не помет. Чувство, что вы в одиночном заключении.

В ответ Перри лишь улыбнулся.

— А мне нравилось, — сказал он. — Те зимние месяцы в хижине Шеклтона были одними из лучших дней в моей жизни. Конечно, одиноко и холодно… временами очень холодно, поскольку хижина на мысе Ройдс не была предназначена для обогрева всего одного человека, и ветер каждый день находил дорогу через тысячи щелей и трещин… но чудесно. С помощью брезента и старых ящиков Шеклтона я соорудил у двери маленькое убежище, где мог поддерживать тепло, хотя иногда по утрам мех росомахи вокруг отверстия в моем спальном мешке покрывался инеем. Но само ощущение… просто чудесное. Необыкновенное.

— Той зимой вы покоряли горы? — спросил я и тут же сообразил, что вопрос глупый. Кто полезет на горы в полной темноте и при температуре минус шестьдесят или минус семьдесят?

Удивительно, но Перри снова кивнул.