Страница 12 из 116
толкутся эмигранты.
Поздоровавшись с Рустамом, купец предложил:
- Пока я просмотрю счета, вы можете почитать.
Достал чудом попавшую к нему газету.
Рустам вздрогнул и нерешительно протянул руку. Спустя миг он был самим собой - равнодушным,
медлительным, даже ленивым.
- У них и такие газеты выпускают? - удивленно протянул он. - «Учитель и просвещение»...
20
- Да... Просвещение... - Купец был занят своими счетами.
- Я заходил к Вахиду-ака.
- Хороший человек. Жаль его.
- Почему?
- Соседа его видели?
- Ювелира?
- Именно. Он всегда торчит у Вахида-ака. Он сожрет его. А мальчишка будет работать на этого соседа.
Редкий талант у мальчишки. Художник.
Рустам посмотрел на Аскарали, словно впервые его увидел.
- Я знаю, о чем вы думаете, - сказал купец и, не ожидая ответа, объяснил: - Вы думаете, откуда у меня
взялась жалость? Вы правы. У меня ее нет. Кто явился на базар, тот должен проститься с этим
достоинством. Богатый купец из Коканда Валиев сейчас жалкий точильщик. Купец из Маргилана Гафур
подметает улицы. Это я их оставил без гроша. Всем известно. И никто меня не осуждает! Если бы не
успел я, улицы пришлось бы подметать мне. Таков закон нашей жизни.
Рустам съежился. Он знал о таком законе. Но еще никто прямо, откровенно не говорил об этом в
глаза. Закон маскировали приличиями, улыбками, поклонами.
- Мальчишку мне жаль, - повторил Аскарали. - Большой мастер растет.
Купец шевелил губами, считая. Ему лет тридцать пять. Говорят, в Намангане промышлял мелкой
торговлей, был перекупщиком. На чужбине пошел в гору.
Рустам развернул газету. Сообщалось об открытии школ в сельских районах. О слете учителей. Была
и критическая статья. Автор гневно осуждал районное начальство, повинное в отсеве школьниц.
- Смотрите! - воскликнул Рустам. - Стихи...
- Ну и что? - спокойно поднял голову Аскарали.
- Но это же стихи Камила!
- Ваш знакомый?
- Мы вместе росли. Вместе у бая батрачили.
- Батрачили? - теперь уже купец удивился.
- Да. Потом учились в Баку.
- О чем он пишет?
Аскарали спросил приличия ради. Ему было не до стихов.
- Он пишет об учителе, - заговорил возбужденно Рустам. - Об учителе, который с книгой в руках
поднялся в горный кишлак.
- Простите, Рустам-джан. - Аскарали улыбнулся. - Но я такой поэзии не понимаю. По-моему, это не
поэзия. Есть настоящие стихи... - И он продекламировал:
Не гони же, я - у двери;
божий рай мне не нужен.
Переулка, где живешь ты под луной, -
мне довольно.
Взглянув на Рустама, купец поднял палец и торжественно произнес:
- Великолепный Хафиз.
Рустам не слушал Аскарали. Он замер над развернутой газетой.
В скверике было прохладней. Осеннее утро сохранило в густой зелени свежесть и тишину. Отойдешь
от сквера на несколько шагов, и там уже улица, с ее шумом, гамом, с нагретыми камнями.
На скамеечках всегда студенты с учебниками. Некоторые даже не читают, а сидят с открытой книгой.
Осень... Немного грустно.
С Камилом студенты вежливо здороваются. Встают, уступая место. Камил машет рукой: сидите,
сидите.
- Пойдемте в парк, - предлагает Дильбар и не может удержаться от шутки: - Здесь уважаемому домле
не дадут покоя. И я буду чувствовать себя неловко.
Дильбар преподает в школе. Но она еще студентка: продолжает учиться в институте. Камил - другое
дело. Он действительно - домла. Сразу после возвращения из Баку его пригласили сотрудничать на
кафедру литературы. В газетах «Кизил Узбекистан», «Учитель и просвещение», «Кизил Аскер», в
журналах «Зарафшан» и «Пламя» начали печатать его стихи.
Обычно их хвалили. Но главную оценку Камил всегда ждал от Дильбар. Если она промолчит, сделает
вид, что не читала, или заговорит совсем о другом, значит, нечего гордиться стихами.
В последнее время о лирических стихах Камила много говорили. Не все их понимали. Это было
похоже на подражание старым поэтам.
Дильбар молчала. Камил, не выдержав, спросил:
- Вы читали?
Он никогда не задавал таких вопросов.
- Читала...
Как можно небрежней, Камил продолжил:
21
- Вам не понравились?
- Нет, - сказала девушка.
Отвернувшись, она рассматривала редких прохожих.
- Вы сегодня утром не видели горы? - спросила она.
- Не видел, - сказал Камил. - Просто не обратил внимания.
- Я утром часто смотрю на горы. Сегодня они были в тумане. Я только догадывалась, где находится
какая вершина. Так и в новых стихах. Нужно догадываться. Не достает светлого луча, который разогнал
бы туман. - Девушка коснулась кончиками пальцев руки Камила: - Не обижайтесь на меня. Вы же сами
спросили. Я сказала, как думала...
В доме уважаемого Икрама Валиевича последние стихи Камила очень хвалили. Большой,
гостеприимный дом. И в то же время какой-то совсем чужой мир.
Уже налились соком грозди винограда. Плотный навес из пожелтевшей листвы укрывает от солнца
почти весь двор. Солнце вынуждено задержаться, отдать все тепло плотным гроздьям.
Хозяин - начитанный добрый человек, хороший друг молодежи. У него в доме всегда горячие споры о
поэзии. И конечно, о жизни. Хозяин разводит руками, делает вид, что хочет успокоить гостей, но
неожиданно бросает кому-то:
- Вы правы!
Своеобразный литературный кружок. Но его участников волнует не только поэзия. Они озабочены
судьбой родины и народа.
Почти год Камил «проверялся стихами», но, оказывается, за это время Икрам Валиевич оценивал не
только его поэтический вкус. Камила стали приглашать все чаще и чаще. Уже и при нем возникали
«житейские беседы».
- Мы должны помочь нации определиться и найти свое место в этом беспокойном мире. Есть
традиции народа, обычаи; его культура...
Преподаватель Султан Умарович старше своих коллег лет на пять: он носит очки в серебряной
оправе, которые немного старят его. Султан Умарович всегда в европейском костюме. Он с детства
воспитывался среди русских чиновников, с которыми дружил его отец, банковский служащий, учился в
русской гимназии. О детстве и юности Султан Умарович вспоминает редко. Больше и чаще говорит о
будущем. Но не о своем личном.
- А что творится с нашим языком! - восклицает он.
- Язык засоряется, - соглашается Икрам Валиевич.
Он опять умело бросил короткую фразу. Будто сухую хворостинку в костер. Вспыхнула она с треском.
- Так исчезнет язык... Культура... Страшно подумать...
Озабоченный судьбой народа, развитием его культуры, спорит «литературный кружок».
Камила здесь хвалят, представляют новым и новым людям, местным и приезжим.
Каждый человек считает своим долгом выразить удивление или восхищение:
- Как же... Читал, читал…
Бывают и не очень лестные высказывания:
- Воспитанник Джумабая? Слышал, слышал…
Камил спросил у хозяина дома: откуда такие сведения?
Икрам Валиевич долго в упор рассматривал молодого преподавателя. Камилу стало не по себе.
- Что ж... Пришло время поговорить, - произнес хозяин дома. - Пройдемте ко мне. Видите ли, дорогой
Камил-джан... - Икрам Валиевич, заложив руки за спину, стоял перед преподавателем, слегка
покачиваясь. - Я знаю о вас все. О вас и вашем брате Рустаме.
- Он мне не брат.
- И даже не друг? - Икрам Валиевич усмехнулся.
- Был другом... В детстве.
- В юности тоже, - уже без улыбки уточнил хозяин дома. - Вы вместе подружились с мусаватистами.
- Я не знал, кто они такие.
Икрам Валиевич поднял ладонь. Ладонь у него была широкая, влажная. Пальцы едва заметно
тряслись. Все-таки он опасался этого откровенного разговора. Но теперь отступать поздно.
- Вы все знали, - продолжал он. - Рустам в Турции. Он враг Советской страны. А вас вскоре будут