Пират

— Ну, прежде всего это просто могло бы доставить нам некоторое развлечение, — ответил Гофф. — Всмотрись-ка хорошенько в рожи моих молодчиков: ну найдется ли среди них хоть один, который при виде человека первым делом не захотел бы убить его? Мы еще поговорим об этом в другой раз, после того, как ты отведаешь колодок, разумеется, если не вздумаешь откупиться полной пригоршней чилийских кругляшей.

— Честное слово, добрый мой капитан, — ответил агроном, — проклятый карлик унес весь мой рог с серебром!

— Ничего, девятихвостая кошечка быстро поможет тебе снова найти свое сокровище, — прохрипел в ответ ему Гофф, — порка, приправленная солью или уксусом, превосходно помогает вспомнить, где запрятана казна, а тугая тетива вокруг головы, пока глаза на лоб не полезут, — тоже неплохое средство для освежения памяти.

— Капитан, — с твердостью проговорил Йеллоули, — у меня в самом деле нет денег, у нашего брата ученых-агрономов они редко водятся. Мы, видите ли, заменяем выгоны пашнями, вместо ячменя сеем овес, вересковые заросли превращаем в зеленые пастбища, а бесплодные ярфы, как местные невежды называют торфяные болота, — в сочные луга, но из всего этого редко что перепадает в наш собственный карман. Работают-то мужики да лошади, они все и поедают, нелегкая их забери!

— Ну ладно, ладно, — смягчился Гофф, — коли ты взаправду такой уж бедный, уж я, так и быть, постою за тебя. — Затем, наклонив голову к самому уху управляющего, который при этом с тревогой привстал на цыпочки, он шепнул: — Если только тебе дорога жизнь, не влезай с нами в шлюпку.

— Но как же мне уйти от вас, когда вы так крепко меня держите! Да пропади из-за этого урожай всей Шотландии, я и тогда не в силах был бы от вас вырваться!

— Ну ладно, слушай уж, простофиля, — продолжал Гофф, — мы сейчас подойдем к самой воде, ребята прыгнут в шлюпку и начнут разбирать весла, а ты — я отпущу тогда твою руку, — развернись круто влево, срывайся и беги, если тебе жизнь дорога.

Триптолемус так и поступил: Гофф, верный своему слову, разжал пальцы, агроном рванулся и, словно футбольный мяч, получивший от ноги игрока весьма ощутительный удар, полетел по улочкам Керкуолла с быстротой, удивившей его самого не менее, чем всех присутствующих. Стремительность его отступления была такова, что он, словно опасаясь, как бы железные пальцы пирата не схватили его опять за руку, так и не остановился, пока не пересек всего города и не оказался на противоположной его окраине. Те, кто видел его в этот день без шляпы и парика — он лишился их во время первого отчаянного рывка, — с шейным платком, съехавшим на сторону, и в расстегнутом камзоле, могли только дивиться, как при таких округлых формах и коротких ногах он мог развить ту чудовищную скорость, с которой проносился по улицам Керкуолла. «Если ярость, — могли бы они сказать, — дает оружие, то страх действительно придает крылья». Самая его манера бежать напоминала вверенных его попечению пышнорунных животных, ибо он, подобно барану, время от времени на бегу высоко подпрыгивал, словно сам себя подгоняя, хотя на пути его не встречалось никаких препятствий. Погони за беглецом не последовало, и хотя один или два пирата подняли было свои мушкеты, собираясь послать ему вслед свинцового гонца, но Гофф, единственный раз в жизни оказавшись миротворцем, в столь преувеличенном виде изобразил опасность нарушения заключенного с жителями Керкуолла перемирия, что ему удалось удержать своих молодчиков от каких-либо враждебных действий и побудить их как можно быстрее отвалить от берега и идти к своему судну.

Горожане, воспринявшие побег Триптолемуса как победу со своей стороны, трижды прокричали ура вслед удалявшейся шлюпке, в знак своего рода презрительного прощального напутствия. Члены же городского совета, наоборот, с беспокойством размышляли о возможных последствиях подобного несоблюдения одной из статей заключенного с пиратами договора; будь они в силах без особого шума задержать беглеца, вполне вероятно, что вместо поздравлений и парадного обеда в честь проявленной им ловкости они снова передали бы убежавшего заложника в руки его врагов. Впрочем, открыто совершить подобное насилие было невозможно, и поэтому они ограничились тем, что установили весьма строгое наблюдение за Кливлендом, которого решили теперь сделать ответственным за любое враждебное выступление пиратов. Кливленд, со своей стороны, прекрасно понимал, что Гофф дал убежать заложнику именно для того, чтобы заставить его, Кливленда, полностью расплачиваться за все возможные последствия. Чувствуя, что он может полагаться только на верность и сообразительность своего друга и приверженца Фредерика Алтамонта, alias Джек Банс, Кливленд ожидал дальнейших событий с величайшей тревогой, ибо хозяева города, продолжая обращаться с ним весьма любезно, все же дали ему понять, что их дальнейшее отношение будет всецело зависеть от того, как поведет себя экипаж корабля, хотя он и не был больше его капитаном.

Кливленд не без основания рассчитывал на неизменную преданность Банса, ибо едва этот верный его соратник узнал от Гоффа и команды шлюпки о побеге Триптолемуса, как тотчас же понял, что все это было подстроено бывшим капитаном, ибо если Кливленда казнят или приговорят к пожизненному заключению, то он, Гофф, снова будет поставлен командиром судна.

— Но только на этот раз старый пьяница промахнется, — заявил Банс своему союзнику Флетчеру, — или я отказываюсь от имени Фредерика Алтамонта и согласен до конца дней своих оставаться Джеком Бансом или Джеком Дансом — это уж как тебе самому больше нравится.

Вооружившись затем особым родом матросского красноречия, которое враги его характеризовали выражением «пошел травить», Банс чрезвычайно живо представил экипажу, какой позор, что их капитана, как ему угодно было выразиться, «загнали в каталажку», тогда как заложника, отвечающего головой за его жизнь, у них теперь нет. Таким образом, Банс не только вызвал всеобщее недовольство поступком Гоффа, но склонил команду к принятию следующего решения: захватить первое же встречное, могущее послужить добычей судно и заявить, что с ним, его экипажем и грузом поступят так же, как будет на берегу поступлено с Кливлендом. В то же время для того, чтобы узнать, будут ли оркнейцы верны своему слову, пираты сочли нужным сняться с рейда в Керкуолле и, обогнув остров, следовать в направлении Стромнесса, где, согласно договору между провостом Торфом и капитаном Кливлендом, они должны были пополнить свои припасы. Одновременно решили поручить командование судном совету из трех человек — Гоффу, боцману и самому Бансу — до тех пор, пока Кливленд не будет в состоянии снова стать их капитаном.