Страница 5 из 9
Судебные врачи многозначительно посмотрели друг на друга. Тем не менее один из них задал ещё вопрос:
— Не знаете ли, какова наибольшая глубина Тихого океана?
— Извините не знаю, — послышался ответ, — но думаю, безусловно, будет больше, чем под Вышградской скалой на Влтаве.
— Достаточно? — опросил лаконически председатель комиссии.
Но один из членов попросил разрешения всё же задать ещё один вопрос.
— Сколько получится, если умножить двенадцать тысяч восемьсот девяносто семь на тринадцать тысяч восемьсот шестьдесят три?
— Семьсот двадцать девять, — не моргнув, ответил Швейк.
— Я думаю, вполне достаточно, — сказал председатель комиссии. — Можете отвести обвиняемого да старое место.
— Благодарю вас, господа, — ответил Швейк, — мне этого также вполне достаточно.
После ухода Швейка коллегия трёх пришла к единодушному выводу, что Швейк — идиот согласно всем законам, открытым знаменитыми психиатрами. В донесении, переданном судебному следователю, было, между прочим, написано:
«Нижеподписавшиеся врачи, основываясь на полной психической отупелости и врожденном кретинизме представленного вышеуказанной комиссии Швейка Иосифа, явствующих из его слов: «Да здравствует император Франц-Иосиф!», какового заявления вполне достаточно, чтобы определить психическое состояние Иосифа Швейка как ясно выжженного сумасшедшего предлагают поэтому:
«1. Судебное следствие по делу Иосифа Швейка прекратить и
«2. Направить Иосифа Швейка в психиатрическою клинику для исследования и выяснения, в какой мере его психическое состояние является опасным для окружающих».
В то время как эта реляция составлялась, Швейк докладывал своим товарищам по тюрьме:
— На Фердинанда наплевали, а разводили со мной ещё большую ерунду. Под конец мы друг другу сказали, что вам этот вполне достаточно, и разошлись.
Швейка выгоняют из сумасшедшего дома
Описывая впоследствии своё пребывание в сумасшедшем доме, Швейк отзывался об этом учреждении с необычайной похвалой.
— По правде сказать, не знаю, почему эти сумасшедшие так сердятся за то, что их там держат. Никто в своей свободе там не ограничен: разрешается там ползать голым по полу, выть шакалом, беситься и кусаться. Если бы кто-нибудь проделал то же самое на улице, прохожие диву бы дались. Но там эго самая обычная вещь. Там такая свобода, о которой и социалистам не мерещилось. Человек может там выдавать себя и за бога, и за божью матерь, и за папу, и за английского короля, и за государя-императора, и за святого Вацлава[12]. Был там один, который всё кричал, что он архиепископ, — тот ничего не делал, только жрал да ещё кое-что, извините, что рифмуется со словом жрал. Впрочем, там никто этого не стыдится. А один даже выдавал себя сразу и за Кирилла и за Мефодия[13], чтобы получать двойную порцию. Был там беременный господин и звал каждого на крестины. Живётся там прямо как в раю. Вы можете там кричать, реветь, петь, плакать, блеять, шуметь, прыгать, молиться, кувыркаться, ходить на четвереньках, скакать на одной ноге, не целым дням сидеть на корточках или лезть на стену, и никто к вам не подойдёт и не скажет: «Послушайте, этого делать нельзя, это неприлично, стыдно, ведь вы культурный человек». Те несколько дней, что я провёл в сумасшедшем доме, были лучшими днями моей жизни.
В самом деле, уже тот прием, который оказали Швейку в сумасшедшем доме, когда его привезли на испытание из областного уголовного суда, превзошёл все его ожидания. Прежде всего его раздели донага, надели ему халат и новели купаться, бережно подхватив подмышки, причём один из санитаров развлекал его еврейскими анекдотами. В купальной комнате его посадили в ванну, затем вытащили оттуда и поставили под холодный душ. Эго повторили с ним три раза, а затем осведомились, как это понравилось ему. Швейк ответил, что лучше, чем даже в банях у Карлова моста, и что он страшно любит купаться. «Если вы острижёте мете ногти и волосы, это будет всё, что нужно для моего счастья», — прибавил он, мило улыбаясь. И это желание было пополнено. Затем его основательно растёрли губкой, завернули в простыню и отнесли в первое отделение на постель. Там его уложили, прикрыли одеялом и попросили заснуть.
Швейк ещё и теперь любовно рассказывает:
— Представьте себе, меня несли, несли на руках до самой постели. Я испытывал в этот момент неземное блаженство.
На постели Швейк блаженно уснул. Потом его разбудили и предложили ему выпить кружку молока с булочкой. Булочка уже была разрезана на маленькие кусочки, и в то время как один санитар держал Швейка за обе руки, другой обмакивал куски булочки в молоко и кормил его, вроде того как кормят лепёшками гусей. Накормив, его взяли подмышки и отвели в отхожее место, где попросили выполнить большую и малую нужду.
И об этом чудесном мгновении Швейк рассказывает любовно. Мы не смеем повторить всех его выражений о том, что с ним потом делали. Упомянем только, что Швейк рассказывал: «Один из них при этом держал меня на руках».
Затем его привели назад, уложили в постель и опять попросили уснуть. Через некоторое время его разбудили и отвели в комнату для освидетельствования; там Швейк, стоя совершенно голым перед двумя врачами, вспомнил славное время своей рекрутчины, и невольно с его уст сорвалось:
— Годен!
— Что вы говорите? — спросил один из докторов. — Сделайте пять шагов вперёд и пять назад.
Швейк сделал десять.
— Ведь я вам точно сказал, — заметил доктор, — чтобы вы сделали пять.
— Мне лишнюю пару шагов сделать не жалко, меня лишняя пара шагов не затруднит.
После этого доктора потребовали от Швейка, чтобы он сел на стул, и один из них начал стучать его по коленке, затем сказал другому, что рефлексы вполне нормальны, на что другой покрутил головой и принялся сам стучать Швейка по коленке, в то время как первый открывал Швейку веки и рассматривал его зрачки, потом они отошли к столу и произнесли несколько латинских терминов.
— Послушайте, умеете петь? — спросил один из докторов Швейка. — Не могли ли бы вы спеть нам какую-нибудь песню?
— Сделайте одолжение, — ответил Швейк. — Хотя у меня нет ни голоса, ни музыкального слуха, но для вас попытаюсь спеть, раз вам вздумалось позабавиться.
— Дальше не помню, — прервал Швейк. — Знаю ещё первую строчку из «Где родина моя» и потом «Генерал Виндишгрец с храбрецами-панами, спозаранок поднявшись, войну зачинали», да ещё пару простонародных песенок вроде «Храни нам, боже, государя»[14], «Шля мы прямо в Яромырь» и «Достойно есть, яко воистину»..
Доктора переглянулись, и один из них спросил Швейка:
— Исследовали когда-нибудь ваши психические способности?
— На военной службе. — торжественно и гордо ответил Швейк. — Медицинская комиссия официально признала меня хроническим идиотом.
— Мне кажется, что вы симулянт! — крикнул на Швейка другой доктор.
— Вовсе не симулянт, господа! — защищался Швейк. — Я самый настоящей идиот. Можете справиться в канцелярии девяносто первого полка в Чешских Будейовицах или в управлении для запасных в Карлине.
Старший врач безнадёжно махнул рукой и, указывая на Швейка, сказал санитарам:
— Верните ему одежду и передайте его в третье отделение в коридор. Потом кто-нибудь из вас пусть вернётся и отнесёт его бумаги в канцелярию. Да скажите там, чтоб не канителились, чтоб он долго у нас на шее не сидел.
Врачи ещё раз бросили два сердитых взгляда на Швейка, который, вежливо раскланиваясь, учтиво пятился задом к дверям. На замечание одного из санитаров, что Швейк валяет дурака, — он ответил:
12
Католический святой, покровитель Чехии.
13
Одни из первых христианских миссионеров среди славян; им приписывается изобретение славянскою алфавита.
14
Австрийский гимн.