Страница 70 из 110
С наложением секвестра, по новому закону, «устраняются от управления предприятием» правление, ревизионная комиссия и другие избранные акционерами органы. Но они не упраздняются: «Полномочия их сохраняют силу для представительства интересов акционеров, а также для принятия предприятия по окончании секвестра» (ст. 8). Могло оказаться, что этими своими полномочиями им доведется воспользоваться лишь для того, чтобы по всем правилам оформить теперь уже несостоятельность их предприятия.
Именно такой исход дела имела в виду Наблюдательная комиссия Особого совещания по обороне, а затем и само Особое совещание (заседание 28 октября 1915 г.), предлагая использовать секвестр для предстоящего «приобретения заводов в казну, путем предварительного доведения Общества до несостоятельности». Речь шла об Обществе Путиловских заводов. Особое совещание видело здесь, в принципе, и другую возможность — «признание заводов государственной собственностью в законодательном порядке», то есть по процедуре, описанной в Законах гражданских. Но в случае «объявления Общества несостоятельным» после наложения секвестра казна могла приобрести завод, как то уже было проделано с Балтийским и Александровским заводами, с минимальными затратами — «за сумму, вероятно, лишь незначительно превышающую его задолженность казне» и без отягощения прочими долгами. Это оградило бы казну как будущего владельца завода «от предъявления необоснованных требований» со стороны его частных кредиторов{794}. В 1915 г., когда созрел этот замысел в отношении Путиловского завода, исполнить его сразу же оказалось невозможно ввиду несовершенства существовавших правовых норм; такая возможность, однако, появилась с изданием упомянутого закона 12 января 1916 г.
В воюющей Франции власть не старалась столь же осмотрительно и пунктуально оформлять себе какие-то новые права в отношении «неприкосновенной» частной собственности. По воспоминаниям военного министра А. Мессими, он в августе 1914 г., пригласив представителей фирм, потребовал подчиняться его указаниям, открыто и прямо пригрозив взять их заводы в казенное управление. В таком случае предприниматели могли, конечно, во имя интересов нации временно лишиться святого — своих прибылей{795}, но и только. Подобная буржуазная ограниченность не шла в сравнение с «глубиной русской государственной мысли» (А.И. Солженицын), неторопливо и тщательно готовившей правовую базу для «отобрания» предприятия за бесценок.
Как положение об Особом совещании по обороне, так и специальный общий закон о секвестре, внесенный Кривошеиным и утвержденный царем 12 января 1916 г., уже не замыкались в сфере борьбы с «неприятельскими» интересами, а закон 12 января, по сути, порывал связь секвестра с условиями войны (и военного положения), определяя на перспективу формальные полномочия властей произвольно пользоваться частной собственностью (второй классический принцип) или вовсе ликвидировать ее (третий).
Новый закон, умалчивая о заложенном в нем предвкушении экспроприации, по существу, наращивал именно на этом направлении полномочия правительственных органов. Специалист по гражданскому праву отмечал ранее существовавший «большой недостаток наших законов»: они трактовали только «способ прекращения права собственности на недвижимость-». Но в чрезвычайных обстоятельствах, да и вообще «в современной жизни… нередко возникает необходимость в экспроприации предприятий… Между тем наши гражданские законы не знают экспроприации предприятий». И вот теперь российское гражданское право шагнуло вперед. Начало процедуры отъема было без зазора прилажено к догме о неприкосновенности частной собственности. Формально при секвестре дело сводилось к временному отстранению владельцев от управления (как, может быть, готов был действовать и Мессими), причем предприятие оставалось в их собственности. На деле же с помощью усовершенствованного закона о секвестре решалась более радикальная задача — ликвидация частного предприятия, необъявляемая открыто: «Широко практикуется ныне и принудительное управление предприятиями (секвестр)… с целью прекратить, ликвидироватьпредприятие (ликвидация не в чистом ее виде)». Но это — по существу. Формально же «понятно, что секвестр нельзя смешивать с принудительной ликвидацией как способом прекращения права собственности»{796}.
В спорах при выработке правил об управлении секвестрованными предприятиями догматически настроенный тайный советник (директор канцелярии Морского министерства Е.Е. Стеблин-Каменский) обосновывал право государственной власти на вторжение в имущественные права частных лиц достойными подражания примерами из византийской традиции[207], ссылался «на кодекс Юстиниана, Гуго Гроция и пр.». Циничный оппонент низвел эти его теоретические усилия на уровень анекдота, рассказав притчу о маляре, который обидел проститутку, походя мазнув ее кистью. У мирового судьи возникло затруднение, по какой статье назначить наказание, и ушлый письмоводитель подсказал ему сформулировать состав преступления как «загрязнение мест общественного удовольствия». Мораль заключалась в том, что «если так законы толковать», то и грабительский секвестр «можно подвести под кодекс Юстиниана»{797}.
Ведомство торговли и промышленности вначале не предвидело, как далеко продвинется законодательство о секвестре и какие практические удобства сулит его применение. Приступая в середине 1915 г. к созданию своих отраслевых регулирующих комитетов, наделенных репрессивными полномочиями в отношении промышленников (реквизиции, тюремные наказания), оно не сочло в тот момент нужным вооружить их правом секвестра{798}. Но еще до того, как проект закона о секвестре получил пригодный для согласований вид, министр торговли и промышленности В.Н. Шаховской настолько оценил широту новых возможностей, испробованных на «германцах», что поспешил переработать изданные 7 июля правила об отраслевом промышленном комитете. В новом варианте в них центральное место заняли указания на использование секвестра — в дополнение к иным «карательным» методам переподчинения частных фирм правительству. 27 ноября Совет министров, а 17 декабря 1915 г. и царь утвердили эти дополнения к правилам. Отраслевой комитет получил право накладывать секвестр на фабрики «в случае отказа или уклонения» хозяев от исполнения навязываемых им военных заказов и «устанавливать порядок эксплоатации секвестрованных предприятий»{799},[208] — все те «права», какими обзавелся и военный министр в качестве председателя Особого совещания по обороне.
Сразу же после издания закона о секвестре 12 января 1916 г. в Министерстве торговли и промышленности состоялось совещание представителей ведомств о мерах в отношении «германских и австрийских предприятий», созванное вследствие письма двух самых ретивых среди генералов борцов со шпионажем — Н.В. Рузского и М.Д. Бонч-Бруевича — от 5 декабря 1915 г. Представители министерств внутренних дел, юстиции, интендантства и ГАУ добивались на совещании 15 и 20 января 1916 г. либо секвестра, либо назначения в «германские» предприятия особых временных управлений; Канцелярия Военного министерства выступила даже за закрытие их, с ликвидацией после окончания войны. Большинство на совещании не поддержало подобные предложения; применение к таким предприятиям секвестра, по мнению большинства, могло бы «внести нежелательное расстройство в ход правильно налаженного дела», тогда как действительных признаков недобросовестности со стороны хозяев предприятий не обнаружено. Против крутых мер выступили также представители Морского министерства и ГВТУ, министерств финансов, иностранных дел, торговли и промышленности. Как и Григорович, Шаховской соглашался лишь на оказание давления с целью изменить руководящий состав предприятий{800}.[209]
По существу, изданный 12 января 1916 г. закон заключал в себе целую программу ломки отношений собственности — такую, что она встревожила даже Шаховского, вовсе не склонного потакать заводчикам. По его словам, секвестр превратился «в чрезвычайно сильное и крайне острое орудие промышленной политики государства». «В той форме, в какой применяется ныне секвестр, — предостерегал Шаховской правительство, — он серьезнейшим образом затрагивает интересы не только лиц, поместивших свои капиталы в секвестрованные предприятия, но и кредиторов этих предприятий» и вреден «для грядущего развития русской промышленности», подрывая ее кредит. Шаховской предлагал «немедленно же приступить к пересмотру закона 12 января 1916 г…. в целях большего ограждения [интересов] владельцев и кредиторов предприятий»{801}.