Страница 100 из 114
Долгое время город был всего горсткой домиков с острыми крышами и зелеными ставнями, угнездившихся в стороне от дорог и торговых центров у подножий скалистых гор по излучине Теплы по обе стороны поставленного Карлом замка. Вржидло бурлил и поднимал клубы пара. Стояла деревянная постройка — купальня: в то время воду еще не пили, в ней именно купались. Ванные комнаты были устроены и в домах предприимчивых горожан, вода поступала в них по расходящимся от Вржидло деревянным желобам… Бо́льшая же часть жителей занималась все же издревле развитыми здесь ремеслами, и немногие посетители курорта увозили с собой тонкой работы ножи и вилки, оловянную посуду, ружья и пистолеты, о которых тогда уже шла слава, и не менее известные карлсбадские… булавки. Пожары, наводнения, эпидемии, грабежи, войны — все прошел город, погибая и возрождаясь.
Он рос и рос по мере умножения известности его целебных источников — посещение Карловых Вар стало модным среди европейской аристократии. И тогда-то, предвидя неслыханные от того выгоды, свои и чужие предприниматели стали ставить вокруг Вржидло дома для сдачи под пансион и гостиницы. Сейчас, гуляючи вдоль Теплы по главной магистрали города, представляешь себе ту строительную лихорадку по домам, соревнующимся друг с другом в замысловатости архитектуры и отделки, в кокетливости башенок, лепных фризов, балконных решеток, видишь, как до́роги были места застройки: дома разного масштаба, разной высоты, разного убранства, обусловленных конечно же наличностью их владельцев, стоят стена к стене, как бы сплющены один другим, умостившись на каких-то считанных метрах земли, а нередко — уже по склонам гор — стесанной скалы.
Иностранный капитал хлынул в Карлсбад, олицетворяясь в великолепии общественных курортных и культурных зданий и более всего, очевидно, здания отеля, в котором объединились Саксонский, воздвигнутый на средства польского короля и саксонского курфюрста Августа II, и построенный несколько позже Чешский залы, а уже в начале нашего века вновь сооруженный Актовый зал и идиллический дом «Божье око», чтобы стать подлинным дворцом, огромным изящным рафинадом, положенным к уступам утопающих в деревьях скалистых гор… Сразу же после пожара 1759 года в город приезжает Ян Иржи Пупп, первый из династии предпринимателей, открывших «новую эру» в застройке Карлсбада, На месте устаревших «Мельничных бань» строится первое курортное здание. Строится чугунная колоннада вокруг Вржидло (скажем попутно, что она была разобрана и увезена в Германию сразу же, как город оказался под фашистской пятой) — наезжавшим сюда знатным гостям не приличествовало пить воду — теперь ее уже и пили — под открытым небом, не всегда ласковым в здешних местах. В угоду им исчезли и вечно копошившиеся у источников старушки — они подрабатывали тем, что наполняли водой чашки не желавших сгибаться пациентов: встарь было в обычае выпивать до нескольких десятков чашек воды, что теперь невообразимо… Старушек заменили молоденькие девушки в белых, напоминавших халаты сестер милосердия одеждах. На одной старой картине так все и изображено. Бьет гейзер, окутываясь паром, уходя под чугунный, изящного плетения купол. Вокруг него вольно и, чувствуется, надолго расположились в креслах надменные, веселые кавалеры, изысканные, лукавого вида дамы, создается впечатление, впорхнувшие под гостеприимную сень Карлсбада не ради скучных лечебных процедур, и вот те самые девушки, подставляя под опадающий кипящий фонтан чаши посредством длинных шестов, с грациозным поклоном подают их гостям.
Все, все для них — воротил, богачей. Для них — шумные рестораны и тихие кафе, оживленные ванные корпуса и уединенные особняки. Для них — исключение из закона, строжайше запрещавшего вывоз карловарской соли: на средства от продажи ее строится театр, помещение которого в стиле классицизма через сто лет уже кажется устаревшим да и недостаточно вместительным, и на месте его известной в Европе фирмой «Фельнер и Гельмер» воздвигается богатое, пышных форм псевдорококо здание, для внутренней отделки которого приглашаются знаменитые венские мастера.
Международный частный капитал, внедряясь в жизнь и недра курорта, попросту подчинял его себе. Правда, в середине прошлого века был принят особый курортный статут, предоставлявший городу возможность распоряжаться курортной таксой согласно своим интересам, использовать прибыль для «развития курорта и украшения города», что позволило городскому совету осуществить довольно широкую программу строительства. Но тот же городской совет уже в 1913 году в предисловии к одному из проспектов издания Карлсбадского магистрата заметно «оглядывался» на то, кто «платил за музыку». «Курортное управление, — говорится перед тем, как описать чудеса Карлсбада, — считает нужным уведомить лиц, обращающихся к нему с требованиями, исполнение которых не в его силах, что оно не вправе оказывать какого-либо влияния на практикующих здесь врачей и что, далее, отели и пансионаты составляют предмет собственности частных владельцев. В целях сохранения полной беспартийности курортное управление, как официальный институт, отказывается давать рекомендации или принимать на себя посредничество в тех или других делах…» Оно, говорится в конце, лишь «…с удовольствием готово давать справки о подведомственных ему учреждениях».
В то время когда писалось это предисловие, в самый канун первой мировой войны, в строительстве Карловых Вар был как бы положен последний венец, или — выражаются более сентиментально — пропета лебединая песня: в таком виде город и дошел до нас, если не считать сооружений последних лет, характерных для принявшего истинно планетарные масштабы урбанистического стандарта… Тогда над всем городом, уже поднявшимся от Теплы, от тесно застроенных улочек на склоны, над отелями, лечебными зданиями, ванными корпусами, над всем курортным ареалом, в вышине, как раз напротив розово-бурого отрога «Оленьего прыжка» (с этой точки, позволяющей дать широкую впечатляющую перспективу, оно обычно и фотографируется), встало огромное светло-серое, похожее двумя боковыми остроконечными башнями на средневековый замок, здание санатория «Империал». Архитектором его был француз Эрнест Эбрар, который, при финансистах лорде Вестбери и бароне Оливейра, все же оставил в своем творении тяжеловатый след французской готики.
Сейчас странно видеть в вестибюлях, в длинных, вследствие изгиба здания непросматриваемых из конца в конец коридорах картины, изображающие иллюминированные балы съехавшейся со всей земли знати средь каштанов во дворе «Империала»… Здание стоит, каштаны цветут, но все здесь сейчас скромнее, вернее, деловитее, все подчинено истинному назначению лечебного учреждения. После разгрома фашистской Германии и освобождения Чехословакии санаторий, в котором долечивали свои раны те, кто и принес сюда свободу, был вообще отведен для лечения советских граждан. Тут кусочек нашей земли, с родной речью, с родными, бывает, песнями, с милыми лицами, с привычными порядками, разумеется, все же подчиненными параграфам представляемого «второй стороной» административного и лечебного обслуживания. Вообще требованиям иного, хотя и бесконечно дружественного «монастыря», в который не принято ходить со своим «уставом»…
Отсюда, с высоты «Империала», Карловы Вары как на ладони…
Здесь и начались мои записки.
В уже упоминавшемся старом проспекте сообщается, что официально лечебный сезон в Карлсбаде длится с 15 апреля по 1 октября. «Но публика, — говорится далее, — может пользоваться источниками в продолжение всего года. Конечно, зимой Карлсбад теряет свой характер грандиозного интернационального курорта и превращается в маленький уютный городок. Но и в этот тихий сезон приезжий не может скучать в Карлсбаде…» И далее перечисляется то, что может заполнить духовные потребности не желающих шумной жизни гостей, — знаменитый курортный оркестр, прекрасный театр и так далее…
Мне же почему-то мил именно такой, тихий Карлсбад, каким он был встарь, — и т а к о й город более всего напоминает о себе ранним-ранним зимним, предвесенним утром, когда в еще не потревоженной густоте небесного индиго смутно, нелюдимо прорисовываются обступающие Карловы Вары лесистые горы, но внизу, куда отчетливо средь снега скользит черный серпантин дороги, в уличных фонариках, в невоспринимаемых современно неоновых надписях, уже видны как бы игрушечные, как бы вышедшие из сказки домики, и над остроконечными черепичными крышами поднимаются неизъяснимо нежные дымки. Пахнет талым снегом, отволглой корой деревьев, сгоревшим углем, испарениями шумящей в темноте Теплы, город, угнездившийся вдоль изгиба реки, лежит в узкой лощине, и запахи стоят, как призраки прошлого, не в силах подняться к вершинам гор и растаять там.