Мерзость

— Мы приносим свои извинения, Ричард, — перебивает полковник Нортон. — Это довольно-таки запутанная история, но именно так мы узнали о смерти Бромли. Позволь объяснить. Когда Джон Хазард и Хари Синг Тапа приближались к Западному Ронгбуку, предмету своих исследований, религиозные паломники рассказали им (их слова перевел Хари Синг Тапа), что два английских сахиба в Тингри — один по имени Бромли и «другой не говорящий по-английски сахиб» по имени Майер — наняли шесть яков и вместе с ними направились на юг, потом на восток вдоль реки Чобук, а потом снова на юг к леднику Ронгбук и Джомолунгме.

— Тибетцы прямо сказали, что Бромли и этот Майер вместе направлялись к горе Эверест? — Дикон допивает виски и аккуратно ставит пустой бокал на плетеный столик рядом со своим креслом.

— Именно так, — кивает полковник Нортон. — Два других паломника — все они направлялись в монастырь Ронгбук — рассказали Хазарду и Хари Синг Тапе то же самое, когда они возвратились назад, к перевалу Панг Ла и Шекар-дзонгу. Однако они прибавили, что на следующий день после того, как Бромли и Майер покинули Тингри, туда пришли еще семь «не говорящих по-английски английских сахибов», которые тут же оставили деревню и направились на юго-восток, словно по следам Бромли.

— Очень странно, — замечает Дикон.

— Более того, — продолжает Нортон. — Хазард и Хари сами видели Бромли и Майера. И семерых людей, следовавших за ними.

— Где теперь Джон Хазард? — спрашивает Жан-Клод.

Джон Ноэл неопределенно разводит руками.

— Полагаю, где-то в Индии, делает картографические съемки для правительства.

— А Хари Синг Тапа? — интересуется Дикон.

— Тоже занимается картографическими работами в Индии, — отвечает полковник Нортон. — Но отдельно от Джона.

— Вы можете рассказать, что именно видел Хазард? — спрашивает Дикон.

Слово берет доктор Хингстон. Я чувствую, как еще сильнее напрягаются мышцы спины и шеи — несколько минут, которые согласились уделить нам эти люди, скоро истекут, а мы не получили никакой достоверной информации.

— Хазард и Хари направлялись на северо-восток и только начали подниматься по древней торговой тропе к Панг Ла, когда Хари — у него было более острое зрение — сказал, что видит две группы всадников, двигающиеся на юг. До всадников было несколько миль, но погода стояла ясная — Хазард сказал, что они могли видеть гору Эверест, курящуюся сильнее, чем когда-либо, так что облачный шлейф тянулся над вершинами миль на тридцать к востоку от нашей горы. Хазард и Хари свернули к ближайшему склону, и Джон взял полевой бинокль, чтобы рассмотреть все как следует. Дальняя группа состояла из двух человек — Джон сказал, что, вне всякого сомнения, узнал лошадь Бромли и мула, которого тот купил в Дарджилинге, но теперь у Бромли и его нового товарища были еще шесть яков — а довольно далеко от них, часах в пяти или семи езды, двигались семь человек на более крупных лошадях. Либо на настоящих верховых лошадях, либо — как назвал их Хари — этих больших лохматых монгольских пони.

— Это выглядело как преследование? — спрашивает Дикон.

— Хазарду это показалось очень странным, — говорит Нортон. — Когда они догнали нас в Дарджилинге, он рассказывал, что потом подумал, что им с Хари Синг Тапой следовало повернуть на юг и узнать, что, черт возьми, там происходит — не собирается ли Бромли и следующие за ним люди посягнуть на нашу гору. Но из-за картографических съемок Хазард и так уже отставал от нас на несколько дней. Он хотел догнать нас до прибытия в Калькутту, и в конечном итоге они с Хари повернули на север, к перевалу Панг Ла.

— Какого числа они видели всадников? — уточняет Дикон.

— Девятнадцатого июня. Всего через три дня после того, как наша группа разделилась на выходе из долины ледника Ронгбук.

— Все это очень увлекательно, — замечает Дикон, — но никак не подтверждает сообщение, что лорд Персиваль погиб под лавиной на горе Эверест. Полагаю, вы получили дополнительную информацию из какого-то другого надежного источника?

— Получили, — подтверждает Оделл. — Когда мы с Шеббером завершали нашу довольно приятную геологическую экспедицию и направлялись на север, к главному проходу на восток, то встретили трех шерпов, которые сопровождали нас на гору Эверест, опытных высокогорных носильщиков. Возможно, по экспедиции двадцать второго года вы помните одного из них, который лучше всех говорил по-английски… Иемба Чиринг, но все почему-то звали его «Ками».

— Я очень хорошо помню Ками, — говорит Дикон. — Он таскал тяжелые грузы в пятый лагерь… без кислородной маски.

— Совершенно верно, — кивает Оделл. — И он был таким же надежным во время экспедиции этого года, окончившейся так печально. Но мы с Шеббером очень удивились, когда снова повернули на северо-восток и встретили Ками и двух его не говорящих по-английски двоюродных братьев, Дасно и Нему. Они так спешили, что буквально хлестали своих маленьких тибетских лошадок… вам известно, что шерпы редко так обращаются с животными. Они вернулись на ледник Ронгбук, а теперь бежали, словно спасаясь от смерти.

— Какого числа это было? — спрашивает Дикон.

— Двадцать второго июня.

Полковник Нортон прочищает горло.

— Ками и его кузены пошли назад вместе с нами, но попросили разрешения отделиться от основной группы. Я позволил, полагая, что они самостоятельно пойдут домой. Очевидно, они собирались вернуться в базовый лагерь… а может, и в верхние лагеря.

— С какой целью? — спрашивает Жан-Клод. — Могу ли я предположить… уборку мусора?

Нортон хмурится.

— Вполне возможно. Хотя мы не оставили после себя ничего ценного, если не считать таковым запасы ячменя и консервов в разных лагерях.

— Впоследствии Ками убеждал меня, что они случайно оставили там какой-то религиозный талисман, — говорит Оделл. — Он подумал, что забыл талисман в базовом лагере или прикрепленным к одной из каменных стен сангха во втором лагере. Говорил, что не может без него вернуться к семье и в деревню. Я ему поверил.

— И что, по его словам, они видели? — спрашивает Дикон.

Я тайком бросаю взгляд на часы. Остается не больше трех минут, прежде чем эти уважаемые альпинисты должны будут отправиться на официальный прием, устраиваемый Королевским географическим обществом в этом же здании. Оглянувшись, я вижу, что фонари на пересечении Экзибишн-роуд и Кенсингтон-роуд уже горят. Октябрьский вечер уже опустился на город.

— Ками рассказал, что вместе с двоюродными братьями вернулся в наш старый базовый лагерь двадцатого июня, — говорит Оделл. — Они обыскали лагерь, но талисмана там не было. Однако они нашли там то, что повергло их в недоумение… семь хромых монгольских лошадей, пасущихся ниже памятной пирамиды из камней, ниже озерца из талой воды, где растет немного той жесткой травы.

— И никто не приглядывал за лошадьми? — спрашивает Дикон.

— Ни души, — подтверждает Оделл. — А чуть дальше в долине, до начала лабиринта из ледяных шпилей, они наткнулись на палатку Уимпера, принадлежавшую лорду Персивалю — ту самую, в которой он спал каждую ночь, когда мы видели его во время перехода, Ками ее сразу узнал — и двух мертвых тибетских пони. Лошади были убиты выстрелом в голову.

— Застрелены! — вырывается у Жан-Клода.

Оделл кивает.

— Ками рассказал нам, что он и его младшие братья встревожились. Нема не хотел ни идти дальше, ни оставаться рядом с мертвыми лошадьми, и поэтому Дасно повел его назад, к базовому лагерю, а Ками продолжил подъем по леднику ко второму лагерю. Он говорит, что должен был найти талисман. И еще он удивлялся и немного беспокоился за Бромли, который был добр к нему, когда приходил к нам в лагерь во время перехода.

— А он больше не видел Бромли? — спрашиваю я.

— Нет, — отвечает Оделл. — Ками нашел свой талисман — между камнями сангха, которую они построили во втором лагере, именно там, где и предполагал.

— Что такое сангха? — интересуется Жан-Клод.

Ему отвечает Дикон: