Страница 26 из 96
всенародно. Именно казнить. Якобы за изнасилование женщины. На милицию рассчитывать нам нечего.
Арестуем сами.
— Ну, что ж, поедем, — сказал Абрам, — я таких гусей люблю ловить.
— Вся беда в том, что неизвестно, на заводе он или нет. Сейчас позвоню.
Прошла минута переговоров по телефону. Драгин нервно повесил трубку и сказал:
— Только что выехал на директорской коляске. Что же делать?
— Ну, встретим его на пути, не беда.
— Да ведь я его в лицо не знаю.
— Ну, возьмем кого-нибудь с собой, кто знает Думу.
— Я знаю Думу, — заявил Гончаренко.
— Откуда знаешь? — настороженно спросил Абрам.
— Лечился вместе в госпитале.
— Ну, вот и отлично.
— Пошли. У входа подождем машину. Тегран, мы будем в комитете часа через три, а может быть и
четыре. Придется, как видно, провести на заводе митинг.
*
Новый четырехместный автомобиль зафыркал рывком взял скорость и помчался.
Мелькнули улицы города, дома, сады, пригородок, и шоссе зазмеилось по холмистому серому полю.
Абрам и Драгин, уткнувшись ногами в днище автомобиля, а спинами в мягкие стенки кузова, вели
оживленный разговор. Абрам помахивал костылями, точно дирижерской палочкой. Драгин, при дневном свете
пепельно-серый, морщинистый, сутулый, гладил то одной, то другой ладонью подбородок и хитро усмехался.
Гончаренко, помня свою задачу, сидел вместе с шофером у руля и напряженно всматривался в лица встречных
путников.
Погода стояла летняя, жаркая, ясная. Все холмы вокруг зеленели травой. А за холмами шли синие горы,
рамкой окаймлявшие высокий горизонт. К запаху горелого бензина примешивались приторно-сладкие ароматы
цветного луга.
Тщетно Гончаренко осматривал местность со всех сторон. Пусто было вокруг, а на дороге если и
попадались одинокие редкие пешеходы, то это были исключительно местные загорелые крестьяне в чувяках и
тюбетейках.
— Хорошо смотришь, Гончаренко? — спросил Драгин, стараясь перекричать шум мотора.
Гончаренко в отвес кивнул головой.
— Где же он запропал? Ведь скоро завод. Уж не повернул ли он назад? — рассуждал сам с собой
Гончаренко.
Но вот его внимательный взгляд разглядел у далекого горизонта еле заметное, пыльное облачко. Облачко
быстро приближалось и скоро выросло в окутанную пылью быстро мчавшуюся тройку. Седоков не было видно,
но Гончаренко уже твердо был уверен, что это едет Дума.
— Едет, — громко крикнул он, довернувшись к Драгину.
— Нужно загородить дорогу, — приказал шоферу Драгин.
Шофер, солдат в шапке пилота, искусно заманеврировал машину и стал по середине дороги, загородив
всякий проезд.
Тройка замедлила бег и встала. Кони бешено грызли удила и били копытами о камни шоссе. Бородатый
кучер что-то кричал негодующе, размахивая в сторону шофера кнутом. Но за шумом мотора его крики не были
слышны.
Тройка начала заворачивать назад, и тут Гончаренко увидел Думу. Дума сидел, развалившись в коляске,
одной рукой обнимая какую-то полную женщину в пестром шелковом платке и в растрепанном платье, а другой
придерживал стоявшую у ног четверть. На противоположном сиденьи лежал большой наполненный чем-то
мешок.
— Он? — спросил Драгин.
— Да, Дума, — ответил Гончаренко.
Шум мотора умолк. Драгин вышел на дорогу, вынул из кармана своего френча браунинг, подошел к
коляске, точно разминаясь, и сказал:
— Гражданин Дума. По распоряжению совета ты арестован.
— Брось баловать, — негодующе закричал Дума, сильно оттопырив толстые губы. — Не на такого напал,
чтобы арестовать. Вот мой мандат.
Дума с важным видом небрежно протянул Драгину какую-то донельзя потрепанную бумагу, для
прочности наклеенную на полотно.
— Ну, вылезай. Чего очки втираешь? — Драгин поднял браунинг в уровень лица Думы. Дума побледнел
и слабым, прерывающимся голосом спросил:
— А за что?
— За грабежи и дискредитацию революционной власти. Ну, вылезай, что ли.
Дума отнял руку от женщины, которая равнодушно наблюдала всю эту сцену, и спрыгнул на дорогу.
— Кто эта женщина? Жена?
— Нет… Так, знакомая — с завода,
— А что в мешке?
— Сахар.
— Откуда достал?
— Рабочие дали.
— Мародер. Ну-ка, кучер, заворачивай.
Думу усадили в автомобиль. Когда машина зафыркав, тронулась в путь, Дума заплакал. Плакал он до тех
пор, пока не заметил и не узнал Гончаренко. Тут лицо Думы передернулось злобой.
— А, так это ты, — громко сказал он.
— Да, это я, — нахмурив брови, ответил Гончаренко.
— Ну, хорошо, мы еще посчитаемся с тобой.
— Нам не в чем с тобой считаться.
А Драгин между тем говорил Абраму:
— Вот такие, как этот Дума — паразиты от революции. Я лично стою за то, чтобы их физически
уничтожать.
Дума опять заплакал. Его топорное лицо вымокло от слез.
*
Прибыли на завод. Думу заперли на замок в одну из каморок заводоуправления. Вызвали председателя
завкома и директора. Оба явились взволнованные. Директор, чуть не плача, умолял Драгина спасти их от Думы.
А председатель завкома говорил:
— Этот Дума наделал делов. Рабочие хотят завод бросить. Решили было склады разорить, да кое-как
охрана удержала. У нас свыше полмиллиона пудов сахару на складах. Ну, Дума предложил рабочим разделить
сахар поровну, по тысяче пудов на человека, да и бросить завод. К чорту, мол. Ну, рабочие поддержали. —
Работаем, работаем, — говорят, — а хорошей жизни не видно. Чтобы погулять, не видно. Правильный, мол,
человек Дума. — Ну, а завод наш казенный — работаем на армию. Прямо беда!
— Хорошо, что приехал, — захлебываясь, говорил директор. — Через час фельдшера решили
расстреливать и ни за что. Есть постановление общего собрания. Помочь надо как-нибудь. Пожалуйста. Ведь
это же анархия. Ведь так работать нельзя.
Полное лицо директора заплыло потом.
— Хорошо. Пусть завком созовет митинг.
*
Речь Драгина рабочие прослушали внимательно. Но когда оратор коснулся Думы, то шум и гам
поднялись невыразимые.
— Долой!
— Дума за рабочего! Давай Думу сюда!
— Где Дума?
— Только троньте Думу.
Когда шум утих, Драгин задал рабочим следующий вопрос: — За что фельдшера хотите стрелять?
Опять поднялся сильный галдеж.
— Сукин сын!
— Взятки брал!
— Плохо нашего брата лечит, а которые за деньги, тех лечил!
— Бабу изнасиловал — разве можно терпеть!
— Нельзя же так, товарищи, всем кричать, — продолжал Драгин. — Если верно то, о чем вы говорите, то
нужно фельдшера арестовать и отправить в город. Там его будут судить и если найдут нужным, то и
расстреляют. Если заслужил, конечно. Хотя теперь смертная казнь отменена. А то что же это такое — без суда и
следствия казнить самосудом. Этаким манером сегодня фельдшера расстреляете, а завтра на другого наговорят
— и другого расстреляете. Так же нельзя. Революция против самосудов.
— Ну, говори там, — крикнул кто-то из толпы.
— Давайте выберем комиссию. Из вас самих. Пусть комиссия выяснит. Пока собрание будет итти,
товарищ Абрам, вот этот — то фронтовиков действующей армии, будет говорить вам, а комиссия тем временем
все и выяснит. Согласны?
Рабочие согласились. Выделили комиссию. Драгин, пошептавшись с Абрамом, подозвал к себе
Гончаренко и сказал:
— Пойдем с тобой. Будем присутствовать на комиссии.
На ходу Гончаренко спросил:
— А скажите, товарищ Драгин, почему, если человек действительно такой, как Дума, негодяй, почему его
не расстрелять тут же?
— Нам, большевикам, чужды такие приемы. Мы против смертной казни в принципе. Против потому, что
человек не родится негодяем, а становится им в результате влияния обстановки и общества. Вот в том-то и
задача, чтобы переделать эту обстановку. Так переделать мир, чтобы не было нищеты и невежества, тогда