Страница 90 из 96
презирает. Опять пропасть под ногами. Вновь необходим прыжок за счастьем.
Когда заседание закрылось, он, договорившие, с комиссией, хмурый, поехал на станцию. Мысли его
принимали все более мрачный оттенок.
“В сводке есть много правды. Да, я ненавижу ревком, укрепляю власть свою против них. Хорошо же, вы
начала со мной ссору. Посмотрим, кто победит… Посмотрим”.
У своего вагона он столкнулся лицом к лицу со странным, топорного вида человеком, в кепке и голубой
тужурке, на тупом лице которого выделялись толстые, оттопыренные губы.
— Посторонись, балда, видишь, на кого прешь! Я — Воронин.
— Знаю. Вот вам письмо.
— Мне? От кого же?
— Там написано.
— Хорошо, давай. А ты что, тут ждать ответа будешь?
— Да, велено ждать.
— Хорошо, подожди.
Воронин быстро вбежал в вагон, зашел в свое купе, заперся на ключ, сел на мягкое сиденье, сбросил
папаху, распечатал конверт и углубился в чтение письма.
Содержание письма было краткое и излагалось в нем следующее:
УВАЖАЕМЫЙ ГОСПОДИН ВОРОНИН
По поручению его императорского высочества, великого князя Николая Николаевича, а также в согласии со
штабом Добрармии, обращаюсь к вам по следующему поводу:
Небезызвестно вам, господин офицер, чго красные накануне своего падения. Объединенные силы русской
армии, не желая братского кровопролития, употребляют все меры для безболезненного разрешения кризиса.
Считаясь с вашими талантами и военным гением, Е. И. В. предлагает вам оставить службу у красных и
вместе со штабом своим и армией перейти на сторону русских войск. Никаких репрессий, разумеется, ибо мы
хорошо знаем трудности бытия русских офицеров в зоне красных. Напротив, Е. И. В. обещает вам — первое: на
данное предприятие сто тысяч рублей в твердой в валюте; второе: учитывая ваше крупное военное дарование,
обещает вам чин полковника Добрармии.
У вас, как у русского и к тому же офицера, не должно быть колебаний. Бог да поможет вам стать на верный
путь.
В случае вашего согласия, в чем ни Е. И. В., ни штаб не сомневаются, зная вашу русскую душу и неприязнь
советской власти к вам, надеясь на вашу честность, приглашаю вас к себе для личных переговоров. Остаюсь глубоко
уважающий и преданный вам
Полковник С е р г е е в ”
Перечитав еще раз письмо, он подошел к окну. У вагона стоял, как ни в чем не бывало, принесший
письмо толстогубый человек.
“Не боится, — подумал Воронин. — И прав, чего бояться. Дело красных проиграно. У них мне делать
нечего. Нужно спешно уйти. Штаб пойдет за мной — но пойдут ли бойцы? Надо поговорить с полковником
Сергеевым. Не зевай, Воронин, здесь есть чем поживиться. Счастье снова дается в твои руки”.
Он быстро уничтожил письмо, вышел из вагона и, подойдя к посланцу, спросил.
— Где я найду писавшего письмо?
— Идемте со мной, — ответил толстогубый.
— Хорошо.
Миновав несколько улиц, они остановились у ресторана “Лебедь”.
— Заходите и садитесь за стол. Они вас найдут, — сказал проводник.
— Хорошо, — ответил Воронин, в то же время думая: “А нет ли здесь какого-либо подвоха?” Но тут же
он уверил себя в том, что опасности быть не может.
Сел за стол и заказал себе чай. Тут же подошел к нему высокий стройный человек в сюртуке.
Поклонившись, он присел к его столу.
— Господин Воронин? — полушопотом сказал он, протягивая собеседнику пакет. — Я доверяю вам. Вот
обещанные сто тысяч рублей в долларах.
— Об этом после, — сухо ответил Воронин. — Нужно поговорить.
— Тогда пойдемте ко мне в номер.
Когда они вошли в небольшую комнату с кроватью, умывальником, креслом, с картинами на стенах,
незнакомец закрыл дверь на ключ и отрекомендовался.
— Я полковник Сергеев.
— Приятно, — ответил Воронин. — То, что предлагаете мне вы, — мой идеал. С этой целью я стал
командующим армией красных.
— В этом мы не сомневались, — ответил Сергеев.
— Но дело в том, господин полковник, что вряд ли армия пойдет со мной.
— Можно под другим соусом обезвредить красных.
— Именно?
— Объявите ревком агентурой немцев.
— А дальше?
— Арестуйте ревком.
— Это можно.
— Двиньте армию по нашим указаниям.
— Куда?
— К Пятигорску.
— Что этим достигается?
— Многое. Во-первых, обнажается фронт, второе — деморализуется крупная воинская часть, третье —
мы имеем время и возможность под Пятигорском устроить засады и там истребить непокорных.
— Это будет необходимо.
— Вы, стало быть, согласны?
— Вполне.
— Тогда по рукам.
— Дело в том, что ко мне в армию выезжает комиссия, которая, возможно, захочет меня арестовать.
— Нужно арестовать комиссию.
— Значит, я с завтрашнего дня начинаю действовать.
— Действуйте, господин полковник. Вот деньги. Вот приказ о вашем производстве.
— Благодарю, полковник.
— Не стоит благодарности. Только действуйте энергичней. Я сейчас же отправляюсь в ставку и с
инструкциями буду на днях у вас. Прощайте, желаю полного успеха.
*
Утром Василий Гончаренко зашел в ревком.
Дивизия таяла, как снег на солнце. Нужно было принимать решительные меры к предотвращению
полного развала. Нефедов и Васяткин направились туда же за полчаса раньше и подождали его в кабинете
Полноянова.
— Враг, как смертельно раненый зверь, особенно опасен в эту минуту, — говорил знакомый голос, когда
Василий вошел в помещение. — Нужно немедленно повести самое широкое наступление и уничтожить кадетов.
Наступление, кроме того, поможет удержать на высоте боевой дух нашей дивизии.
Говоривший эти слова повернул к Гончаренко свое лицо Сомнений не было. Перед Василием сидел
Драгин, бледный, весь в седине. Завидев старого знакомого, он воскликнул:
— А вот и Гончаренко! Замечательно. Здравствуй, Василий. А я думал, что тебя давно в живых нет.
— Жив еще, товарищ Драгин.
— Вот это хорошо.
— Как дела, Алексей Алексеевич?
— Погоди, после заседания поговорим. Товарищ Полноянов, можно мне еще?
— Пожалуйста.
— Итак, мы разбиваемся на группы. Нефедов, Ляхин, — в воронинскую группу. Гончаренко и Кузуев — в
ратамоновскую. Васяткин — во Владикавказ. Ревком от себя выделит еще товарищей. Создадим мощные
трибуналы. В случае измены — немедленные расстрелы. Закрепим связь. Тем временем подоспеет посланный с
донесением в центр комиссар Друй. Прибудут регулярные части Красной армии, и мы навсегда отобьем у белых
охоту выступать против советской власти.
— На этом и порешили, — подтвердил Полноянов. — Итак, товарищи, будем действовать.
Когда заседание закрылось, Драгин и Василий, уединившись в коридоре, разговорились.
— Теперь в Б., — начал Драгин, — самая злющая реакция. Жалко товарищей, особенно Тегран.
Способная девушка и выдержанная большевичка.
Гончаренко смолчал.
— Я ей обязан жизнью, — продолжал Драгин.
— Как так?
— Когда дашнаки-маузеристы зверски убили мою семью, я был очень потрясен и не мог превозмочь в
себе желания взглянуть на бедных мучениц.
Голос Драгина стал глухим. Он откашлялся.
— Увидеть их мне не удалось. Дашнаки устроили засаду и, несмотря на мой грим, как только я появился
в квартире, меня подвергли обстрелу. Уже раненый, я бросился бежать. Меня преследовали. Откуда ни возьмись
— Тегран. Она самоотверженно помчалась наперерез моим врагам. Троих уложила из браунинга, остальные
бежали. Я же упал, истекая кровью. Она, сильная и бесстрашная, подняла меня и, улыбаясь, успокаивала, пока
не подоспела помощь.
Мучительная догадка посетила голову Гончаренко.
— Вы сидели на скамье? — поспешно спросил он.
— Да, а что?
— Вы были… в бороде и усах?
— Да. Но почему ты побледнел?
— Я, кажется, видел вас… но… не обратил внимания.