Страница 10 из 10
Тогда Сергей Контрфорсов взял расчет на работе, сказал, что уезжает в дальние северные края за романтикой, а сам укрепил одну из комнатушек родового дома так, чтобы невозможно было выбраться, потом с помощью Аркадия, который уже упоминался, сделал металлическую дверь с решеткой. Сколотил нары, которые отстегивались от стены только на ночь, а днем нельзя было на них лежать, поставил парашу — и таким образом устроил себе тюрьму. Мать поплакала, но знала упрямство сына и согласилась выполнить его требования: три раза в день подавать в окошко еду (на глаза же не показываться!), причем еду такую: на завтрак кусок сухой каши без соли и кружку воды, на обед баланду из пшенной крупы с крупинками мяса, на ужин опять кусок каши с кружкой воды. Телевизора, книг, радио — нельзя. Газета одна в три дня: последний номер «Гудка». Письма (от матери, поскольку кому ж еще было ему писать?) — раз в месяц. Продуктовые передачи общим весом не более двух кило, исключая спиртное, — два раза в месяц. Свидания с родственниками — то есть опять же с матерью — раз в три месяца. Сидеть в тюрьме Сергей определил себе год — и заранее предвкушал, каким счастьем станут для него первые дни свободы. Но по мере сидения, по мере того, как страдания его (а он страдал-таки от одиночества, от нехватки журналов, к которым привык, от нехватки человеческого общения) — увеличивались, он, подобно Александру Бледнову, тоже решил оттянуть момент — и осудил себя еще на год.
Тут мать не выдержала...
Однако, прошу прощения, меня завело в сторону, я ведь намеревался дать хронику, следуя — но противостоя! — пасквилю г. болтатриста, то есть об однофамильцах, которые совсем не такие, как в этом пасквиле.
Взять, например, человека по фамилии Сусоев.
...На этом рукопись обрывается.