Страница 8 из 70
— У-у-х, — облегченно вздохнул Емельянов, выруливая на дорогу.
— Да не бойся ты, — сказал Вадим, увидев, в каком состоянии находится товарищ.
— Машина ведь краденая. Как не бояться?
— Ну и что?
— В розыске ведь…
— Ни один идиот не станет искать в Риге латвийскую машину, угнанную в России…
Андрей Ромашевский, скупщик краденых машин, дотошно осматривал «бээмвуху», но так и не смог найти ни одного изъяна. С недовольным лицом он молча отсчитал деньги.
— Что ты кривишься? — наехал на него Вадим. — Такую тачку оторвал по дешевке, да еще с документами!
— Да ладно тебе… — с улыбкой принялся успокаивать его Дима.
— Нет, ты только посмотри на него! — разошелся Чернышев, но Емельянов увел его, а на улице быстро поймал такси.
Сев в такси, Вадим сразу успокоился.
— В следующий раз он мне покривится, когда ему такой хороший товар толкают.
— А ты что, этим бизнесом всерьез хочешь заняться? — спросил Дмитрий.
— Ну, не знаю еще…
— Куда ехать? — спросил по-латышски таксист, опустив перегородку.
— В Юрмалу, — ответил Вадим.
— Постой, постой, — остановил его Емельянов. — Давай сначала в магазин заедем, а то у меня только этот костюм остался. А он уже по швам трещит. Да еще барахлишко, во что в Москве переоделся. А по такому случаю надо бы поприличнее…
— Тогда сначала в «Ливайс», — приказал водителю Вадим.
Дима подобрал себе джинсы, рубашку, жилетку и темную куртку — самые дорогие и модные. Одев все это прямо в магазине, довольно вздохнул.
— Хоть руки поднять можно.
Чернышев внимательно осмотрел товарища.
— А тебе идет!
В самом деле: высокий, широкоплечий, с приветливым, открытым лицом и голубыми глазами, Емельянов выглядел просто отлично.
Купив напоследок кожаный ремень и шейный платок для Емельянова, друзья сели в ожидавшее их такси.
Приехав к морю, Вадим рассчитался с таксистом.
— Ого! — воскликнул Емельянов, остановившись. — Вот это красота!
Пейзаж в самом деле был просто восхитительным — весело светило солнышко; его лучи отражались на свежевыпавшем снегу, покрывшем песчаный пляж, — осень в Прибалтике выдалась холодной. Легкий бриз морщил морскую гладь.
Слева росли стройные березы. Они высыпали рощицей к самому песку, оттеснив обычные тут сосны.
— Слушай, — спросил Дмитрий товарища, — а как будет «береза» по-латышски?
— Биерз, — ответил Вадим.
— Почти как по-русски.
— Почти. Но все равно они сволочи.
— Березы?
— Нет, латыши. Лабусы поганые.
— За что ты их так не любишь? — спросил Дима; он помнил еще по десантуре, что Чернышев отличается шовинистическими взглядами. — Ведь ты прожил здесь всю жизнь.
— За то и не люблю, что всю жизнь они мне тут мешают. Ты знаешь, что эти сволочи придумали?
— Что?
— Чтобы получить гражданство, надо сдавать экзамен на знание языка. А если не имеешь гражданства, то и прав у тебя никаких нет. Ты не можешь купить дом, землю, устроиться на работу…
— Но ведь ты знаешь латышский!
— Я-то знаю. Но что с того? Почему я должен делать то, что мне приказывают? Почему я не могу отдать ребенка в русскую школу?
— У тебя уже есть ребенок? — с улыбкой спросил Емельянов.
— Нет, — ответил Вадим. — Это я к слову.
Друзья замолчали и, щурясь от яркого солнца, спустились к морю.
— А ты знаешь их последнее достижение? — продолжил Чернышев. — Граждане Латвии имеют право купить газовый пистолет, а остальные — только баллончик!
— Ну и что с того?
— Как?! Ты не понимаешь? Это же открытая дискриминация! Во где у меня эти лабусы уже сидят, — Вадим провел ребром ладони по шее. — И потом это дело с ОМОНом. Тут мне житья нет.
— В таком случае, почему ты не переедешь жить в Россию?
— Куда? В Россию? В эту грязь? К этим жлобам?! Ты что, рехнулся?! Тут ведь Европа!
— И у тебя проблемы. Правда, мои покруче будут…
Навстречу им шла группа школьниц. Весело переговариваясь, они то и дело заливались веселым, звонким смехом. Дмитрий, проследив за ними взглядом, плотоядно улыбнулся.
— Что, зэка Емельянов, по бабам соскучился? — ехидно спросил Вадим.
— Конечно. Только сейчас надо о другом подумать. Как из страны смыться.
— Подумаем, — согласился Чернышев. — Как говорится — «а девушки, а девушки потом».
— Ну, это к тебе, Вадик, не относится. Кто у тебя в Кенгарагсе живет?
— А ты откуда знаешь?
— Зойка сказала.
— Слушай ты эту пьянчужку побольше… — смутился Вадим. — Это так, просто знакомая.
— У тебя с ней серьезно?
— Да ладно тебе! Если честно, сейчас действительно не до этого. Надо проблемы решать. И я знаю, как.
— Как?
— Потом расскажу. Пошли лучше поедим. Вон там наверху, — Вадим указал рукой, — есть отличный ресторанчик.
— Пошли. Там латышская кухня?
— Да ну ее в задницу, эту кухню. Их национальная пища — горох с салом. А еще говорят, культурная нация… В гробу я видал эту нацию вместе с этой культурой. Хороший латыш — мертвый латыш!
Шли они к ресторану долго, думая каждый о своем. Емельянов все время размышлял: может быть, действительно стоит позвонить по тому самому телефону? Ведь он сделал все, что велел Сивый, — стало быть, его друзья, если они только есть в Риге, тоже должны помочь?
«А-а, — он даже махнул рукой, — во всяком случае, это я еще всегда успею. Интересно — поможет ли мне Чернышев, а если поможет — то как?..»
Вадим потянул на себя тяжелую дубовую дверь с полустертой от многократных прикосновений старинной медной ручкой в виде львиной лапы, и друзья вошли в полумрак. Кивнув Емельянову на ближайший столик, Вадим поинтересовался:
— Небось лучше, чем в тюрьме?
— Спрашиваешь…
Ресторан оказался небольшим, но уютным. Столики были расставлены в шахматном порядке. Их окружали широколистные высокие фикусы, растущие в больших горшках, поставленных прямо на пол; от этого создавалась иллюзия, будто сидишь в маленьком отдельном кабинете.
Подлетевший администратор услужливо усадил их за столик и, дав каждому по папке-меню, удалился, сделав знак официанту.
— Так какие у тебя проблемы? — спросил Емельянов, когда они сделали заказ. — Можно поподробнее?
Чернышев задумался.
— Ты знаешь, что я служил в рижском ОМОНе? — спросил он шепотом.
— Конечно, знаю.
— А то, что я принимал участие в штурме Вильнюсского телецентра?
Емельянов поморщился, будто бы отхлебнул из стакана с уксусом.
— Помню, ты мне рассказывал. И про Мединенкяй, когда расстреляли литовских таможенников, — тоже…
На лице Чернышева отразился испуг — теперь одно напоминание о былых «подвигах» в составе ОМОНа приводило его в ужас, и на то были свои причины.
— Ну так вот, моя вина и даже участие еще не доказаны, но… кто знает, что будет? Ведется расследование…
Да, не было уже великого и могучего государства — Советского Союза, не было пятнадцати республик вместе с их дружбой народов. Настоящие преступники, как был совершенно убежден Чернышев, одним росчерком пера в Беловежской Пуще разделили страну на удельные княжества, и некоторые из них даже — подумать только! — враждовали между собой.
Не было больше и «славного» рижского ОМОНа — командиры Парфенов и Млынник были объявлены политическими преступниками, вне закона, равно как и Альфреде Рубике, последний, кто пытался удержать в Латвии советскую власть, — его лишили депутатской неприкосновенности после известных событий августа 1991 года, он был осужден. Чернышев не служил больше в милиции, да и самой милиции больше не существовало, порядки теперь были не те, что прежде, а главное — Чернышев так и не мог понять, кому надо служить?
Народу?
Но ведь тот самый народ на известном референдуме проголосовал за сохранение Советского Союза, а государство развалили вопреки его воле.
Начальству?
Но ведь начальство в свое время отдавало приказы, которые затем были признаны преступными, и теперь у Вадима Чернышева могут быть страшные неприятности — вплоть до самого неприятного и печального.