Страница 94 из 96
побоями, вновь усадили под замок, это мучительное состояние, казалось, оставило его. Избитое, в ссадинах,
лицо его, с взъерошенной, политой кровью бородой, горело непреклонной решимостью.
Как только поездной состав, в котором находился он, помчался в дальнейший путь, он встал на сиденье,
оперся спиной о стенку и вышиб сапогом стекло. Постояв неподвижно с минуту и удостоверившись, что на звон
стекла никто не обратил внимания, он попробовал осколком, торчащим в раме, перерезать свои путы. Но острое
стекло, только ранило руку и при сильном нажиме крошилось. Тогда Нефедов, став попрежнему, сапогом
начисто освободил раму от остатков стекла. Поезд шел. Нефедов напряженно вслушивался в шум за дверьми.
Для себя он твердо решил или спастись, выпрыгнув у остановки в окно, или же, если за ним явятся до
остановки, как это часто бывало, самому броситься в объятия смерти.
Медленно шло время. Напряженное сознание его все превратилось в слух. Вот поезд замедлил свой
полет. Раздельно защелкали колеса о рельсы. Загремели стрелки. Мимо окна замелькали станционные
сигнальные цветные фонари. Нефедов, высунувшись ногами в окно, каким-то чудом сидел на раме, сохраняя
равновесие.
Поезд почти остановился. Глубоко вздохнув, он с силой оттолкнулся ногами от стенки вагона и выпал на
рельсы. Сила падения оглушила его. Железо рельс, казалось, раздробило ему все кости. Уже поезд прошел
вперед, а он все еще не был в силах подняться на ноги.
Но чуткое ухо его уловило дрожание земли и шпал. Мелькнула мысль — встречный поезд. Напрягая все
свои силы, Нефедов с трудом перевалил свое тело за рельсы, попав там в грязную сточную канаву. Тут же над
ним зарокотал колесами быстрый поезд.
Потом все смолкло вокруг.
“Спасен. Но надолго ли?” — подумал он. Попробовал подняться на ноги. Это ему удалось без труда.
“Куда же итти? Что впереди, там, где горят разноцветные станционные огоньки?”
Собрав всю свою выдержку, он смело зашагал вдоль полотна к далеким электрическим звездам.
Вновь заломило голову. Озноб противной, зябкой дрожью пробежал от поясницы к затылку.
“Болен, простудился”, — решил Нефедов.
Впереди замаячила темная постройка.
— Эх, если бы развязать руки! А то чорт знает на кого наткнешься.
Но, несмотря на эти сомнения, он шел все вперед уже вдоль темной улицы.
В стороне за проулком сверкает огонек курильщика.
“Была не была”. Нефедов направился к огоньку.
Скамья. На ней пара. Ночь темная, хотя небо усыпана яркими звездами.
— Товарищи, помогите, — сказал он.
— Ишь, нализался, барбос. Проваливай, пока цел.
— Я не пьян, товарищи. Меня ограбили.
— Чего врешь? — Со скамьи поднялась фигура мужчины.
— Чей будешь?
— Проезжий.
— Проезжий?.. Смотри-ка, Мотя, да у него, верно, руки связаны.
— Ну, развяжи, раз просят, — посоветовал женский голос.
— Посвети, Мотя.
Чиркнула сера, загорелась спичка.
— Разделали, братец, тебя под мрамор. — Спичка, погасла, но Нефедов успел заметить на груди одетого
в солдатскую обмундировку мужчины большой красный бант.
Наконец руки освобождены. Нефедов с наслаждением почувствовал себя способным защищаться.
— Спасибо, друг.
— Не на чем.
— Что, красный?
— Ну да, не кадет. Из отряда Черноусова я.
— А он за советскую власть?
— Ха-ха-ха! Вот чудак, а то как же? Большевик он.
— А как к нему пройти?
— На что тебе он?
— Дело серьезное есть.
— Скажи, какое?
— Ну, подойди, скажу. Громко нельзя.
Парень недоверчиво подошел. Нефедов вкратце рассказал о предательстве Воронина и о себе.
— Нужно предупредить Черноусова. Он меня знает.
— Ну, пойдем, коли так. Мотя, голубка, прощай до завтра.
Черноусов — солдат, высокий, длинноволосый, усатый блондин, крепко спал на лавке, когда Нефедов
вошел в помещение.
Провожатый разбудил начальника. Тот вскочил на ноги, зевнул, удивленными глазами уставился в лицо
Нефедова.
— Что за страшилище? — спросил он.
— Кажет, что вы знаете его, товарищ начальник.
— Нет, не знаю. Кто будешь, дядько, говоря.
— Я — Нефедов, разве не узнал?
— Нехведов, смотрика-сь. Вместе в штабе и в ревкоме были?
— Да.
— А как ты… откуда ты? Да кто тебя обмолотил так? Или спьяну?
— Белые. Слушай, Черноусов. Надо нам спешить. — Нефедов более подробно рассказал ему о событиях
последних дней. Черноусов слушал молча. И только когда рассказчик кончил, громко выругался.
— Сучья стерва, Воронин. Вот шельма. А все, брат Нефедов, оттого, что на охвицеров равнялись в
ревкоме. Мол, больше понимает. Вот и напонимали. Но разговорами не поможешь. Воронинскую армию нам не
обезоружить. Один взвод у меня здесь. Только вчера приехал вербовать добровольцев. Нужно бежать к ребятам,
а то хорош командир. Сейчас же поедем.
— А далеко твой отряд?
— Под Ставрополем.
— И я с тобой.
— А куда ж тебе деваться?
… Ехали степью, привольной, широкой. Загоралась задорная ранняя зорька. Чуть тронутое бирюзой небо
еще продолжало смеяться яркими звездами.
Отряд из двадцати пяти конных трусил рысцой по влажной, росистой траве.
Нефедов, ехавший рядом с Черноусовым, вдруг снова почувствовал головокружение, слабость, холодный
озноб. Противный липкий пот покрыл все его тело.
— Болен я, — сказал он соседу.
— А что с тобой?
— Мутит что-то и жар.
— Тиф, небось. Теперь страсть как тиф косит. В моем отряде сто с лишним человек заболело. Воздух
сырой, поэтому и тиф.
Помолчали.
Позади послышались странные фыркающие звуки. Все конные насторожились.
— Что это? /
— Никак автомобиль.
— Посмотрим, свои или чужие.
— А что?
— Если чужие — снимаем, а автомобиль нам пригодится, скорей к своим приедем. Ну-ка, стой, ребята,
приготовь винтовки.
На крутом повороте дороги отряд притаился.
Загорелись впереди два автомобильных глаза. Машина двигалась не спеша. Вот она поровнялась с
засадой.
— Стой! — закричал Черноусов. — А то застрелим всех.
Машина, дрогнув, послушно встала.
— Кто такой едет?
— Воронин со штабом, — ответил знакомый Нефедову голос.
Конные окружили автомобиль.
— Ну-ка, вылезай, белая сволочь.
— Как смеешь… — раздался голос Воронина. — На меня, на командующего Краевой армией?
— Вылезай. Там поговорим.
Из автомобиля вышли семь человек.
— Руки вверх, — скомандовал Черноусов. — Обыщи их, Несмачный и Пихлак.
Как только прозвучали его слова, один из задержанных высоко прыгнул вперед на лошадиные морды.
Кони попятились назад в сторону, а человек стрелой помчался от дороги в степь.
— Хлопцы, обезоружьте этих, а я уже догоню бегунца.
Взвилась плетка, рванулся горячий конь Черноусова.
Сверкнула в зареве зари обнаженная сабля.
— Стой! — кричал на скаку всадник. Он уже почти догнал бежавшего без оглядки человека. — Стой,
говорят.
Беглец остановился. Тяжело дыша, сказал:
— Слушай, Черноусов… Если отпустишь меня… сто тысяч рублей твои…
— Воронин, гад, предатель… Купить меня хочешь? Не продаюсь. Сто тысяч и так мои будут. А тебе вот
на.
Свистнула сабля. Точно отклеившись, скатилась с плеч голова. Рухнуло в траву безжизненное тело.
Черноусов соскочил с лошади. Обыскав карманы трупа, он вытащил из них два свертка: один с деньгами,
другой с документами. В юном свете загорающегося дня он прочел один из них и галопом помчался назад к
своим.
— Хлопцы, полковника зарубил я. Шофер, садись в автомобиль. Несмачный, Пихлак, Татаренков,
Нефедов, садитесь.
— И я сейчас. Ты, Петрушин, за начальника. Веди хлопцев на позицию, а я поспешу скорее.
— А с этими как?
Черноусов, не отвечая, сел в автомобиль, н когда машина уже тронулась в путь, крикнул в ответ: