Пират

Прекрасно видя эти спешные приготовления, но не проявляя ни малейшего сомнения или тревоги, Кливленд направил шлюпку прямо к набережной, где стояли люди, одни вооруженные мушкетами, длинноствольными и охотничьими ружьями, другие — короткими пиками и китобойными ножами, словно для того, чтобы помешать его высадке. Видимо, они не успели еще прийти к окончательному соглашению, какие именно меры следовало им принять, ибо, едва пираты достигли набережной, как горожане, стоявшие ближе к шлюпке, подались назад и позволили Кливленду и его спутникам беспрепятственно сойти на берег. Пираты тотчас же выстроились на набережной — все, кроме двух, оставшихся по приказу своего капитана в шлюпке, которую они тотчас же отвели на некоторое расстояние от берега. Маневр этот обеспечивал безопасность шлюпки, единственной на всем корабле, и вместе с тем как бы подчеркивал беспечную удаль Кливленда и его отряда, рассчитанную на то, чтобы несколько напугать противника.

Керкуоллцы, однако, доказали, что в их жилах течет кровь древних норманнов: они мужественно встретили опасность и стояли с оружием на плече прямо против разбойников, загораживая им доступ на улицу, которая вела в город.

Некоторое время те и другие молча глядели друг на друга, затем первым заговорил Кливленд.

— Что это значит, господа горожане? — спросил он. — Уж не превратились ли вы, добрые оркнейцы, в горных шотландцев, что ни свет ни заря взялись нынче за оружие? Или вы собрались на набережной, чтобы почтить меня салютом по случаю того, что я стал капитаном судна?

Горожане переглянулись, и наконец один из них ответил:

— Мы не знаем, кто вы такой, обычно вот тот, другой, — он указал на Гоффа, — у нас в Керкуолле выдавал себя за капитана.

— Этот джентльмен — мой помощник и командует во время моего отсутствия, — сказал Кливленд, — но это к делу не относится. Я желаю говорить с вашим лорд-мэром, или как вы там еще его называете.

— Провост сейчас совещается вместе с членами совета, — ответил тот же керкуоллец.

— Тем лучше, — заявил Кливленд, — а где совещаются их милости?

— В ратуше, — последовал ответ.

— В таком случае, джентльмены, не угодно ли вам посторониться, ибо я и мои спутники идем в ратушу.

Горожане начали шептаться: многие не решались вступать в жестокую и, быть может, ненужную схватку с такими головорезами, а наиболее решительные быстро сообразили, что с пришельцами легче будет справиться в ратуше или даже в узких улочках, по которым им предстояло пройти, чем на набережной, где они выстроились и стоят в полной боевой готовности. Поэтому керкуоллцы беспрепятственно дали пиратам войти в город, и Кливленд, тесно сплотив людей, медленно двинулся вперед, следя за тем, чтобы никто не напирал с флангов на его небольшой отряд, и заставляя четырех человек арьергарда поминутно оборачиваться назад, лицом к толпе — предосторожности, которые делали всякие попытки нападения со стороны горожан чрезвычайно опасными.

Таким образом пираты поднялись по узкой улочке и подошли к ратуше, где, как уже было доложено Кливленду, члены городского совета действительно были все в сборе. Жители города стали тесниться вперед, намереваясь смешаться с пиратами, и, воспользовавшись давкой при входе, где они будут лишены возможности свободно действовать оружием, захватить кого только удастся. Кливленд, однако, и здесь выказал большую предусмотрительность и, прежде чем войти в залу совещания, позаботился о том, чтобы расчистить вход и сделать его безопасным, приказав четырем из своих людей повернуться назад, лицом к улице, а другим четырем — к толпе, напиравшей с боков. Честные бюргеры отшатнулись, увидев зверские, смуглые, сожженные солнцем лица отчаянных моряков и поднятое для удара оружие, и Кливленд вместе со своими спутниками вошел в залу, где, кроме отцов города, почти никого не было.

Почтенные джентльмены оказались, таким образом, отрезанными от своих сограждан, ожидавших от них дальнейших распоряжений, и увидели себя, пожалуй, в гораздо большей зависимости от Кливленда, чем он сам с кучкой своих людей — от окружавшей его толпы.

Члены городского совета поняли, очевидно, грозившую им опасность, ибо взглянули друг на друга с видимым замешательством, в то время как Кливленд обратился к ним со следующими словами:

— Доброе утро, джентльмены; надеюсь, вы не считаете нас своими врагами? Я явился к вам, чтобы переговорить о снабжении припасами моего судна, что стоит там, на рейде; без них мы не можем отплыть.

— Вашего судна, сэр? — спросил провост, человек умный и решительный. — Но откуда мы знаем, что вы на самом деле его капитан?

— Взгляните на меня, сэр, — ответил Кливленд, — и я думаю, что больше вы не зададите подобного вопроса.

Провост посмотрел на него внимательно, убедился, должно быть, в неуместности дальнейших расспросов подобного рода и ограничился тем, что сказал:

— Если вы его капитан, то позвольте узнать, откуда оно пришло и куда направляется? Вы слишком похожи на офицера военного корабля, чтобы быть капитаном торгового судна, а между тем нам известно, что вы не служите в британском флоте.

— Мало ли в море военных судов, которые не плавают под английским флагом? — возразил Кливленд. — Допустим, что я командую судном контрабандистов, желающих менять табак, бренди, джин и другие товары на вяленую рыбу и кожи. Неужели же я заслуживаю со стороны купцов Керкуолла столь плохого отношения, что они откажутся снабдить меня припасами за мои же деньги?

— Видите ли, капитан, — заявил городской секретарь, — мы вовсе не так уж щепетильны, и когда нас, случается, навещают такие вот джентльмены, как вы, я всегда говорю провосту, что мы должны поступать в этом случае, как поступил угольщик, встретившись с чертом, то есть не затрагивать их, если и они нас не трогают! А вот этот джентльмен, — тут он указал на Гоффа, — что был капитаном до вас, а возможно, будет и после вас («А ведь старый хрен говорит правду», — буркнул себе под нос Гофф), может засвидетельствовать, как мы прекрасно принимали его, пока он и его молодчики не стали бесчинствовать в городе, точно черти, вырвавшиеся из преисподней! Да вон как раз стоит один из них! Этот самый разбойник остановил на улице мою девушку-служанку, что несла впереди меня фонарь, когда я шел домой, и оскорбил ее тут же, у меня на глазах!