Страница 35 из 70
Толпа одобрительно и завистливо загудела — наверное, потому, что каждый из наемников попробовал представить себя на месте награжденного.
Емельянов все слышал через окно и довольно улыбался: раньше за подобные вещи вручали ордена; во время разведрейда, по меркам Великой Отечественной, он, наверное, наработал бы минимум на орден Красной Звезды, а теперь вот награждают куда более существенными вещами — хорошими немецкими деньгами. Впрочем, по меркам того же военного времени, Чернышев заработал если и не образцово-показательный расстрел перед строем, то, как минимум, штрафбат.
Конечно же, тысяча марок — не Бог весть какая сумма, но все же приятно! Дима вспомнил и о тех сорока процентах годовых, которые ему начисляет солидный латвийский банк, и на душе стало так приятно…
Весь день прошел в подготовке к предстоящей операции. За все время пребывания этой группы русских наемников на сербской земле им предстояла первая массовая боевая операция. Предстояло соединиться с другими отрядами.
Выяснилось, что предстоит захватить несколько высот и там принять на себя удар противника, чтобы ослабить возможный удар по отступающим сербским частям.
Данные разведки не давали полного представления о численности и вооружении противника. Ясно было лишь одно — будет очень тяжело.
Почти целый день Емельянов был молчалив и угрюм. Только один раз он развеселился, выйдя на улицу, чтобы устроить уже привычное для всех представление с Кабанчиком, которому в этот раз расквасил губу и поставил здоровенный синяк под левым глазом.
Никто не заставлял этого гиганта драться с более сильным противником. Он сам с завидным упорством вызывал русского на поединок и пытался одолеть его, но напрасно.
После подобных спаррингов, ставших регулярными, Емельянов обычно показывал желающим пару-тройку приемов самбо или таэквандо, чем завоевывал себе еще большую популярность, и к тому же это не позволяло забыть педагогические навыки, полученные в секции, — кто знает, чем придется заниматься потом.
Но вообще чувствовалась общая нервозность и то, что предстоящее наступление готовится чересчур спешно. До этого командование со всей ответственностью обещало им трехдневный отдых.
Тщательно проверив автомат, Емельянов решил сам пойти и выяснить причину такой поспешности.
— Где Ивица? — спросил он у Егора, коротающего время во дворе.
— Не знаю. Наверное, со своими беседует.
— Ясно. А что от казаков слышно?
— Да все то же. По-прежнему в основном дежурят на высотах. Никаких военных действий там пока нет. Так, несколько легких перестрелок — и все.
Емельянов кивнул и пошел искать Стойковича. Егор оказался прав — капитан проводил совещание, не позвав своего заместителя.
— Что случилось? — довольно резко спросил командир: он не любил, когда его отвлекали.
— Поговорить надо.
— Подожди. Я через несколько минут выйду, — бросил тот.
Дима вышел на улицу и закурил. За последнее время он, до этого довольно редко употреблявший табак, курил как никогда много.
— Я слушаю, — сказал подошедший Ивица.
— Почему нам не дают никакой передышки? Почти каждый день вылазки, дежурства. Ребята сидят на сопках неделями. Устали…
— Это приказ командования. Всем трудно, все устали. Деньги вам поступают регулярно?
— Ну и что с того? Мы за вас кровь проливаем! Если вы нам деньги платите, да еще за питание и обмундирование вычитаете, неужели невозможно обеспечить нормальные условия? Я уже две недели не видел горячей воды. Клопы зажрали. От ползания по этим чертовым высотам я скоро коростой покроюсь, как свинья… И захрюкаю, — Емельянов нехорошо ухмыльнулся.
— После боя отдохнете и будет установлен строгий график дежурств — четверо суток на высотах, сутки в казарме, на отдыхе.
— Почему нам сейчас не дадут передохнуть?
Ивица внимательно посмотрел на Емельянова, прикидывая, стоит ли объяснять что-либо этому наемнику, но потом все-таки спросил:
— Как ты не поймешь?
— Ладно, Ивица. Только еще вопрос. Почему во всех боевых операциях всегда на самых опасных участках русские?
— А разве не ты сам всегда рвешься в бой и рискуешь больше других?
Дмитрий предпочел не отвечать на этот вопрос. Ивица развернулся и ушел к себе.
В последнее время Емельянов раздражался все больше и больше от несколько презрительного отношения сербов к русским наемникам. Не то чтобы кто-то специально старался их оскорбить или унизить… Нет. Но сербы и наемники ставились в совершенно разные по комфортности условия, если на войне можно говорить о комфорте.
Например, условный график отдыха, упоминавшийся Стойковичем, был введен уже давно, но при малейшей необходимости летел ко всем чертям, несмотря на протесты наемников. В то же время сербы служили совсем по другому графику — два дня на позициях, два дня в казармах и два дня дома.
Да и кормили наемников из рук вон плохо — фасоль, свинина, прогорклое сало и паштеты. Сытно, но до одури однообразно.
Раздосадованный Емельянов пошел в свою комнату, плечами нарочно задевая проходивших мимо сербов. Делал он это в надежде спровоцировать драку, однако ничего не вышло — репутация, которую он заслужил, заставляла сербов сдерживать свои эмоции.
«Когда-нибудь мне это боком выйдет… — подумал он. — Наверное, зря я теперь завожусь… Ведь они, по сути, не виноваты в том, что им лучше живется. Они просто защищают свою землю, выполняют приказы, а мы воюем за деньги… Ладно, поживем — увидим, кто окажется в выигрыше».
Емельянов заперся в своей комнате и завалился спать…
Проснулся он сам, достал из-под подушки часы — без пятнадцати восемь. Дима вскочил с кровати, оделся и выскочил на улицу.
Наемники бродили по двору, занимаясь каждый своим делом, — кто-то пилил дрова для «буржуйки», кто-то собирал снег для растопки, а кто-то вообще ничем не занимался, наслаждаясь предоставленным отдыхом.
Емельянов подошел к Стойковичу и спросил:
— Почему мы не вышли?
— Пока выступление отменили. Но после обеда вся твоя группа должна прибыть на высоту, которую сейчас держат казаки. Они будут отправлены в баню, а вы примете у них дежурство. Завтра вас сменят, и вы помоетесь.
Емельянов довольно улыбнулся, представив потоки горячей воды, маленькую парилку с раскаленным воздухом и душистый березовый веник. Он настолько соскучился по бане, что даже за завтраком не переставал мечтать.
Кормили опять паштетом с белым хлебом — это раздражало наемников больше всего.
Черного хлеба достать было невозможно, потому что южные славяне не сеяли рожь. Многие наемники спокойно обходились без черняшки, но Емельянов с тоской вспоминал отечественный хлеб.
Дима получил свой завтрак и пошел к печке, на которой кипел чайник.
— Кто последний за кипятком? — громко спросил Емельянов.
— Я, — отозвался из угла Чернышев.
— Будешь после меня, — грубо сказал Дима и хотел добавить: «Ты теперь всегда будешь последним!», но сдержался.
Чернышев не ответил и только пожал плечами, как бы показывая, что умный человек против танка с голыми руками не полезет.
После завтрака наемники отправились на высотки сменить казаков. Те весело разместились по машинам и отправились мыться в Вишеград. Обещали к вечеру вернуться, но верилось в это с трудом.
Казаки, разумеется, очень весело провели время после бани. В тот вечер они, естественно, не вернулись. Зато смогли забраться в какой-то торговый склад неподалеку от бани и хорошенько там поживиться. Они нашли несколько ящиков немецкого пива и водки, так что ночь провели достаточно бурную.
Утром с головами, раскалывающимися с похмелья, они возвратились на боевое дежурство и привезли с собой то ли украденную, то ли купленную здоровенную свиную тушу, которую принялись тут же разделывать.
Емельянов почему-то вспомнил, как в одной телепередаче генерал Лебедь, командующий 14-й Армией в Приднестровье, отозвался о современных российских казаках, назвав их переодетыми ментами и тюремными надзирателями.