Страница 75 из 116
Судьба бросала его по степям, заводила в мрачные горы. Вождь не вздрагивал при звуках
беспорядочной стрельбы, не вскакивал лихо на коня, хотя умел это делать не хуже любого джигита.
Даже в самой тревожной обстановке старик сохранял степенность. И все его подчиненные хорошо знали,
сколько планов в такие моменты рождается в мудрой его голове. Старику нужно время, чтобы выбрать
один, самый верный и нужный. К коню он тоже подходил спокойно. Шальная пуля уже просвистит рядом,
а он погладит коня по крутой, напряженной шее, успокоит, потом медленно, как-то царственно
поднимется в седло, будто впереди у него не бой, не дерзкая схватка с врагом, а торжественный выезд
на праздник.
Вождь спокойно принял удар судьбы, когда его обвинили в государственной измене. Особой вины он
за собой не чувствовал. Человек, привыкший к свободе, плохо знал законы даже родной страны. Он не
нарушал их преднамеренно, а жил, действовал, как ему хотелось, как нужно было племени. В тюрьме
старик почти не думал о своем будущем. Его волновала только судьба сына, единственного наследника.
Он понял, о чем говорит Махмуд-бек. Конечно, о сыне. Старик взял кусок мяса, медленно, осторожно,
чтобы с него не упали красноватые от перца тонкие кружочки лука. Он ел, по-прежнему рассматривая
маленький квадратик темного неба.
События нельзя торопить... Все придет в свое время.
Махмуд-бек выбрал кусок помягче, понежнее. Зубы окрепли. Но он еще боялся, что вдруг один из них
вновь пошатнется и нестерпимой болью заноет десна...
Эта боль не забывается...
Один из слуг министра не просто ходил, а странно, словно прижимаясь к стенам, скользил вдоль них.
И будто на какую-то долю минуты задерживался у каждой двери. Этого короткого времени ему было
достаточно, чтобы услышать, догадаться о разговоре или о событиях, происходящих в соседней комнате.
С агрономом слуга встречался редко, но он чувствовал неприязнь русского к себе. Задерживаясь в
поклоне, он старался не смотреть на агронома, потому что тоже не любил русского и прятал глаза, чтобы
не выдать своего настроения.
Агроном редко заходил в дом министра. Да в этом и не было особой необходимости... Дела шли
хорошо. Министр - человек, не отличавшийся особой щедростью, - изредка делал неплохие подарки
русскому. И тот, чье место было в самой тесной, душной яме зиндана, ходил с гордо поднятой головой.
Вот это-то и бесило мелкого, подлого человечка, знавшего много тайн.
Именно на нем агроном остановил свой выбор - на человеке, которого считал врагом. Пусть вражда
беспричинная, непонятная, но ее не скроешь от посторонних глаз. И добрые люди уже предупреждали
русского: остерегайтесь слугу. Русский небрежно махал рукой: у меня слишком много работы.
Вдруг русский агроном предлагает взять его сына к себе на работу, обучить хорошему делу. Слуга
впервые посмотрел на русского открыто. Глаза не бегали. В них были испуг, удивление,
настороженность.
- Чем я обязан... - помедлив, слуга все же произнес это слово, - господину?
Русский прямо не ответил.
- Ваш сын будет иметь хорошую профессию. Я старею. Мне бы хотелось подготовить умного
специалиста.
- У вас есть такой... помощник.
- Пусть будет еще один. Работы для всех хватит.
Слуга уже имел возможность убедиться, что люди, знающие секреты земли, не пропадают даже в
тюрьме.
- Чем я обязан? - все-таки еще раз спросил он. - У меня мало денег.
Русский посмотрел в настороженные глаза и спокойно произнес:
- Деньги мне не нужны. Вы будете служить мне. Ради сына служить.
- Я вас понимаю, господин... - склонил голову слуга.
В доме министра бывали крупные государственные деятели. И о чем только здесь не говорили!..
На улице уже разгуливал холодный, пронизывающий ветер. Он врывался во двор, крутил злые
песчинки, швырял их через решетку в темные камеры.
Заключенные жались друг к другу, кутались в рванье. Только те, кто имел богатых друзей и
родственников, могли накинуть пусть не новый, но крепкий стеганый халат или укрыться одеялом.
132
При сильных порывах ветра в камере становилось холоднее, а назойливые песчинки попадали за
ворот. Интересно, как их заносит из пустыни.
Вождь слушает стоны ветра, вспоминает степные просторы, непогоду, которая никогда не была
помехой для его всадников. Мчались в песчаном вихре кони. И непонятно, кто переворачивал пустыню:
ураган или грозная лавина всадников.
Сын всегда был рядом с отцом. А сейчас они в цепях. И разделяют их сотни километров.
Махмуд-бек узнал от русского агронома о маленькой тюрьме в далеком городке. Туда может
ворваться отряд всадников...
Нужно решать...
Старик все эти дни молчит. Махмуд-бек садится рядом. Набрасывает халат и тоже молчит. Как-то он
сказал старику, что скоро выйдет из тюрьмы. Очень скоро. Махмуд-бек не стал предлагать свои услуги
там, на свободе. Пусть сам решает. .
В камере стонут, ворчат, тяжело вздыхают. Позвякивают цепи.
- Махмуд-бек... - вождь редко называл его по имени.
Махмуд-бек, повинуясь властному голосу, торопливо подвинулся к старику.
- Махмуд-бек, ты скоро уйдешь... туда... - продолжал старик. - Мне, наверное, не выбраться, но сын
уже вырос... Я рад... - говорил старик. - У тебя свои дела. Но тебе всегда будет нужна помощь.
Махмуд-бек благодарно кивал. Как долго, нестерпимо долго он ждал этого разговора!
- Люди помогут тебе пройти в горы. Ты можешь увидеть сам Живого Бога. Стоит только тебе назвать
мое имя, прийти с моим человеком.
Махмуд-бек слышал о силе, о влиянии вождя. Но оказывается, старик еще более могуществен.
- Мои люди знают дорогу к Джанибеку-кази.
Надо было сдержаться, не показать вида, не вздрогнуть при этом имени. Сильный, еще крепкий
курбаши Джанибек-кази давно вышел из подчинения руководителей туркестанской эмиграции. Он
скрылся в горах Памира и действует самостоятельно. У него свои связи с иностранными разведками.
Еще никто не мог пройти к Джанибеку-кази, узнать место его становища, его связи и планы.
- Джанибек тебе поможет, Махмуд-бек. Служить не будет, но поможет, - уверенно говорил старик.
Он называл соседние страны, города, поселки, дороги пустынь и гор. Старик все дарит Махмуд-беку -
человеку, которого он полюбил, которому поверил, который сделал для него невозможное.
- Когда ты уйдешь, Махмуд-бек? - спросил старик.
- Скоро, отец... Я думаю, что очень скоро.
Из рукописи Махмуд-бека Садыкова
Я уже упоминал имя Мустафы Чокаева.
Я читал его письма и статьи, получал от него руководящие указания.
Что это была за фигура?
Дед Мустафы Чокаева служил делопроизводителем у кокандского хана, отец был судьей. Мустафа
поступил на юридический факультет в Петербурге, учился на одном курсе с А. Керенским. Вступил в
партию социал-демократов.
На родину Мустафа Чокаев прибыл уполномоченным Временного правительства в Туркестанском
крае.
Но здесь он повел активную работу за создание автономной мусульманской республики. «Кокандская
автономия», как известно, просуществовала три месяца.
Чокаев бежал в Турцию, потом в Париж.
Когда фашисты вошли во французскую столицу, они арестовали Чокаева как агента «Интеллидженс
сервис». Более года лидер туркестанской эмиграции находился: в заключении. Здесь и родилась мысль
о создании мусульманских легионов. Мысль была изложена в послании к Гитлеру.
Мустафа Чокаев стал служить новым хозяевам.
Но у него уже появился соперник, Вали Каюм-хан, который шел к власти решительно, упрямо. Выбрав
удобный момент, он отравил Чокаева.
Вали Каюм-хан родился в Ташкенте, в семье торговца. С группой узбекских и таджикских юношей он