Пират

— А как она обошлась лично с вами? — спросил юдаллер.

— Не только не захотела выслушать мой рассказ, а попросту не дала мне произнести ни слова, — ответил Триптолемус, — и поделом мне! Нечего водиться с колдуньями да со всякими духами.

— Вам не было нужды обращаться к помощи нашей мудрой тетушки, мейстер управляющий, — сказала Минна с очевидным желанием прекратить неуважительный разговор о Норне, которая только что оказала ей столь великую услугу. — Всякий младенец на этих островах — и тот мог бы вам сказать, что если кто не умеет употребить волшебный клад с пользой для себя и для других, у того он долго в руках не останется.

— Я ваш покорнейший слуга, миссис Минна, — ответил Триптолемус, — и смиренно благодарю вас за совет, и я счастлив, что к вам опять вернулся рассудок… то бишь здоровье. Что же касается клада, то я не употреблял его и не злоупотреблял им: кто живет в одном доме с моей сестрицей Бэйби, так тому одинаково трудно и то и другое. И не болтал я о нем, чтобы не обижались те, кого мы в Шотландии называем добрыми соседями, а вы — драу. И изображения старых норвежских королей, выбитые на тех монетах, и те не могли бы лучше хранить молчание, чем я.

— Управляющий был настолько осторожен, — заметил Клод Холкро, который не прочь был воспользоваться удобным случаем, чтобы отплатить Триптолемусу за его уничижительный рассказ о его, Холкро, мореходных способностях и пренебрежительный отзыв о его музыке, — он был так осторожен, что скрыл все даже от своего начальника, лорда губернатора. Но теперь, когда дело стало известным, ему придется, пожалуй, дать отчет в том, что уже больше не находится в его владении. Ибо лорд губернатор, сдается мне, не очень-то склонен будет поверить россказням про какого-то там карлика. Не думаю я также, — здесь Холкро подмигнул юдаллеру, — что Норна сочла за правду хоть одно слово из всей этой странной истории; и, осмелюсь сказать, по этой-то самой причине она и встретила нас, откровенно говоря, сухо. По-моему, она просто знала, что приятель наш Триптолемус нашел какое-нибудь другое укромное местечко для своих денег, а весь рассказ про домового — собственное его измышление. А я, со своей стороны, тоже никогда не поверю, что может существовать на свете такой карлик, какого нам описал мейстер Йеллоули, разве что увижу его собственными глазами.

— Что же, это нетрудно, — сказал управляющий, — ибо, клянусь… — Тут он пробормотал проклятье и с ужасом вскочил на ноги. — Вот и он сам!

Все обернулись туда, куда он указывал, и увидели безобразное, изуродованное лицо Паколета, который, не отводя глаз, пристально смотрел на них сквозь застилавший хижину дым. Он подкрался во время разговора и оставался незамеченным до тех пор, пока взгляд управляющего, как мы только что сказали, не упал на него. Было что-то до того таинственное в его внезапном и неожиданном появлении, что даже юдаллер, издавна свыкшийся с его уродливым видом, невольно вздрогнул. Досадуя на самого себя за подобное, хотя и слабое проявление испуга, и на карлика, послужившего тому причиной, Магнус резко спросил, что ему нужно. Вместо ответа Паколет достал письмо и подал его юдаллеру, испустив при этом односложный звук, похожий на слово шог.

— Это язык шотландских горцев, — заметил юдаллер, — ты что же, Николас, выучился ему, когда потерял свой собственный?

Паколет утвердительно кивнул головой и показал знаками, чтобы Магнус прочел записку.

— Это не так-то просто сделать при подобном освещении, — возразил юдаллер, — но письмо, быть может, касается Минны, и я должен поэтому попробовать.

Бренда предложила свои услуги, но Магнус ответил:

— Нет, нет, дочь моя, письма Норны должны читать только те, кому они адресованы. А вы тем временем дайте этому бездельнику Стрампферу глоток бренди, хоть он этого и не заслуживает — с очень уж злобной усмешкой вылил он нынче на скалы мой добрый нанц, словно это была стоячая вода из канавы.

— Желаете вы быть виночерпием этого достойного джентльмена, его Ганимедом, друг мой Йеллоули, или предоставите это мне? — вполголоса спросил Клод Холкро управляющего. Тем временем Магнус Тройл, тщательно протерев очки, которые он извлек из огромного медного футляра, водрузил их у себя на носу и погрузился в чтение написанного Норной послания.

— Я не дотронусь до него и не подойду к нему, даже если бы мне посулили все тучные земли Гаури, — ответил Триптолемус. Страх его далеко еще не прошел, хотя он и видел теперь, что все относились к карлику как к существу из плоти и крови. — Но спросите его, пожалуйста, куда он девал мой рог с монетами.

Карлик, который слышал этот вопрос, закинул голову и, разинув свою огромную пасть, указал в нее пальцем.

— Ну, если он проглотил их, так тут уж ничего не поделаешь, — сказал управляющий. — Желал бы я только, чтобы они так же пошли ему на пользу, как корове — мокрый клевер. Так он, значит, в услужении у Норны; ну что ж, каков слуга, такова и хозяйка! Но если кража и колдовство остаются в этой стране безнаказанными, пусть тогда милорд ищет себе другого управляющего. А я привык жить там, где земное имущество человека охраняется от инфанга и аутфанга, а его бессмертная душа — от когтей дьявола и его кумушек, Господи спаси и помилуй нас!

Агроном на этот раз не очень-то стеснялся в выражениях для своих жалоб, очевидно, потому, что юдаллер не мог его слышать, ибо увлек Клода Холкро в противоположный угол хижины.

— Объясни мне, прошу тебя, друг Холкро, — сказал он, — с какой целью отправился ты в Фитфул-Хэд? Не из одного же только удовольствия прокатиться по морю в обществе этого гуся?

— Честно говоря, фоуд, — ответил поэт, — если хотите знать правду, то я отправился к Норне, чтобы поговорить с ней о ваших делах.

— О моих делах! — воскликнул юдаллер. — О каких же это моих делах?

— Относительно здоровья вашей дочери, фоуд. До меня дошли слухи, что Норна отказалась прочитать ваше послание и не пожелала видеть Эрика Скэмбистера, и тогда я сказал себе: с тех пор как заболела ярто Минна, не приносят мне никакой радости ни еда, ни питье, ни музыка, ни что-либо другое. И в буквальном, и в переносном смысле могу я сказать, что день и ночь стали для меня источниками печали. Вот я и подумал, что, быть может, у меня со старой Норной скорее найдется общий язык, чем у кого-либо другого, ибо скальды и сивиллы всегда были друг-другу несколько сродни. Таким образом, я и пустился в путь, надеясь быть хоть чем-то полезным моему старому другу и его прелестной дочери.