Страница 66 из 70
В основном попадались шмотки: джинсы, свитера, обувь… В одном пакете он обнаружил отличную электробритву.
Французы, как люди, склонные к сентиментальности, возили с собой фотографии близких — матерей, жен, детей. Теперь Чернышев топтал своими ботинками на рифленой подошве этот хлам, рассыпанный по кабине.
Именно там он и нашел ту самую сумку, а в ней — пачки, перевязанные бумажной лентой. Он вскрыл одну — стодолларовые, вскрыл другую — тоже. А там этих пачек… От одного вида такого богатства бывшему омоновцу стало жарко; рубашка прилипла к мокрому от пота телу.
Подняв с пола какую-то тряпку, Вадим быстро накрыл ею деньги. Застегнул молнию.
Валить надо отсюда…
Закинув сумку на плечо, подхватив под мышку другую, где лежала всякая мелочь, он выпрыгнул из кабины и побежал в сторону части…
Да, нерадостные воспоминания — если бы не этот Чебо, если бы не этот конвой, то все, возможно, сложилось бы совершенно иначе.
Но — с другой стороны! — если бы не Чебо и не колонна с гуманитарной помощью, Чернышев вряд ли бы стал обладателем такого богатства.
Вадим перевернулся с одного бока на другой. Закурил новую сигарету.
Он решил больше не думать о неприятном — в таком незавидном положении лучше всего вспомнить о чем-нибудь хорошем.
А что может быть лучше денег, тем более — американских долларов? Да, с такими деньгами он многое сможет сделать. С такими деньгами можно вообще все бросить и жить в свое удовольствие. А можно отправиться в путешествие.
Чернышев довольно усмехнулся: «Европа, Африка, Америка… Девочки, пляж, море… Только бы выбраться отсюда… Но как?..»
«Эти французы еще ничего, — Вадим задумался о своем спасении, — не то, что янки. Те вон какой скандал подняли из-за какого-то паршивого пилота, сбитого боснийскими сербами! Может быть, предложить этому лейтенанту, с которым ехал, — как там его… Кавьель, что ли? — тысяч пятьдесят? — предположил Чернышев. — Или шестьдесят? Теперь он много может предложить. Стоп, нужно еще дать тому капитану, что арестовал. Шестьдесят тысяч — это слишком много; хватит и по десять обоим.
Или по восемь. Хотя, может быть, и восемь на двоих будет достаточно. Вот только как предложить? Сказать — на тебе деньги, только отпусти меня? Не поверит. И потом еще до той сумки добраться нужно».
Так и не приняв никакого решения, Чернышев подумал, что теперь с ним, таким богатым, все равно ничего не случится, а потому нет никаких видимых причин волноваться.
Как бы то ни было — завтра он поговорит с этим лейтенантом. Завтра утром, а теперь — спать.
А лейтенант Кавьель в это время находился в кабинете своего начальника капитана Лафонте — немного полноватого, обрюзгшего на миротворческой службе.
— Ну и гадость же этот шток! — скривившись, сказал капитан и поставил рюмку на стол. — И с какой стати хорваты эту дрянь называют бренди?
— Ну, это лучше, чем если бы они назвали его коньяком, — улыбнулся тот.
— Почему?
— В России все бренди называют коньяком, — пояснил Кавьель. — Поэтому если шток — это бренди, то бренди — это коньяк…
— Ты от этого русского почерпнул такие знания?
— Кстати, занятная личность, — ответил лейтенант, уходя от поставленного вопроса.
Капитан Лафонте взял в руки бутылку и вновь наполнил рюмки. Конечно, это не коньяк, но лучше, чем ничего.
Опорожнив рюмку, он поднес ее к лампе, стоящей на столе, видимо, пытаясь по цвету остатка определить качество напитка, но это ему не удалось, так как штока на дне рюмки оставалось не более капли.
— Могу обрадовать, — словно только сейчас вспомнив, сказал Кавьель. — Я привез несколько бутылочек граппы.
— Да?! — оживился капитан. — Так почему ты раньше молчал? Я уже этим штоком скоро писать начну…
— Оно и видно, — саркастически заметил Кавьель.
В углу стояла целая батарея пустых бутылок. Сколько же из них выпито за сегодняшний вечер?
Капитан не ответил на этот сложный вопрос — он в самом деле был уже сильно пьян. А чем, в принципе, здесь еще можно заниматься?
— Вот это дело! Вот это я понимаю! Граппа — вещь, не то что та мерзость, — Лафонте непослушной рукой махнул в сторону пустых бутылок. — Кстати, а что мы будем делать с этим русским, которого ты привез?
Кавьель неопределенно пожал плечами.
— Откуда я знаю? Это полковнику Янтоличу надо будет решать. Обвинение достаточно серьезное — грабеж…
— А что сам русский говорит?
— Говорит, что ни в чем не виноват. Мол, все побежали — и он побежал… Когда появился, машины уже грабили, водители и охрана разбежались. Ну, он, как и все, взял немного спирта, консервов.
— Правильно сделал, что спирт взял. Я слышал, хорваты додумались для своих солдат сухой закон ввести. Кстати, — оживился капитан, — я по телевизору как-то фильм смотрел, так там русских показывали. Ты знаешь, как они пьют? Берут водку, наливают в двухсотграммовый стакан и сразу его выпивают. Одним глотком! Двести грамм! Ты можешь такое себе представить?
Лейтенант небрежно откинулся на спинку стула, вытянув вперед ноги.
— А чего представлять? Вызови этого русского, который в подвале сидит, — он продемонстрирует.
— А что, это идея!.. — обрадованно воскликнул капитан. — Эй, Мишель! — позвал он своего чернокожего ординарца, спящего в соседней комнате. — Рядовой Боли, мать твою! — он бросил в стену пустую бутылку.
Минут через пять заспанный негр явился.
— Приведи сюда этого русского, который в подвале сидит.
Чернышев был недоволен тем, что его разбудили. Он только-только заснул, изловчившись лечь так, чтобы пружины, выпирающие из дивана, не очень кололи.
Кроме того, ему снился сон — о той давно уже забытой рижской жизни. Ему снилось, что он едет на танке по центру Риги, у самого Домского собора; впереди бегут русские ребята и скандируют: «Смерть лабусам!» А сам Чернышев сидит на толстой броне танка с автоматом в руках…
Потревожить, начисто разрушить такой сон! Хоть бы досмотреть дали. Тут эта рожа черная еще…
Правда, недовольство Чернышева тут же улетучилось, едва он увидел знакомое лицо лейтенанта в компании арестовавшего его француза. Оба были явно навеселе. И стоящая на столе бутылка радовала взгляд.
Спустя несколько минут в комнате появился и заспанный переводчик — его, видимо, тоже только что разбудили.
Капитан что-то сказал переводчику, и тот, протерев глаза, сказал:
— Господин капитан приносит тебе извинения за то, что потревожил. Он подумал, что ты будешь не против выпить за компанию…
— N'est-ce pas?[3] — пьяно пошатываясь, поинтересовался француз.
— Нет-нет, — заулыбался Вадим. — Конечно, нет… Где это видано, чтобы русский человек отказался выпить?!
Лафонте отпустил солдата, который привел Чернышева, но оставил хорвата переводчика и пригласил Вадима к столу. Налил всем по рюмке, а русскому — целый стакан граппы.
— Ne perdons point de temps[4].— сказал он, протягивая Вадиму стакан.
— Господин капитан просит выпить стакан одним глотком, не отрываясь, — перевел его слова хорват.
Чернышев сел, взял в руки стакан, понюхал.
«Вроде ничего, пахнет граппой… Водки, конечно, было бы лучше… Напились, гады, развлечься хотят. Ну я им покажу класс!» — подумал он с отчаянной решимостью.
— К-к-хе! — поставил он опорожненный стакан на стол, по-русски занюхивая рукавом.
У присутствующих округлились от удивления глаза. Капитан восторженно зааплодировал, а потом что-то быстро сказал переводчику.
Тот перевел:
— Господин капитан выражает свое восхищение. Он никогда не видел. чтобы люди так пили.
Капитан вновь что-то спросил через хорвата.
— Господин капитан интересуется — все ли русские умеют так пить?
— Как? — не понял Чернышев.
— Ну, в таком количестве…
Вадим гордо выпрямился.
3
Не правда ли? (фр.).
4
Не будем терять время (фр.).