Страница 27 из 70
Через мгновение Емельянов был на втором этаже, судорожно сжимая в руках готовое в любой момент выстрелить оружие. Но это было уже ни к чему: комната, искореженная двумя взрывами, напоминала кровавую мясорубку. Оторванная рука валялась на кровати. Ее кисть продолжала сжимать пистолет, и Дмитрий отметил, что рука была неестественно-белой — точно из мрамора.
Тело, нашпигованное осколками, лежало в углу. Из живота вылезли кишки. Стены и даже потолок были забрызганы кровью. Пух из разорванной взрывом перины снежинками кружил по комнате, оседая на липком окровавленном теле…
— Господи… — только и сказал Чернышев, закрывая левой рукой рот, — в воздухе стоял удушливый запах горелого мяса и пороха. Бывшему омоновцу стало дурно…
Емельянов скривился и подбородком указал в сторону смежной комнаты, дверь которой была вынесена взрывной волной и валялась посередине комнаты.
Вадим взял автомат на изготовку и шагнул в дверной проем.
— Пусто! — послышался его голос. — Этот ублюдок был один.
В этот момент снизу послышался грохот и звук неумолкаемой речи.
Емельянов кубарем скатился с лестницы, готовый к бою. Но картина, которую он увидел, заставила только нервно рассмеяться — на кожаном диване восседал Горожанко, держа в одной руке чашку с кофе, в другой пульт управления телевизором. Автомат он положил себе на колени.
— Вот это да! — воскликнул наемник, поворачиваясь к Диме. — Кайф! Давненько такого не было.
— Ты бы хоть поинтересовался, кто есть в доме, прежде чем за кофе хвататься! — сердито буркнул Емельянов.
Нервная система бывшего десантника отличалась завидной тренированностью, однако после того, что он видел наверху, ему стало немного не по себе.
— Так я смотрю — дверь выломана, вас нигде не видно. Значит, вы в доме. Чего мне бояться? — беспечно ответил Горожанко, наливая кофе в чашку. — На, держи, горячий еще!
Емельянов недовольно поморщился, но кофе взял.
«Как знать, — подумал он, — может быть, этот кофе поставил варить тот хорват, который стрелял в нас и от которого теперь кровавое месиво осталось…»
Перед глазами встала та же картина — кровь, неестественно белая, точно мраморная, рука, обрубок туловища, который казался таким маленьким…
«Ладно, нечего тут сопли распускать, — попытался успокоить себя Емельянов, — все-таки я знал, куда шел… Тут война».
— А ты будешь? — спросил он у Вадима, который спустился вслед за ним.
Чернышев недоуменно уставился на предложенный напиток. Затем схватился за живот и, громко ойкнув, скрылся за дверью туалета.
— Что с ним? — удивленно спросил Андрей.
Емельянов неопределенно махнул рукой.
— Да там мужика, который из пулемета стрелял, на куски разорвало… Неприятное зрелище… А у Вадима по жизни желудок слабый, все время мучается…
Истошный женский вопль заставил мужчин обернуться. Из комнаты выскочила женщина и бросилась наверх. Там вопль затих. Она все увидела…
— Пошли отсюда, — негромко сказал Горожанко.
Одно дело — лицом к лицу встретиться с вооруженным врагом. Совсем другое — с убитой горем женщиной.
Дождавшись Чернышева, они вышли на улицу, где увидели своих сербов.
— Вы что там делали? — спросил Ивица Стойкович, подозрительно глядя на полупустые вещмешки у них за спинами.
— Да там один придурок с пулеметом спрятался, — невозмутимо ответил Емельянов.
— A-а, ну пошли тогда с нами! — сказал командир.
И они двинулись в направлении центральной площади, откуда доносились автоматные очереди.
Городок, в принципе, был уже взят. Большая часть хорватского отряда, видя превосходящие силы сербов, отступила. Только отставшие вели упорное сопротивление, предпочитая смерть сербскому плену. Однако четники довольно быстро и грамотно гасили эти огневые точки.
В этом случае здание, как правило, закидывалось фанатами, а потом туда врывались сербы и расстреливали всех оставшихся в живых.
Правда, на центральной площади еще шел бой.
В трехэтажном строении из красного кирпича засело несколько хорватов, которые, используя преимущество своего укрытия, вели обстрел всех подступов к главной площади городка.
Ивица, моментально оценив обстановку, схватился за коротковолновый передатчик.
— Вуйович! — скомандовал он одному из минометчиков, засевших на господствующей высоте. — В центре красное здание с хорватским флагом видишь? Раздави его!
Ухнул взрыв — через несколько секунд крыша дома занялась ярким пламенем.
Емельянов ворвался в одно из примыкавших к площади зданий. Вбежав по лестнице на второй этаж, он прикладом автомата выбил чудом уцелевшее стекло в окне.
Заняв позицию, он твердо уперся ногами в паркет. Подняв оружие, направил его в сторону красного строения. Вот в одном из окон что-то сверкнуло. Дима прицелился и нажал на спуск.
Привычно толкнула в плечо отдача. Он не прекращал коротких очередей до того момента, пока не кончились в рожке патроны.
Когда это произошло, он не спеша поменял магазин, достал из кармана на рукаве пачку сигарет. Прикурил, щелкнув зажигалкой. Затянулся несколько раз — это был верный способ успокоиться. Затем положил дымящуюся сигарету на подоконник и, резким движением дернув затвор, выглянул из окна.
«Цок… цок…» — защелкали рядом пули.
— Суки, заметили! — сквозь зубы процедил Емельянов и, прислонившись к стене, опять взял сигарету. Сделав несколько глубоких затяжек, он положил ее на место. Вскинул автомат и повернулся к окну. Увидя противника, нажал на спуск. На этот раз не отпускал его до тех пор, пока автомат, лишенный патронов, не затих.
Поменяв рожок, он потянулся к сигарете.
— Так вот где ты!
Дима вскинул оружие в сторону голоса и едва удержал указательный палец.
— Тьфу, черт! — воскликнул он, увидев Чернышева. — Разве так можно? Еще секунда, и твой живот был бы наполнен свинцом.
— Да я, видимо, этого и не почувствовал бы… — мрачно заметил тот. — Опять язва разыгралась…
Емельянов обратил внимание, что его товарищ не просто побледнел, но даже позеленел.
— А я думал, это ты от зрелища размазанных по стене кишок расклеился…
— Это после пяти лет службы в ОМОНе? — усмехнулся Вадим, однако было понятно, что усмешка его — только маска. — Да нет, съел что-то не то.
Однако весь вид его свидетельствовал о том, что причина бледности кроется совсем в другом.
Вадима действительно тошнило, и он ненароком высунулся из окна, забыв про опасность; хорватский снайпер, спрятавшийся в здании напротив, не упустил момента. Висевшая на стене картина с грохотом свалилась на пол. Почти одновременно с ней упал Чернышев;
— Эй, с тобой все в порядке? — Емельянов бросился к приятелю.
— Да, вроде не зацепило…
— Обожди…
Подняв автомат, Дима направил в окно шквал огня. А Вадим отполз к стене, вскрывая упаковку с таблетками.
В этот момент раздались взрывы. Земля задрожала, а трехэтажное здание из красного кирпича вдруг начало рассыпаться, словно карточный домик.
Минут через пять, когда осела пыль, перед Емельяновым лежала груда развалин — видимо, мина, выпущенная сербами, угодила в ящик с боеприпасами.
Последний оплот сопротивления хорватов был сломлен. Но задерживаться в этом пункте не стоило. У противника сил в этом регионе было достаточно.
На соборе святого Филиппа колокола пробили к мессе. И тотчас же отозвались колокола на двух других — святых Петра и Павла и в монастыре святой Урсулы. В последнем храме, который был построен по указу папского легата в начале века, когда эти земли отошли к австрийцам, колокольный звон приятно выделялся серебряной чистотой мелодии.
Зимний воскресный день, казавшийся в этом провинциальном боснийском городке таким долгим, тягучим, скучным и бесконечным — как ни в каком другом месте, — медленно угасал. Ничто не говорило, что городок находится в нескольких километрах от размытой, неопределенной линии фронта — разве что бронетехника, поставленная на блокпостах при въезде в город.