Страница 92 из 96
— Непорядок. По-русски это будет…..
— Беспременно. Ну, казаки говорят, что лучше головы положат, а жен и девок не дадут и земли больше
не дадут.
— Чудно, жены сообща… так дети ж чьи?
— У них насчет детей просто, как котят в мешок, да в Кубань.
— Почему Кубань?
— Ну, в реку какую или пруд. Вот какие дела, брат. Я еще с недельку повоюю, деньжат зароблю да
домой. Так что ж, ходи к нам. Вместе в станицу вертаться будем.
— Ладно уж. А мне нынча странник говорил, что видение есть вроде змеи. Мол, антихрист снизошел и
печати свои ставит. А на печати и написано: “Совет и Красная армия”, на которых печати эти, те в царствие
божие не попадут — пиши пропало, все в аду будут.
— Да, делишки.
Не вытерпев, вмешался в разговор Грабуль. Но ни солдат, ни казак его слушать не стали, и, смачно
выругавшись, отошли к вагонам.
Члены комиссии прошли дальше. Но всюду настроение бойцов было подобно выявленному. “За
контрибуцию, за веселую жизнь, против войны, против немецких шпионов и разных иногородних”.
Когда они возвращались к себе в вагон, Грабуль, резко чеканя слова, сказал:
— Завтра же надо поговорить телеграфно с ревкомом. Немедленно отстранить от должности Воронина.
Арестовать его.
Ложась спать, они были оба раздражены и с нетерпением ждали наступления следующего дня.
Вдруг в купе без стука вошел сам командующий армией.
— Погуляли, товарищи? — спросил он, хитро улыбаясь.
Грабуль не сумел сдержаться.
— Арестовать тебя надо. Не командир революционной армии, а бандит — вот кто ты.
— Почему? — спокойно спросил Воронин.
— Потому что… потому что ты белогвардеец.
Воронин помолчал, а затем громко воскликнул:
— Вы правы. Белогвардеец я. Довольно играть в прятки. Вы арестованы.
— Как бы не так, — прокричал в ответ Грабуль и выхватил из футляра маузер.
Но Воронин предупредил его. Один за другим прозвучали четыре выстрела. Грабуль упал с лицом,
залитым кровью.
— Руки вверх, — между тем закричал Воронин, грозя револьвером Нефедову.
Тот повиновался.
В купе ворвались еще трое, они быстро связали ему руки и повели.
— Куда ведете, товарищи? — спросил Нефедов.
— Не бойся. Стрелять не станем. Посидишь арестованным, а там будет видно.
Связанного Нефедова втолкнули в маленькое купе, где обычно помещались проводники. Всю ночь за
окном метались тени, слышались громкие возбужденные голоса. Потом вагон тронулся с места и покатил в
неизвестность.
*
Оставив Баратову в штабе Добрармии на попечение Думы, Сергеев быстрой птицей залетал по округу.
Осчастливленный новым производством, деньгами и предстоящей славой он, не щадя сил своих, мчался, где
лошадьми, где поездом, из станицы в станицу.
В условных местах встречался с руководителями подпольных офицерских групп, говорил им — “в
четверг восстание”, давал инструкции и бешено мчался дальше.
Одни сутки всего остались в распоряжении Сергеева. Уже почти все было сделано. Нужно было заехать в
последнюю, наиболее крупную по краю организацию и затем мчаться в армию Воронина.
Поздним вечером этого дня Сергеев достиг, наконец, последнего пункта своей командировки.
Угасал лиловый вечер. У темных домов хороводилась молодежь. Загорались в окнах оранжевые огни.
Вот двухэтажный дом у темной церкви, принадлежащий бывшему окружному атаману Кожелупу.
Сергеев, оставив в стороне лошадь, постучался в двери. В доме не проявляли признаков жизни. Тогда он
громко забарабанил и руками и ногами. Двери все не открывались. Но из калитки высокого забора,
окружавшего дом со всех сторон, вышла темная женская фигура.
— Вам кого? — спросила она.
— Хозяина нужно видеть.
— Но его уже шесть месяцев как нет дома.
— Кто вы такая?
— Жена его.
Сергеев быстро подошел к ней
— Я от штаба Добровольческой армии. Скорей проведите меня к мужу.
— Ох, — вздохнула женщина. — Страшно. Но пойдемте.
Пройдя двором, лабиринтом темных комнат и коридоров, они наконец остановились. Провожатая
постучалась в дверь, в щелях которой был виден свет.
— Поля, ты? — спросил чей-то баритон.
— Да, я, открой.
Пока неизвестный возился у двери с ключом, женщина, снова вздохнув, произнесла:
— Так целых полгода сидит и ни разу не выходил на воздух.
Сергеев сочувственно вздохнул:
Раскрылась дверь. В освещенном изнутри просвете появился грузный бородатый мужчина.
— Поля, кто это? — тревожно спросил он, указывая на прибывшего.
Не дав женщине ответить, Сергеев заявил:
— Из штаба Добрармии, от его императорского высочества к вам с директивами.
— Кто вы такой?
— Полковник русской армии Сергеев, Виктор Терентьевич.
— Не знаю… Не слышал, — проворчал грузный бородач. — Такой молодой и полковник… Странно.
— Ничего нет странного, — вспыхнул Сергеев. — Прошло время, когда чины раздавались по годам.
— Да, возможно. Я оторван от внешней жизни. Но зайдите.
— Вы окружной атаман, господин Кожелуп, Юрий Дмитриевич?
— Он самый. Садитесь. Поля, принеси чего-нибудь закусить гостю и вина.
Помолчали.
— Так с. Что же от меня, обездоленного, одинокого старика хочет штаб?
“Притворяется, сукин сын. Не доверяет, — подумал Сергеев. — Ну, хорошо же”.
— Штаб приказывает вам, — раздельно произнес он, — чтобы вы послезавтра, то есть в четверг,
выступили со своим полком. В задачу вашу входит свергнуть советы и захватить власть в округе.
— Вы смеетесь?.. С каким таким полком?
— Довольно играть в жмурки, атаман. У вас шестьсот семьдесят бойцов. Вот мой мандат. А это личное
письмо к вам от генерала Алексеева.
Кожелуп быстро посмотрел и то и другое.
— Отлично. Вы меня убедили. Хорошо, что подоспели. Мы уже собрались выступить завтра.
Атаман подошел к дверям напротив и быстро распахнул их. В комнату ворвалось восемь офицеров в
погонах. Испуганный Сергеев попятился к стене.
— Не волнуйтесь, господин полковник. Это — мой штаб, — успокоил его Кожелуп.
— Господа. Полковник Сергеев привез нам из штаба радостное известие. Послезавтра повсеместно по
краю восстание. Есть приказ нашему полку и точные инструкции.
— Великолепно, замечательно! — хором воскликнули офицеры.
— Господа! Я с капитаном Веселицким потолкую с посланцем. А вы немедленно же ступайте,
предупредите всех наших.
Офицеры закутались в шинели и бурки и гурьбой удалились.
— Разрешите представить: полковник Пров Тихонович Веселицкий, капитан штабной службы. Мой
начальник штаба.
Сергеев с чувством пожал руку сухопарому высокому офицеру, с сонными глазами и вздернутым кверху
носом.
Вошла жена Кожелупа в сопровождении высокой черноглазой девушки. Они поставили на стол бутылку с
вином и поднос, наполненный гроздьями черного винограда.
— Вы пейте, пока мы приготовим ужин.
— Знакомьтесь. Полковник Сергеев. Моя жена — Полина Абрамовна, дочь Лизочка. Только что кончила
гимназию.
— Я счастлив, сударыня… Мадемуазель, разрешите…
— Ну ступайте, девочки, мы еще посовещаемся. Вы, надеюсь, не обидите старика, перебудете у нас с
недельку.
— Нет, не могу, атаман. Сегодня же в ночь уезжаю.
— Почему же так скоро?
— Экстренная командировка.
— Если ваш отъезд связан с долгом службы, не смею задерживать. Но выпьем.
— Виноват, тост…..
— За успех нашего дела, — сказал Сергеев.
— За победу над красными, — добавил капитан.
— За торжество белой идеи, господа, — присовокупил атаман.
Бокалы были залпом опорожнены.
— Именно, за торжество белой идеи, — продолжал Кожелуп, отирая пальцами мокрые усы.
— Все наше несчастье в том, что русский народ, увы, не знает белой идеи. Он преклонялся и, я уверен,
преклоняется до сих пор перед внешним выявлением ее — монархией. Но идеи он не знает.