Страждущий веры

— Корсет подтянем, и будет у нас красавица жениху на загляденье, — приговаривала Бежка, старательно разглаживая складки на юбке, а потом грубо толкнула в спину и стянула шнурки, выбив из груди весь воздух.

— О, боги, зачем так туго?! — взмолилась я, чуть не упав в обморок. — И почему такой глубокий вырез? Неприлично же!

Я попыталась натянуть лиф повыше, но ничего не вышло.

— Все прилично, что не безобразно, — Бежка хитро прищурила тёмные, как у ведьмы, глаза. Ух, дерзкая! Но ругаться не хотелось, не перед помолвкой. — В Кайнавасе все модницы так одеваются. Поверьте, папенька не купил бы ничего неприличного.

— Модницы в Кайнавасе, по-моему, не едят, — с трудом выдыхая каждый слог, пробормотала я. Бежка смилостивилась и ослабила шнуровку. — И не дышат.

— Красота требует жертв. Чем больше вы глянитесь жениху, тем легче будет с ним сойтись.

Она набрала пригоршню лоскутов и принялась набивать ими лиф, пытаясь придать моим скромным формам менее унылый вид. Как это все глупо! И неправильно. Жена должна нравиться просто потому, что она тебе суждена. Самый близкий и дорогой человек. Вторая половинка, без которой ни один мужчина счастлив не будет.

— Теперь точно глянитесь, — Бежка склонила голову набок, удовлетворенно разглядывая результаты своей работы.

— Ваша светлость, гости ждут! — донёсся из коридора голос лакея.

Испуганно выдохнув, я направилась к двери. Будь что будет!

— Погодите! Ожерелье забыли!

Бежка всплеснула руками и бросилась к туалетному столику, на котором лежал футляр с тремя нитками крупного жемчуга. Должно быть, папе пришлось выложить за него круглую сумму. Только кого мы смешим? Даже оно не сделает меня красивей.

— Главное — улыбайтесь, — застегнув ожерелье, Бежка сверкнула улыбкой, показывая пример, и поспешила открыть дверь.

Улыбаться, как же. Тогда я стану не просто некрасивой, но ещё и глупой. Да и как улыбаться, когда думаешь лишь о том, как бы не наступить на подол и не упасть? Даже воздуха хорошенько глотнуть не получается. Ничего, ради папы, ради Вейаса, ради чести рода можно денёк потерпеть. Выше голову, плечи расправить и представить, что я королева. Дочь лорда на самом деле, но какая разница?

В коридоре встретил отец.

— Мне нужно в святилище, — упрямо заявила я. — Хочу попросить удачи и поддержки.

— Зачем? — папа снова грозно нахмурился. В уголках ясных голубых глаз уже прорезались первые морщины. Хотелось разгладить их пальцами, как складки на платье. — Оно для этого не предназначено, ты же знаешь.

— У нас другого нет, — настойчиво напомнила я.

— Ладно, только быстро.

Нянюшка рассказывала, что бывают мужские божества и женские. Те, что оберегают дом от несчастий, и те, что помогают в замужестве и защищают детей от лиха. Только в нашем домашнем святилище им не молятся.

Я едва поспевала за широким шагом отца. В пустынной тёмной галерее он отвернул от стены полог голубого знамени и нащупал рычаг. Часть стены отъехала в сторону, открыв узкий проход. Запалив факел, мы спустились по крутой винтовой лестнице в тайное подземелье. Здесь находилось сердце замка, источник нашей родовой силы, благодаря которой внутри этих стен мы были неуязвимы для врагов. Посторонних сюда не допускали.

Сразу после рождения папа принёс нас с братом в святилище, положил на алтарь и пустил кровь, дав камню напитаться ею и признать новых членов рода. Через восемь лет папа снова привёл нас сюда для первого посвящения. Намазал виски миртовым маслом, поставил на колени и запер на всю ночь, велев читать вслух выбитые на стенах, полу и потолке надписи. Вейаса сморило к полуночи, а я продолжала проговаривать имена предков, истории об их подвигах и воззвания к предначальным стихиям. Лишь молитв нигде не было, ни имени, ни даже изображения божества, чьим домом служило это святилище. Сколько я не искала их, ничего не находилось.

Откровение пришло только с наступлением рассвета. Заскрипели шестерёнки древнего механизма, что-то в вышине затрещало, и в потолке открылся люк, позволяя увидеть небо. Тусклый зеленоватый налёт сумерек растворялся в огненных лучах возрождающегося солнца. Небо светлело, отдалялось, становилось пронзительно синим. На крыше застрекотала вертушка. Попавший в ловушку ветер застучал, спускаясь по трубе, и вырвался белёсым туманом из отверстий у алтаря, оставив на камне сырые потёки. Вот он, наш покровитель, незримый и безымянный — ветер. Тот, что дует с запада и приносит семена бурь и ураганов. Имя ему — свободный полёт, и нет для него иной молитвы, чем молчаливое растворение в воздушных потоках, вознесение над суетой и созерцание гармонии жизни, что струится по жилам мироздания.

Когда папа вернулся на следующее утро, я рассказала о своём откровении. Он рассмеялся, решив, что я снова придумываю небылицы. Я так и осталась наедине с собственными мыслями и чувствами. Поделиться ими могла только с самим ветром. Я тайком пробиралась на самую высокую башню в замке, залезала на ветхую крышу и там, в одиночестве и тишине, наслаждалась пьянящим ощущением: у меня словно вырастали крылья, и я неслась по небесным просторам, то камнем падая к земле, то поднимаясь выше облаков. Это были самые чудесные моменты в моей жизни.

Вскоре, когда папа собрался в очередной поход против демонов, я заметила, как он направляется к потайному входу в святилище, и упросила взять с собой. Папа согласился, лишь когда я пообещала, что пробуду там до рассвета, молча и не двигаясь, чтобы не помешать. Открыв люк в потолке и запалив на алтаре свечу, папа сел на колени, чуть наклонившись вперёд, опустил голову на грудь и поднял правую руку, сложив вместе три пальца. Замер, не шевелясь, и, казалось, даже не дыша. Устав наблюдать, я в точности повторила его позу и закрыла глаза.

Мысли копошились, как мыши в соломе: толкались, перебивали, мешали услышать и понять что-то важное. Хотелось выкинуть их, как ненужный хлам, но они все продолжали лезть в голову. Я сосредоточилась на дыхании, на ритмичном стуке сердца, пытаясь очиститься. Когда зудящее желание пошевелиться уже почти превозмогло мое терпение, я вдруг услышала это. Ни с чем не сравнимую песнь ветра, через которую будто говорил сам бог. Я не могла понять его речей, но была очарована умиротворяющей мелодией и тёплым, обволакивающим все естество светом. Застыв в этом удивительном состоянии, я сидела, пока папа не тронул меня за плечо. Открыв глаза, я почувствовала себя как никогда бодрой и счастливой. Свеча на алтаре давно догорела, а через люк сочились ласковые солнечные лучи. Пришло время уходить.

Папа вернулся из похода даже немного раньше обещанного срока, всего через несколько месяцев. И выглядел очень довольным. Сказал, что никогда ещё Охота не шла так гладко. Его отряд не потерял ни одного воина. После каждый раз, когда намечался поход, папа водил меня в святилище, просил помолиться за удачный исход битвы и называл своим маленьким талисманом. Уж не знаю, слышали ли меня боги и они ли приносили папе удачу, но мне нравилось в святилище. После проведённой внутри ночи всегда становилось так хорошо: пропадали тревоги и сомнения, а взамен приходила спокойная уверенность.

Вот и в этот последний раз я надеялась, что ветер поможет. Папа отпер тяжёлый навесной замок большим ключом, который всегда носил на шее вместе с гербовой подвеской — родовым знаком — в виде горлицы с мечом в когтях. Папа пропустил меня вперёд и позволил несколько минут побыть одной. Я села и сложила руки на груди.

— Я знаю, ты покровитель воинов и защищаешь их в битве от вражеских стрел и клинков, а до женской доли тебе дела нет, но… я сегодня в последний раз… В последний раз обращаюсь с просьбой. Потом я приму бога-покровителя моего мужа, и с тобой вряд ли ещё заговорю, но сегодня… Молю, дай мне свою защиту и подари удачу, не позволь ударить в грязь лицом и опозорить наш род. Я хочу… понравиться жениху и его семье, хочу, чтобы они меня приняли и полюбили, как любит моя семья. Помоги, пожалуйста, ведь других покровителей меня лишили.