Страница 25 из 116
Лишь несколько человек знали, на каком участке должен перейти границу отряд. Перечислили всех.
Среди них Саида Мубошира не оказалось. Посчитали по пальцам. С Махмуд-беком выходило пять
человек.
- Вот оно какое дело, - задумчиво пробормотал Курширмат.
И все притихли.
«Не такой уж он дурак, - отметил про себя Махмуд-бек. - Даже муфтий растерялся».
Уважаемое собрание ничего не решило. Курширмат внес предложение: немного выждать. Все
обрадованно загалдели: конечно, подождать!
Путаясь в полах длинного халата, муфтий семенил рядом с Махмуд-беком и ворчал:
- Кто-нибудь из этих негодяев уже побежал к Саиду доносить. Потопит он нас, потопит. Совсем
поглупели, обезумели люди, как собаки грызутся.
- Пойдемте быстрее, уважаемый отец, скоро ночь, - поторопил Махмуд-бек.
Почти месяц они жили в караван-сарае. Это было длинное, двухэтажное здание. Второй этаж чудом
держался на хилой основе, к тому же вперед выступала покосившаяся терраса. Садретдин-хан выбрал
комнату с небольшой прихожей внизу. Здесь под окнами галдели проводники караванов и всяческий
оборванный сброд, однако опасности провалиться сквозь трухлявый пол не было.
Двор тянулся, словно широкая улица. Обычно его занимали ленивые, медлительные верблюды. Да и
люди частенько устраивались под открытым небом. Не всякий может позволить себе снять комнату, а то
и две, как это сделал купец из Стамбула - Аскарали.
43
Купец понравился муфтию. Аскарали в первый же вечер навестил уважаемого Садретдин-хана, о
котором много слышал еще с детских лет. Муфтий по привычке соврал, будто знает почтенного отца
Аскарали. Купец промолчал.
Садретдин-хан и Махмуд-бек прошмыгнули в ворога. Старик перевел дыхание:
- Тише, тише, сын мой... фу-у... Еще день прошел.
У входа в комнату сидело несколько мусульман из Индии.
Муфтий поинтересовался:
- О чем вы спорите, дорогие дети?
- Здесь готовятся к празднику Независимости; а мы до сих пор гнем спины на англичан.
- Да-а... - коротко посочувствовал муфтий и нырнул в комнатку.
Снимая халат, он ворчал:
- Независимость, независимость... Ходят босиком, а независимости захотелось. Им не нравятся
англичане...
Отдохнуть муфтий не смог. Раздался стук, и с легким поклоном появился шофер Эсандола.
- Вы, уважаемый, очень нужны моему господину. Он просил извинить его... Но по важному делу.
Махмуд-бек тоже стал собираться. Шофер смущенно потоптался и добавил:
- Одного вас, господин муфтий.
Садретдин-хан пожал плечами:
- Хорошо.
Такого еще не бывало. Махмуд-бек давно стал тенью муфтия.
- Я побуду у господина Аскарали, - сказал, скрывая волнение, Махмуд-бек.
- Хорошо, сын мой.
Купец тепло встретил гостя. Оглянувшись на дверь, потом на окно, он сообщил:
- Появился в городе ваш товарищ детства.
Махмуд-бек прикусил губу.
- Муфтий уехал к Эсандолу, - сказал он.
- Вероятно, по этому поводу, - сказал Аскарали.
Они не ошиблись. Муфтий, утонув в мягком кресле, с удивлением смотрел на обеспокоенного
консула, который вышагивал по кабинету и задавал непонятные вопросы:
- Махмуд-бек служил у Джумабая?
- Его воспитанник...
- Имя, конечно, другое?
- Конечно, господин. Аллах дает жизнь, а не имя. Но зря сомневаетесь. Рекомендация самого
Мустафы Чокаева.
Наконец Эсандол тоже сел в кресло напротив муфтия и наклонился к гостю:
- Так вот, уважаемый Садретдин-хан. В городе появился новый эмигрант, верный нашему делу
человек. Он тоже воспитанник Джумабая. Но у этого юноши совсем другое мнение о вашем Махмуд-беке.
Он его знает с детства... Лучше нас...
- Как же так? Как же? - Голос у муфтия надломился. Он беспомощно развел руками.
Только сейчас Эсандол увидел, как постарел этот неугомонный человек.
Из рукописи Махмуд-бека Садыкова
Эти годы для республики были годами расцвета.
Перед уходом за границу я встретил в газете фамилию Мавляна. Он был тогда заведующим сельской
школой в Ферганской долине и один из первых взялся за создание колхоза. Стал председателем.
Газета хвалила таких людей. Мавлян начал учиться агрономической науке. Колхоз, которым он
руководил, уже в 1935 году считался одним из лучших.
Я жил в другом мире. Там люди боялись сознаться, что их далекие родственники вступили в колхоз.
Иной раз это могло и навредить. Нужно сказать, что муфтий Садретдин-хан сам не представлял, что
такое - коллективное хозяйство. Его убивала мысль, что земля находится в руках крестьян. Они для него
были босяками. И вообще каждое слово, рожденное новой жизнью, раздражало старика. А в злобе он
мог наговорить что угодно и терял способность трезво разбираться в обстановке.
Я завидовал Мавляну, его борьбе, его победам. Я как-то сказал об этом опытному чекисту, который
встречался со мной, подготавливая к отправке к туркестанским эмигрантам. Чекист сдвинул рыжеватые
брови:
- Ну что ж. Подумай еще.
- Я все обдумал.
- Там будет меньше друзей... - сказал чекист. - Будет, возможно, только один человек.
Им оказался большой любитель поэзии... Веселый и смелый человек, которого эмигранты знали как
преуспевающего торговца оптовым товаром Аскарали.
Помню, вместе с чекистами мы разбирали самые различные ситуации, в которых я мог оказаться.
Однако мы и не предполагали, что за рубежом, именно в этой стране, в этом городе, появится мой
сверстник, с которым я рос и которого, как мне казалось, хорошо знал.
44
Первая опасность нависла надо мной, и первым на помощь пришел Аскарали.
ПРАВЫЙ СУД
В переулке заскрипела арба. Все прислушались. Арба, судя по всему, едва двигалась. Наверное,
кляча с трудом передвигала ноги, а извозчик даже не пытался ее подгонять.
Как утомительно долго скрипят старые колеса. Как медленно идет время...
Лидеры эмиграции еще пытались сохранить в тайне неприятное происшествие с Фузаилом
Максумом. Но слух о большевистском агенте уже облетел город.
Курширмат в десятый раз взял завещание Джумабая, снял очки и повертел бумажку перед
единственным глазом. Со стороны могло показаться, что Курширмат нюхает листок.
- Зря, Рустам-джан, ты затеял эту историю, - спокойно заговорил Махмуд-бек, - зря.
Садретдин-хан с надеждой смотрел на своего помощника. Муфтию, да и другим главарям, Рустам не
понравился. Молодой человек был в легком, светлом костюме, очень отличался от присутствующих.
Муфтий был уверен, что скромный преданный Махмуд-бек снимет с себя тяжкое обвинение. А если не
снимет?
Садретдин-хан взглянул на пунцовое лицо Фузаила Максума, на его тяжелые руки, лежащие на кобуре
маузера. Здесь приговор выносился быстро.
Муфтий не верил в обвинение, которое только что предъявил Рустам Махмуд-беку. Но
предостерегающие слова Эсандола, угрюмое молчание Курширмата, багровое лицо Фузаила Максума
вызывали тревогу.
- Почему зря, Камил? - Рустам усмехнулся. - Ты - сын большевика, которого убил Ислам-курбаши. Да,
сын! Ты в Баку вступил в комсомол. В Самарканде стал большевиком.
- Отца я не помню. Меня воспитывал Джумабай.
- Не порочь имя благородного человека. Он - двоюродный брат моего отца. Он стал и моим отцом. Вот
завещание...
- Завещание фальшивое, - твердо заявил Махмуд-бек.
- Ты стал ученым, Камил, - не отступал Рустам. - Тебя научили большевики. Но здесь - умные люди.
Расскажи им, как вступал в партию.
- Так было нужно. Об этом знал Икрам Валиевич, уважаемый человек, друг Мустафы Чокаева.
Садретдин-хан утвердительно кивнул.
- Нам нужно было занять руководящие посты. Если бы не разгром нашей организации...
- Организация! - скривился Рустам. - Собирались молодые преподаватели, говорили о стихах...