Страница 30 из 54
— От лихе... А що до нимцив, туточки воны,— и тыкали себе за спину кнутовищами.
Издалека донеслись раскаты грома. Но небо было чистое, безоблачное.
— Пушки!— словно бы обрадовавшись, громко сказал Ткачук.
— Умные речи приятно слушать,— Вилька хихикнул.— Поразительная осведомленность.
— Сам ты умный,— незлобиво огрызнулся Ткачук. Зевнув, проговорил печально:— Ох, хлопцы, як же мы без нашего старшины, а?
Мы промолчали. Ткачук больше не спрашивал. Солнце пекло немилосердно. На зубах скрипело, пот щипал глаза. Отчаянно хотелось пить, броситься на траву, отдышаться, но колонна, подгоняемая командой: «Шире шаг», упрямо топтала дорожную пыль.
На развилке свернули влево и увидели в, лощине нечто вроде огромного табора. Бойцы, разбившись на кучки, лежали, сидели, чистили оружие. Чего тут только не было! Гусеничный трактор, походные кухни, крытые военторговские грузовики, санитарные повозки — все вперемешку.
— Ничего себе пикничок,— усмехнулся Вилька. .
— Брось,— цыкнул на него Глеб.— Нашел время... И в самом деле! Лица у людей, измученные, мрачные.
Они, по всему видать, успели хлебнуть горя — пехотинцы, связисты, танкисты, летчики — из разбитых частей.
Все же и среди них нашлись балагуры. Завидев нашу колонну, маленький вёрткий боец вскочил с травы, отвесил земной поклон, крикнул задорно:
— Гля, братцы! А еще говорят — резервов нэма. Какая силища прет! Мощное подкрепление. Держись теперь, Гитлеряка!
Раздался смех. Вилька не остался в долгу, ответил:
— Не ори, все равно к себе не возьмем — фигура у тебя" хлипкая, может привести в уныние всю часть.
На этот раз осмеяли маленького бойца. Тем временем к нашей колонне подкатила «эмка», в пулевых пробоинах, с оторванной дверцей,— так что водитель был виден, как на ладони; из нее выскочил лейтенант и, придерживая рукой полевую сумку, подбежал к нашему капитану, откозырял. Послышалась команда: •«Приставить ногу». Капитан и лейтенант о чем-то поговорили. А затем нас подвели к старому дубу — головастому, солидному. Возле него Толпилось много народу, особенно старших командиров, и стоял невесть откуда взявшийся рояль.
Роялем пользовались как столом. На нем ели, писали, старичок в нижней рубахе, седой и печальный, приладив на пюпитре зеркальце, торопливо брился. Кончив скоблить щеки, старичок натянул гимнастерку и превратился в генерал-майора с двумя звездами в петлицах.
Мы ахнули. Вот так старичок!
Капитан скомандовал: «Вольно. Разойдись!», но тут же предупредил, чтобы никто никуда не уходил. Мы повалились на жухлую, истоптанную траву. Вилька исчез и вскоре притащил в.жестяном бидоне тепловатую воду.
Рядом, составив винтовки в козлы, расположились незнакомые бойцы — добрые ребята, как оказалось. Бойцы просто и буднично рассказывали про немцев: «Ну сущая саранча», объяснили, где здесь можно раздобыть поесть.
Немного погодя мы узнали, что у рояля, под дубом, начальство формирует из остатков подразделений сводные части, которые скоро бросят в бой, чтобы помочь сражающимся под Уманью войскам.
Прибытию нашей колонны командиры, распоряжавшиеся возле рояля, очень обрадовались. Особенно — нашим пулеметам и другому вооружению. Из-за «Дегтяревых» нас не сделали ротой, а наоборот, рассовали по ротам. Не прошло и часу, как Глеб, Вилька и я превратились в бойцов второго отделения, первого взвода, третьей роты сводного батальона.
Интересное оказалось у нас отделение. Кроме нас троих и одноухого Ткачука — два «безлошадных» тан-, киста в видавших виды комбинезонах, связист с немец-. ким автоматом на шее, два артиллериста и летчик в кожаной куртке. Летчику, поскольку он старший лейтенант, хотели сперва дать взвод, но из этого ничего не вышло. Летчик скрипел зубами, бычился и все требовал отправить его рядовым. Бойцы потихоньку говорили, что он немного не в себе — его эскадрилью будто бы фашисты сожгли прямо на аэродроме, а остатки посекли в воздухе,— поэтому-то он и в затмении.
В командиры отделения дали нам белобрысого младшего сержанта с веселой фамилией Миляга. Грудь он выпячивал колесом и все время косился на нее — любовался орденом Красной Звезды. Взводом командовал лейтенант — тот самый, что подкатил на «эмке», ротой — хмурый подполковник, косая сажень в плечах, а батальоном — старичок генерал. «Красноармейский телефон» сообщал о старичке удивительную и трогательную всякую всячину. Генерал, рассказывали, здорово воевал в гражданскую, а на этот раз оплошал — растерял дивизию, щтаб, пушки. Находились очевидцы, утверждавшие, будто видели, как он плакал — жалел дивизию. Другие говорили, что у него погибла семья, поэтому он и плакал.
Что бы там ни было, а старичок генерал рвался в бой.
Младший сержант Миляга оказался боевым парнем. Даже слишком боевым. Под его командой отделение бегало, высунув язык, за гранатами, лопатами, сухим пайком и ящиками С поллитровками. Даже противогазами нас обеспечил, будь он неладен! В руках у него все так и горело. В пять минут обучил нас пользоваться ручными гранатами, затем вытащил из ящика поллитровку; и объявил с энтузиазмом:
— А вот это перед нами гроза фашистских танков, елки-палки! Вы видите перед собой стеклянную тару емкостью в ноль пять десятых литра. В ней горючий бензин, а сбоку приделаны серники и еще вата-фитиль. Чиркни по серникам спичечным коробком, зажги фитиль и кидай танку на задницу — вмиг сгорит, елки-палки! Есть еще бутылки с самозагорающейся жидкостью, но их пока не имеется в наличии. Да и морока с ними. Кокнешь случайно бутылки — сам сгореть можешь. А эти, с бензином, лучше. Вопросы есть?
Вилька задал вопрос. Он поинтересовался, каким образом угодить танку по заднице,' если она у него сзади, а не спереди.
—Чудак-человек,— досадливо поморщился отделенный,— соображать надо. За кустиком схоронись, в окопе притаись — пропусти его. Окрп — штука верная. Переползёт танк — шуму много, а ты, елки-палки, целенький, как огурчик,— и ему по заднице? Понял? По мотору норови.
Все у Миляги получалось легко и просто: танк наползает — жги; пехота автоматным дождем шпарит — бей гансов на выболи особенно не дрейфь, потому как строчат они из своих «шмайсеров» с пуза, в белый свет, как в копеечку; не особенно, паникуй, ежели кто заорет: «Братцы, окружают!»—фашист любит «на бога» брать, просочится пяток автоматчиков в тыл и ну тарахтеть, видимость создавать.
— Короче говоря,— отделенный до предела выкатил грудь, аж побагровел,— фашист, конечно, серьезный противник, однако штычка русского не уважает и вообще против нашего бойца жидковат. Фашист — это вам не шюцкоровский белофинн. На себе испробовал.
О финских солдатах Миляга был высокого мнения, хотя и они, как выразился отделенный, «слабоваты в коленках против нашего брата».
С командиром отделения нам явно повезло. Бойцы повеселели. Только летчик всех сторонился, хмурил густые брови да изредка поскрипывал зубами.
После обеда всухомятку батальон построили буквой «П», в середину буквы зашли старичок генерал и бритоголовый очкастый военный — в петлицах три шпалы, на рукавах звезды. Генерал предоставил слово бритоголовому, старшему батальонному комиссару.
Я думал, раз комиссар, то он произнесет громовую речь, рванет себя за ворот гимнастерки и покажет волосатую грудь. Но комиссар заговорил просто, по-домашнему. Не знаю уж чем, но напомнил мне он папу.
И ведь ничего особенного он не высказал. Просто объявил, что времени в.обрез, а там (комиссар ткнул короткопалой рукой в сторону дороги) пробиваются из окружения части шестой и двенадцатой армий. Им нужно помочь. Два сводных батальона уже на марше. А будут ли еще подкрепления — на воде вилами писано. Ждать больше нельзя. Обидно, конечно, бить врага растопыренной пятерней, а не кулаком, но ничего не поделаешь. Обстановочка. Придет время — треснем и кулачищем. Коммунистам и комсомольцам показывать в бою пример. Что касается беспартийных, генерал и он, комиссар, на них надеются так же, как и на коммунистов и на комсомольцев.